Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих (читать книги полные TXT) 📗

Бальмер наморщил лоб, провел пальцем по своей пухлой (чуть было не сказал — чувственно–пухлой) нижней губе.

— С телефоном? Нет, это не годится. Слишком банально.

Сказал, будто подслушал мои мысли. Поэтому я решился деликатно поинтересоваться:

— Простите, вы часто так делаете?

Коснувшись большим пальцем губы, я повторил его жест, напомнивший мне Хэмфри Богарта. Президент нашей фирмы остановил на мне удивленный взгляд, но через миг добродушно рассмеялся:

— Вот так?

Он опять царапнул большим пальцем пухлую нижнюю губу.

Я кивнул и вопросительно обернулся к Фешу.

— Пожалуй, пожалуй. Почему бы, собственно, и нет? — поспешил согласиться Феш. — С вашего позволения, вид у вас при этом весьма задумчивый.

Бальмер ухмыльнулся.

— А это нам не помешает. Верно?

Я нажал на спуск, его улыбка мне понравилась.

— Только письменный стол выглядит пустовато, — проговорил Феш и едва ли не на цыпочках (похоже, он и впрямь не решался ходить тут нормально) направился к двери. — Фройляйн Доменико, принесите нам пару папок с бумагами.

Крокодил в юбке, стороживший приемную шефа, казалось, только и ждал этого распоряжения, во всяком случае, папки с бумагами были мгновенно поданы.

Бальмер нехотя полистал бумаги — возможно, он и впрямь предпочел бы, чтобы его сфотографировали за обеденным столом. Кроме шелеста бумаги и щелчков аппарата было слышно лишь тихое гудение кондиционера. Щелчки фотоаппарата звучали громче обычного в просторном помещении с весьма скудной обстановкой. Видно, новый президент еще не успел как следует обжиться здесь: стены кабинета были свежевыкрашены, однако еще чувствовалось отсутствие картин, висевших у предшественника. Единственным украшением этих стен служило огромное панно с изображением промышленного комплекса, каким он видится с противоположного берега Рейна; эта поблекшая, бестолковая по цвету и свету мазня, висевшая над столом совещаний, была творением некогда нашумевшего, а сейчас справедливо забытого базельского художника, который, подобно большинству своих бездарных коллег, кончил свои дни преподавателем в училище прикладных искусств. Но раз он получил в этой стране признание, то соответственно ему полагалась и государственная пенсия…

Одним из последних распоряжений прежнего президента был циркуляр в виде личного, весьма категоричного обращения ко всем начальникам подразделений, занимавших гигантский общий зал, решительно воспрепятствовать любым попыткам подчиненных создать так называемую индивидуальную атмосферу на рабочем месте. Тем самым предписывалось незамедлительно убрать все плакаты — от изображений Травольты до столь излюбленных секретаршами скачущих лошадей, — открытки с Мальорки, Гштада или из Бангкока, календари с карнавальными картинками или роскошными снимками с птичьего полета, рекламировавшими авиакомпанию «Свисс–эр»; все это исчезло со стен, которые превращали огромные залы в запутанный лабиринт, поделенный на небольшие, но открытые для всех взоров отсеки. Кто–то подкинул мне копию такого циркуляра, зачеркнув, разумеется, фамилию адресата хотя и это требовало известной смелости среди насаждавшихся в концерне взаимной подозрительности, интриганства и доносительства. Теперь сия эпистола висела над моим «столом совещаний» в качестве постоянного напоминания о том, какими глобальными проблемами занимается наше высшее руководство.

Интересно, неужели Бальмер тоже опустится до такой ерунды?

Президент правления сунул руку в карман и достал пачку сигарет. Феш с беспокойством взглянул на меня: снимать главу фармацевтического концерна для официального фотопортрета с сигаретой в зубах никак не годилось. Достаточно того, что его предшественник, иконоборец новой формации Кольб, пил безо всякой меры и люди знали это.

Я кашлянул, чтобы обратить внимание Бальмера на его оплошность — тем более что пепельницы на полированной столешнице из красного дерева все равно не было, — и тут с улицы донесся глухой взрыв, за ним последовали еще три удара, уже потише. Оконные стекла задребезжали в алюминиевых рамах.

Наморщив лоб, Бальмер поднял глаза и замер с незажженной сигаретой в руке.

— Что это было?

Я щелкнул последний раз, на что прежде добродушный президент правления недовольно цыкнул. Оказывается, он может взглянуть и весьма строго, даже очень.

— Господин доктор Феш, вы тоже это слышали?

Исполненный служебного рвения шеф пресс–службы поспешил к огромному окну (причем на этот раз, наконец–то, вполне нормальной походкой) и вперился в заводской комплекс, освещаемый последними лучами закатного солнца, — величественная картина, особенно если смотреть отсюда, с двадцать первого, и последнего, этажа административного здания.

Сняв аппарат со штатива, я присоединился к Фешу, тем более что президента в данный момент, очевидно, не интересовала дальнейшая съемка, хотя бы и призванная содействовать улучшению его имиджа.

Под нами, насколько хватало взгляда, простирались цеха, склады, лаборатории, конторские помещения — златоносные земли, плантации высоких прибылей, прорезаемые по диагонали городской магистралью, которую концерн «Вольф–Хеми АГ» еще не сумел включить в свою территорию, как он сделал это со всем прочим районом, где раньше размещались целые кварталы уютных односемейных домиков. Более того, концерн даже пожертвовал некоторое количество квадратных метров собственной территории для того, чтобы расширить магистраль, которую строили, разумеется, за счет налогоплательщиков, зато концерн получил тем самым прямой выезд на автобан. Впрочем, если учесть, сколь значительные средства поступали в государственную казну от таких гигантов, как «Циба–Гайги», «Хоффман–Ля Рош», «Шебаг», «Сандос» и «Вольф», то понятно, что и эти концерны вправе надеяться на учет их интересов при развитии городской инфраструктуры…

Большинство зданий лежали в сумерках как огромные детские кубики; собственно, закатное солнце освещало уже лишь верхушки отдельных труб. Кое–где в окнах горело электричество; голубовато мерцали неоновые лампы, желтый свет шел от обычных лампочек накаливания. Наверно, там еще работали, а может, это уже орудовали уборщицы. Бальмер выдохнул сигаретный дым мне в затылок; он тоже пытался разглядеть сквозь сгущающиеся над его империей сумерки эдакий лопнувший фурункул.

Однако ничего мы так и не узрели, Нерон — Бальмер не высмотрел языков пламени, которые пожирали бы его Рим, а уж тем более взлетающих до небес снопов искр, блеска трескучих молний, рушащихся бетонных стен; перед нашими пристальными взглядами спокойно простирался индустриальный пейзаж, освещаемый обычным бледноватым светом уличных фонарей. Президент отвернулся от окна.

— Похоже, эр–франсовский «Конкорд» пробил звуковой барьер, а?

И тут завыли сирены.

Даже сейчас, несмотря на всю срочность моего поручения, охранник у главного входа на восточную часть территории, где находились все производственные цеха, не пропускал меня, пока я не заполнил учетный листок, который он просунул мне в узкую щель окошечка с пуленепробиваемым стеклом.

— Да ты знаешь, кто меня сюда послал? — рявкнул я. — Сам президент, лично!

Мои слова не произвели на него ни малейшего впечатления, он только пожал плечами. Этого охранника перевели сюда в наказание, и потому теперь он строго следил за выполнением всех предписаний. Прежде Жан возглавлял охрану всех административных помещений, пока злую шутку с ним не сыграла судьба в лице старушки заблудившейся на первом этаже высотного здания центрального управления, а искала она, как выйти к автобусной остановке, чтобы доехать до кладбища на городской окраине. Кстати, расследование так и не смогло установить, каким образом эта бабуля сумела проникнуть на территорию строго охраняемого объекта без постоянного удостоверения или хотя бы разового пропуска, и уж тем более она никому не угрожала оружием. А в результате Жана разжаловали.

Я послушно заполнил все графы — «имя», «фамилия», «цех», «время посещения». Хорошо еще, он не потребовал у меня служебное удостоверение, хотя мог, а точнее, был обязан сделать это. Но мы давно знали друг друга и уже года три, как были с ним на «ты».