Увязнуть в паутине (ЛП) - Марченко Владимир Борисович (читать онлайн полную книгу .txt) 📗

На этом этапе я считал, что во всем этом имеется некий закрученный смысл, а вся терапия и вправду обладает действенной силой. Хеллингер утверждает, что человек, желающий сохранить верность умершему партнеру, идет за ним — в смерть, в болезнь. Подобное бы сходилось, вот только в данном случае дочь выручила пани Ядвигу. Помимо того, азбукой расстановок является принцип, что если перед тем женщина очень сильно любила какого-то мужчину, то часто видит его в сыне. Что, в свою очередь, объясняло бы болезнь Бартека. Ведь к вашего сына тоже было больное сердце, я прав?

Рудский кивнул.

— Сам не знаю, — продолжал Шацкий, — как такое возможно, но я поверил в фантастическую гипотезу: Хенрик Теляк каким-то образом — может быть, и самым непосредственным — был замешан в смерть любовника собственной жены конца восьмидесятых годов. В ходе терапии он узнает, что совершенное им преступление довело до самоубийства дочку, и что оно же связано со смертельной болезнью сына. Каким-то необъяснимым образом, благодаря «знающему полю», это же чувствует и его жена. Эмоции пани Ядвиги, среди которых ненависть и желание мести, настолько сильны, что их воспринимает ее заместительница в терапии, пани Барбара Ярчик, которая и совершает убийство. Весьма стройно, но у меня не было ни единой улики, которая бы объединяла Теляка с Сосновским, равно как и пани Теляк с жертвой из прошлого. Полиция не смогла найти его родных, материалы старого следствия исчезли — так что тупик. Опять же, что-то снова не давало мне покоя, все эти мелкие шероховатости. Ваши ошибки в ходе проведения расстановки, таблетки, запись на диктофоне. Слишком уж много стечений обстоятельств. И вот тут приходит третий элемент — моя дочка.

Кузнецов обеспокоенно глянул на приятеля. Шацкий, делая вид, будто этого не замечает, продолжил:

— Конечно же, она не имеет ничего общего с этим делом, просто, она очень сильно похожа на меня и совершенно не похожа на свою мать — рядом с ней она выглядит приемным ребенком. Удивительно, как сильно дети могут быть не похожими на своих родителей. Однажды я размышлял об этом, думал и о том, насколько сын пани, — он вновь указал на Ядвигу, — выглядит не так как пани и пани муж. Иногда лишь мелкие жесты, применение тех же речевых оборотов, интонация, вещи, которые осознанно не замечаются, свидетельствуют о родстве. И внезапно что-то щелкнуло, перед глазами у меня встали допросы вас обеих, — он отдал легкий поклон Квятковской и Ярчик. — Две совсем различные личности, разные типы внешности, различные — теперь-то мне кажется, что, возможно, излишне преувеличенные — словари и способы выражаться. Зато идентичный изъян зрения — легкий астигматизм — и на сто процентов идентичный жест, когда дамы поправляли очки. Наклон головы влево, наморщенные брови и прищуренные глаза, оправа поправляется обеими руками, под конец — большой палец прижимает очки к носу.

— И раз уже мы говорим о моей дочке, — прокурор на миг улыбнулся, вспомнив о своей принцессе, — то отцов и дочерей объединяет исключительная, особого вида связь. Это тоже дало мне пищу для рассуждений, когда во время одной из наших бесед пан бросился на меня, чтобы защитить пани Квятковскую. В первый момент мне показалось, будто бы вы любовники, только потом до меня дошло. Как оно часто бывает, когда что-то не идет — то не идет и все остальное. Но когда все начинает складываться, то складывается тоже все. Одновременно оказалось, что Хенрик Теляк был замешан в убийство Камиля Сосновского, хотя совершил его и не своими руками — вполне возможно, то дело будет выделена в отдельное следствие, и всех вас еще будут допрашивать. — Шацкий врал как по нотам, зная, что «в отдельное следствие» ничего выделено не будет, а если даже и так, делу скрутят шею уже в первую же неделю. Все это время он тщательно следил за тем, чтобы самому не сказать и не допустить того, чтобы другие сказали чего-нибудь, способное вызвать, что необходимо было бы заводить расследование убийства из прошлого.

— Полиция проверила материалы ЗАГС. Барбара Ярчик (родившаяся в 1945 году) и Влодзимеж Сосновский (родившийся в 1944 году), вступили в брак, будучи молодыми; в 1964 года невесте было всего девятнадцать лет. Через год у них родился сын, Камиль. В том же самом году родился и Эузебиуш Каим, впоследствии его приятель по средней и старшей школе, а потом и по институту. Мальчикам было по пять лет, когда на свет появилась Ханя Сосновская. Когда в сентябре 1987 года Камиль трагически погиб, его семья выехала за границу — сходится?

Рудский пожал плечами.

— А что еще мы могли сделать в этой ситуации?

— Возвратились они, вероятно, в средине девяностых годов, поскольку именно тогда появились очередные записи в материалах ЗАГС. Барбара Сосновская и Влодзимеж Сосновский развелись, она приняла свою девичью фамилию. Он же сделался Цезарием Рудским — чиновники без особых проблем выполнили его просьбу, раз именно под этим псевдонимом публиковался перед 1989 годом, эту же фамилию использовал и во Франции. Ханна Сосновская вышла замуж за Марчина Квятковского, но их союз продолжался недолго, развелись они уже в 1998 году, но фамилию мужа она сохранила. Не знаю, то ли все эти перестановки фамилий являются результатом того, что уже тогда вы планировали месть, либо же то было случайностью, неожиданным подарком судьбы, который так вам пригодился.

— Второе, — сообщил Рудский.

— Я тоже подумал так же. Что же касается пана Каима, то в первый момент, когда читал некролог, написанный в 1987 году, подписанный «Зиби», до меня вообще не дошло, что речь идет об имени «Эузебиуш» — обычно, это прозвище для Збигневов, иногда так же могут называть Зыгмунта. И лишь потом — уже когда я догадался, что все вы между собой связаны, этот «Зиби» мне припомнился. Полиция с легкостью проверила, где пан учился. И с кем. Ваши соученики подтвердили, что с Камилем вы были единым целым. Я прав?

Каим усмехнулся и сделал жест, будто бы снимает шляпу с голову.

— Chapeau pas, — сказал он.

— Правильно говорится: «chapeau bas», [142] баран, — буркнула Квятковская.

Прокурору Теодору Шацкому уже не хотелось продолжать. Он знал, что кто-то из собравшихся здесь покинет этот мрачный зал в наручниках. Другим ему тоже придется выдвинуть обвинения, но, скорее, в психологическом издевательстве над Теляком и затруднении в следствии, чем в соучастии в убийстве. В конце концов, лишь один человек встретился той ночью с Теляком, только один человек его убил. Все остальные — даже если и желали ему смерти, и если хотели довести до нее — непосредственно в этом участия не принимали. Но прокурору Шацкому и не хотелось говорить далее, поскольку в очередной раз его человеческая совесть болезненно столкнулась с совестью государственного служащего. Он подумал о трупе Камиля Сосновского — окровавленное тело в ванне, со связанными за спиной руками и ногами. Он подумал об останках нафаршированной таблетками Каси Теляк. Подумал о слишком быстро катящемся к жизненному краю Бартеке Теляке. Шацкий верил в то, что не было бы трупа девочки и болезни парня, если бы не ужасное деяние, которое цинично и с расчетом совершил когда-то их отец для того, чтобы завоевать их мать. Как это произошло? Тогда, в восьмидесятые? Он не мог спросить об этом. Не сейчас. Ему нельзя было даже упоминать об этом.

— Мы уже можем сесть? — спросил Каим.

— Нет, — ответил прокурор Шацкий. — Поскольку у нас до сих пор нет ответа на самый главный вопрос. А пан Рудский все еще не закончил давать свои показания, — в самый последний момент он чуть не сказал: «свой рассказ».

— Я бы предпочел сделать это сидя, — сказал терапевт и глянул на Шацкого так, что заставило прокурора сморщить брови. Что-то пошло не так. Что-то явно было не так. Он почувствовал, что может утратить контроль над происходящим, что Рудский готовит какой-то финт, предвосхитить который он будет не в состоянии, но который будет запечатлен на пленке, так что отмотать назад ничего не удастся. Соберись, Теодор, повторял он про себя. Он согласился на то, чтобы все уселись, только лишь для того, чтобы потянуть время. У спустя несколько секунд все сидели полукругом. Так, чтобы камера видела их всех. А прокурор Теодор Шацкий начал дрожать, стараясь, чтобы этого никто не заметил, так как все еще не знал, что же пошло не так.