Подпасок с огурцом - Лаврова Ольга (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗

— Вот заболел человек любовью к прекрасному, — смущенно сообщает Орлов.

— Тяжелый случай, — роняет Тамара.

За спиной Томина кто-то хмыкает: «Осложнение после урожая фруктов».

Оттеснив Тамару немного в сторону, Орлов говорит:

— Томочка, моего друга потянуло на собирательство.

— Что же он собирает? — в тон Орлову Тамара понижает голос,

— Бессистемно, как всякий новичок. Ему надо помочь…

— Лично у меня для новичка ничего нет.

— Ты хоть познакомь его с кем-нибудь. Я обещал, неудобно.

— Ну пойдемте, — усмехается Тамара.

Они направляются к ближайшей группе.

— Разрешите вам представить — Саша с юга. Начинающий коллекционер.

Томин энергично пожимает руки: «Саша… Саша… Саша… Очень приятно…»

— Насколько я понимаю, — насмешничает Тамара, — трехэтажная избушка на море или в горах, которая нуждается в украшении?

— Примерно, примерно, — соглашается Томин.

Тамара отходит, оставив его на милость новых знакомых.

Но новым знакомым он тоже не интересен.

— Чем можем быть полезны?

— Решил коллекционировать что-нибудь настоящее, — с энтузиазмом объявляет Томин. — Посоветуйте, чтобы не ошибиться.

— Это зависит от вкусов и, простите, средств.

— За средствами не постою! — тон денежного олуха удается Томину в совершенстве.

— Но что вас все-таки привлекает? Я, например, собираю Хлебниковские эмали. Вот он гоняется за ранним Кандинским, за его стилизованными пейзажами а ля рюсс. А он имеет пристрастие к народной утвари и одежде. И так далее.

— Не знаю, понимаете, на чем остановиться. Хотелось бы сойтись с понимающими людьми.

— Слушайте, Саша, — говорит наименее вежливый из собеседников, — вы интересуетесь искусством? Вон там, — он указывает на длинную витрину магазина, — от угла до угла — сплошное искусство! Идите и выбирайте. Нам надо поговорить. — И демонстративно отворачивается к своим. — Так вот, други, насчет красного коня. Еще у экспрессиониста Марка были «Три красных коня». У него же есть «Синие лошади», «Голубая лошадь»…

Н-да, с налету не врежешься в среду любителей живописи, одержимых красными и синими конями. Но, в сущности, и Томину не они нужны. Он явился сюда в виде откровенной наживки для дельцов при искусстве. Для более тонкой игры нет времени. И успокоительно кивнув огорченному Орлову, который издали наблюдает, как его протеже получил от ворот поворот, Томин входит в магазин. За ним с улицы направляется «жучок», угодливо приветствуя выходящего из магазина Альберта в сопровождении почтительного молодого человека.

— Вон та, Альберт Иваныч, — указывает он на женщину, переминающуюся с ноги на ногу в сторонке.

— Что ж, позови, — разрешает Альберт.

Молодой человек подводит женщину.

— У меня старинный сервиз Поповского завода, — говорит она, зябко сжимая руки.

— Это разве старинный?

— Он очень красивый! И весь цел, им почти не пользовались.

— Почему же в салоне не берут?

— Они не называют стоимость. Привозите, говорят, оценим. Но в нем столько предметов! Пришлось бы нанимать такси… и притом комиссионный сбор… Может, вы посмотрели бы? Мне срочно необходимы деньги.

Этого женщина могла бы и не сообщать — Альберт сам видит.

Томин бродит по салону, впитывая атмосферу. За ним по пятам слоняется «жучок». В отделе, где торгуют канделябрами, часами, шкатулками, Томин внезапно встречается взглядом с Ковальским — бывшим мошенником по кличке «Хирург». Тот стоит за прилавком, занимаясь с супружеской парой, которая разглядывает массивные настольные часы.

— Шесть тысяч — дороговато, — тянет покупатель.

— Но это ж не только художественная — историческая ценность, — агитирует Ковальский. — Эти часы пережили пожар Москвы. И до сих пор день за днем тикают! — Тут он видит Томина. — Тикают… — повторяет Ковальский уже машинально: он теряет интерес к покупателям.

— Я бы предпочла напольные, — мечтает покупательница. — В деревянном футляре и с боем. Представляете, что я имею в виду?

— Да-да, бывают… — рассеянно отзывается Ковальский.

— Если мы вам оставим телефон, можно ли надеяться?..

— Пожалуйста, отчего же.

Покупательница записывает для Ковальского телефон.

— Будем очень, очень признательны!

Посетители уходят. А Томин секунду-другую колеблется, не уверенный, сулит ли встреча удачу или провал.

Когда-то он выслеживал Ковальского, а Знаменский вел дело. Вторично Томину случилось столкнуться с Хирургом в колонии, где тот отбывал срок. Они потолковали, в общем, дружелюбно, разоткровенничавшийся Ковальский попросил Томина о личном одолжении. Но Томин просьбу не выполнил… Решившись, Томин делает шаг к прилавку.

— Здравствуйте, Сергей Рудольфович.

Момент острый для обоих. Томину необходимо инкогнито. Ковальский может его раскрыть, если захочет. Захочет ли? Нет, не захотел.

— Здравствуйте… Не припомню, где встречались, — осторожно говорит он.

— На юге, в теплых краях.

— Ах, да-да! Здравствуйте! — Тихо: — Как вас по имени-отчеству?

— По-прежнему.

Дальнейший их разговор протекает с перерывами, попеременно то с глазу на глаз, то при покупателях, которые сменяют друг друга у прилавка. Соответственно меняется тон и содержание разговора.

— Вы для себя или… как обычно?

— Как обычно. Показывайте мне подряд, что подороже.

Со стороны все вполне естественно: Саша с юга приобщается к искусству.

— Вот, пожалуйста, весьма интерьерная вещь. Сейчас в моде.

— Спасибо… Давно вы здесь?

— Больше года, Александр Николаевич.

— А какими судьбами?

— Целая одиссея… Для подарка мужчине советую пепельницу. Есть фарфоровые, бронзовые, это резьба по мыльному камню — Китай… Пал Палыч здоров?

— В норме. Будет рад услышать о вас добрые вести.

— Александр Николаевич… — нерешительно бормочет Ковальский, — как-нибудь не выкроите для меня часок?

— Позвоните… Попрошу вон ту вазу поближе.

Ваза «дворцового» ранга. «Жучок», до сих пор маячивший в отдалении, не выдерживает, подбирается к Томину, трогает за локоть.

— Слышь, пойдем на пару слов. — Он отводит Томина от прилавка. — Слышь, друг, на кой тебе эта мура, на кой?! Хочешь красный «Жигуль»?

Клюнули на Сашу с юга, да только не те, кто требуется…

В отличие от Знаменского Зыков работает в более прямолинейной манере. Его допросы — это допросы, а не доверительные беседы, как порой у Пал Палыча. Ведет их Зыков стремительно, напористо, без пауз. Последовательность вопросов, как правило, спланирована им заранее, и темп не оставляет допрашиваемому времени на формулирование уклончивых ответов. Приходится отвечать коротко и по существу. И тотчас Зыков, как фигуру в игре, двигает вперед новый вопрос, ни на секунду не выпуская инициативу из рук. Порой это приносит успех, порой нет: Зыкову недостает гибкости и чутья на людей.

Сейчас он взял в оборот Кипчака — того, кто сдал «Подпаска с огурцом» в комиссионку. Причастен ли он сколько-нибудь к афере с Веласкесом?

Кипчак растерян, нервничает:

— Полная неожиданность… Я только-только с аэродрома…

— Мне это известно, товарищ Кипчак. Часто ли вы продаете картины через комиссионный магазин?

— Собственно… один раз всего.

— У вас там знакомый приемщик?

— Н-нет…

— Когда вы сдавали картину, была очередь или никого?

— Очередь.

— Долго ждали?

— Порядочно. Не меньше часу.

— Что принесли другие?

— Помню маленькую акварель Бенуа…

— Проверим, проверим. Сколько дней спустя вы наведались узнать о судьбе картины?

— Я не наведывался, я почти сразу уехал в санаторий.

— В очереди было много знакомых?

— В очереди? Нет. Случайные люди.

— А санаторий, где вы отдыхали, лечебного типа?

— Да… у меня язва.

— Сочувствую. Кстати, вспомните имя-отчество приемщика.

— Но… я понятия не имею.