Ангел тьмы - Бэгшоу Тилли (прочитать книгу TXT) 📗
Дэнни Магуайр вздрогнул.
У меня нет жизни…
– Изменение имени было, возможно, самым явным внешним показателем ее состояния. София – имя ее экзотического марокканского альтер эго, та же психотическая фантазия, почерпнутая из любовного романа, который дала ей в детстве одна из медсестер. Фрэнки заметил ее увлечение этой историей и потребность иметь прошлое, самоидентифицироваться. Он просто взял и смешал одно с другим.
Эллен, разыгрывая из себя адвоката дьявола, задала провокационный вопрос:
– Но способен ли семнадцатилетний мальчик на столь утонченное манипулирование?
– Как правило, нет. Но этот мальчик был, безусловно, способен. Острый ум, умелый манипулятор, удивительная приспосабливаемость. Поразительный индивид! – Доктор Петридис посмотрел на Манчини с видом зоолога, увидевшего прекрасный экземпляр какого-то необычного животного.
– Как по-вашему, был ли Фрэнки Манчини психотиком?
– Ни в коем случае.
– Вы прописывали какие-то антидепрессанты или психотропные лекарства Манчини в то время, как лечили его?
Доктор покачал головой:
– Нет такой таблетки, которая бы устранила проблемы Фрэнки. Мы пытались применить психотерапию, но он отказался. Сказал, что знает, что делает, и в отношении Софи, и в отношении всего остального. Он не желал меняться.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, доктор Петридис. Вы говорите о том, что Фрэнки Манчини был не сумасшедшим, а просто очень скверным человеком? И все, что он делал, делалось намеренно? Он знал, что это плохо, что это зло?
– «Плохо» и «зло» – термины из области морали, – нахмурился доктор Петридис. – Я психиатр, а не судья. Могу сказать только, что Фрэнки определенно не был сумасшедшим в смысле «безумным». Как большинство из нас, как Софи, он был продуктом своего детства.
– Он говорил с вами об этом?
– О да. Говорил.
Следующие четверть часа доктор Джордж Петридис рассказывал кошмарную историю детства Манчини. Во время его речи две женщины-присяжные разрыдались. Трое мужчин в переднем ряду внимательно слушали, ловя каждое слово доктора. Дэнни словно получил ответы на загадки, преследовавшие его много лет. С каждым словом причины убийств обретали все более безумный, извращенный смысл.
– Фрэнсис Лайл Манчини всегда был красивым ребенком. В раннем детстве у него были те же темные волосы, синие глаза, оливковая кожа и спортивное сложение, которые вы видите сейчас. Все то, что сделало его столь фатально привлекательным в более позднем возрасте. Но красота Фрэнки была его проклятием.
– Каким образом?
Доктор помедлил, прежде чем ответить. И объяснил, что первые восемь лет жизни Фрэнки были счастливыми. Но за несколько дней до его девятого дня рождения его отец, морской офицер, эгоистичный, жестокий бабник, чью внешность и страсть к риску, очевидно, унаследовал сын, бросил Люсию, мать Фрэнки, с тремя детьми и уплыл с молодой женщиной на Филиппины, где и поселился навсегда. Фрэнки обожал мать, но видел, что побег отца навсегда уничтожил ее самооценку. С тех пор она никогда уже не смеялась. И мальчик был вынужден наблюдать постепенный распад ее личности.
– Люсия Манчини вышла замуж второй раз за уже немолодого человека по имени Тони Реналто, – продолжал Петридис. – По словам Фрэнки, она надеялась, что тот обеспечит ее семью и поможет воспитывать детей.
– Так и случилось?
– Да, но какой ужасной ценой. – Доктор Петридис мрачно покачал головой.
Оказалось, мало того, что Реналто всячески унижал и оскорблял Люсию, он еще и постоянно насиловал Фрэнки. Когда тот пожаловался матери, она ему не поверила. Насилие прекратилось только когда четырнадцатилетний Фрэнки убил отчима, ударив его по голове настольной лампой.
– Во время наших встреч он рассказал, как сбежал с места преступления и больше никогда не видел родных. Год жил на улице, пока его не забрала полиция. С тех пор он находился в «Бичес», где встретил Софи.
– Вы сообщили об этом преступлении властям? – осведомилась Эллен Уоттс.
– Разумеется.
– И каковы были последствия?
– Никаких. Полиция для порядка допросила Фрэнки, но он все отрицал. Дело было закрыто двумя годами ранее. В отчетах было сказано, что Реналто стал жертвой взломщика.
«Как Эндрю Джейкс», – подумал Дэнни.
– Никто не хотел себе лишних проблем. Дело так и не открыли. Судя по всему, никто не пожалел о Реналто, и если не считать показаний Фрэнки, от которых тот отказался, свидетелей не было.
Фрэнки развалился на стуле и улыбнулся, словно человек, только что узнавший, что его финансовые вложения на падающем рынке удвоились.
– Вероятно, после этого Фрэнки перестал вам исповедаться? Как только узнал, что вы донесли на него полиции?
– Собственно говоря, нет. Наши еженедельные встречи продолжались. Он только проверял, чтобы я ничего не записывал на магнитофон.
По комнате прокатился веселый шум. До чего же легко оказалось подпасть под обаяние и красоту Манчини! Даже сидя на скамье подсудимых, он улыбался, позировал и казался никоим образом не связанным с преступлениями, которые привели его и Софию в зал суда.
– Фрэнки любил поговорить, – продолжал доктор Петридис. – Именно это свойство связывало его с Софи и со мной. Мы были благодарной аудиторией. Конечно, к тому времени ему исполнилось семнадцать, но вред был нанесен непоправимый. Он был гомосексуалистом, но почти совсем не имел сексуальных импульсов.
Доктор бросил бомбу так небрежно, словно имел в виду пристрастия Фрэнки в одежде или бейсболе. Председатель жюри от изумления разинул рот, как потрясенный персонаж комикса. Но Эллен Уоттс приготовилась к ответу психиатра.
– Это очень важно, доктор Петридис, – серьезно заметила она. – Как вам известно, в отчетах полиции во всех четырех случаях речь идет о действиях сексуального характера. Насильственных действиях сексуального характера. Шансы на то, что образцы спермы, собранные с мест преступления, не принадлежат Фрэнки Манчини, равны одному к двум миллионам.
Петридис кивнул.
– Это вполне согласуется с тем, что я видел. В обычной жизни либидо Фрэнки было подавлено. То, что его заводит, – не мужчины и не женщины. Это власть над любым полом, потому что он вырос бесправным. В Манчини глубоко укоренилась ненависть к мужчинам, бросающим свои семьи, как сделал его биологический отец, и к старым богатым людям, вроде его отчима, в которых он видит насильников. Полагаю, это и есть мотивирующие факторы насилия и секса на месте преступления.
– Спасибо, доктор.
Эллен улыбнулась Алвину Дюбре.
– У меня больше нет вопросов.
К общему изумлению, с места поднялся Уильям Бойс. До сих пор он отказывался от перекрестного допроса, считая, что дело совершенно ясное и должно закончиться обвинительными приговорами. Но свидетельство Петридиса было таким убедительным, что он понял необходимость допроса свидетеля.
– Доктор Петридис, вы говорили, что мистер Манчини выказывал глубокую ненависть к мужчинам постарше.
– Совершенно верно.
– И все же вы не считаете его ненависть патологической?
– В обычном смысле слова – да. Но с клинической точки зрения – нет.
– Понимаю. И вы также описывали мисс Баста как «пустую скорлупу», сосуд, который Манчини мог заполнить собственным сознанием и мнениями.
– Именно.
– И все же, когда мисс Баста принимала эту ненависть как собственную, вы считаете это патологическим явлением?
– Да, но это совершенно иное.
– Поясните, доктор.
– В ее случае это было переносом. Она вела себя как кто-то другой, вместо кого-то другого.
– Но разве он не делал того же самого? Разве он, согласно вашим показаниям, не осуществлял фантазии униженного, морально искалеченного ребенка? Разве он не переносил свою ненависть к отцу и Тони Реналто на жертвы, которые убивал?
– Да, – нехотя согласился доктор. – Так и было, но этого недостаточно, чтобы оправдать его на основании психической неполноценности. Он знал, что делает.
