Допрос безутешной вдовы - Каминаси Кунио (читать книги без TXT) 📗
Отогнав удостоверением шкафоподобного сержанта, преградившего было мне путь в глубь дома, я прошел в гостиную. Наши ребята деловито суетились по всему дому, выполняя святые марксистско-энгельсовские заветы по капиталистическому разделению труда и социалистическому объединению ответственности. Тело Хидео Китадзимы лежало закрытое белой простыней вдоль комнатного отопителя, выполненного в стиле модернового камина. Напротив на широком кожаном диване, прижимая обеими руками к глазам комок бумажных салфеток, сидела новоиспеченная вдова, рядом с ней притулился взъерошенный и ошарашенный Ганин, а на кресле около них вальяжно развалился Нисио. Из соседней комнаты – судя по куску попавшего в поле моего зрения интерьера с книжными полками кабинета, доносилось знакомое посапывание и покряхтывание Мураками.
Йосида из уголовного управления, майор, как и я, на которого повесили это дело, пресно поведал мне, что труп профессора филологического факультета университета Хоккайдо Хидео Китадзимы обнаружили его законная супруга – гражданка Японии Наталья Китадзима и небезызвестный как в филологических, так и правоохранительных кругах Саппоро преподаватель отделения иностранных языков полицейской академии Хоккайдо, разлюбезный мой дружок Ганин. По предварительному заключению медэксперта, смерть университетского сэнсэя наступила в результате единственного проникающего ножевого ранения в область сердца. Обычный кухонный нож для разделки мяса остался в ране и теперь выпирался из-под импровизированного савана. Поскольку тело, когда его обнаружили Ганин с Наташей, не успело даже толком остыть, время смерти медэксперт без труда установил довольно точно – между девятью тридцатью и десятью часами вечера, то есть буквально за десять – пятнадцать минут до приезда моего приятеля и его прекрасной и теперь бесконечно печальной спутницы. Об отпечатках пальцев говорить определенно было пока рано, но Йосида промямлил, что в принципе никаких отпечатков с рукоятки ножа криминалистам снять не удалось, из чего следует закономерный вывод о том, что убийца тщательно протер ручку, прежде чем покинуть гостеприимный дом. Главная в таких случаях версия об убийстве с целью ограбления, по мнению Йосиды, успевшего опросить хозяйку дома, где среднестатистическому домушнику-мокрушнику было чем поживиться, отпадала, и никаких внешних следов пропаж дорогостоящих вещей или заявлений о таковых от Натальи Китадзимы в протокол предварительного осмотра места преступления майору включить не удалось, хотя, я уверен, очень хотелось бы. Ведь чем, извиняюсь за непроизвольный цинизм, хороши убийства с целью ограбления? Правильно, тем, что рано или поздно краденое где-нибудь да всплывет, и тогда выйти через вещицу на продавца, который чаще всего по совместительству является и душегубом, для нас дело техники. А в данной ситуации, как подсказывало мне мое многоопытное чутье, одной только техникой мы не обойдемся.
Я не стал мучить находящегося при исполнении своих прямых служебных обязанностей Йосиду дальнейшими расспросами, понимая, что раз покойник – японец, мое дело здесь пока сторона, о чем дремавший в мягком кресле Нисио, видимо, ему уже сообщил, а поманил пальцем Ганина, показав, что ему неплохо было бы подняться и перенести свой чувствительный филологический зад в соседнюю комнату, где я бы смог не только из первых уст узнать от него подробности, но еще и проконтролировать служебное поведение ретивой Аюми, которая, как я успел заметить, слишком увлекается проявлением своей самостоятельности и инициативности.
Лохматую Мураками мы с Ганиным застали за просмотром книг на книжных стеллажах, встроенных во все четыре стены кабинета и, собственно, этими самыми стенами являющимися. Она стрельнула в меня озабоченными глазками затем покосилась на Ганина, потом – вновь на меня, после чего спросила без излишних протокольных условностей:
– Поговорили?
– Поговорил, но не договорил, – ответил я. – Некстати это все случилось…
– Убийство никогда кстати не бывает, – буркнула она и перенесла поле своих исследований на письменный стол со стареньким раздолбанным ноутбуком, большой хай-тековской лампой и грудой разношерстых бумаг.
– Смотря для чьей стати, – не согласился я с ней.
– Это уж тогда не стать, а прыть получается, – ни к селу ни к городу ляпнула Мураками.
– Так что, Ганин, – я отвернулся от Аюми, не желая вступать с ней в словесную битву, – давай поведай, как ты здесь оказался.
– Да дело, в общем-то, блеклое, – вздохнул явно расстроенный случившимся Ганин. – Я Наташу домой привез, высадил, развернулся и собрался домой ехать, а она как из окна закричит мне…
– Из гостиной? – уточнил я.
– Ну, конечно, он же там лежит… – Ганин покосился в сторону рокового зала. – Ты же видел…
– Да, видел, окна до сих пор распахнуты. Значит, это она их открыла? А сэнсэй, стало быть, взаперти сидел…
– Октябрь на дворе, Такуя, – укоризненно взглянул на меня Ганин. – Ты что, сам с открытым окном спишь?
– Я женатый человек, как ты знаешь, Ганин, – напомнил я ему о своем социальном статусе. – Так, ладно, хватит опять про это спанье! Я сегодня уже наслушался про него выше крыши! Значит, Наташа вошла в дом, потом открыла окна и закричала. Так?
Ганин молча кивнул.
– И ты что?
– Как что! Тормознул, конечно, развернулся, остановился выскочил из машины, прибежал в дом… Наташа вся белая… А Хидео с ножом в груди лежит… – Ганин был как никогда серьезен и бледен. – Меня аж пот прошиб от ужаса!… Вон рубаха до сих пор мокрая… В сауну в какую-то провалился от этого кошмара!… И в зобу дыханье сперло… Первый раз в жизни маску кислородную захотел…
– Вы с ней когда приехали? – Влажная от пота рубашка Ганина и его опыт использования в личных целях кислородных масок, аппаратов, а заодно и коктейлей меня как-то не взволновали.
– Двадцать минут одиннадцатого где-то, – ответил он, машинально продолжая ощупывать свою одежду.
– И естественно, у дома никого и ничего не видели?
– Нет. – Он крутанул головой. – Темно же… Да и кто в такой ситуации будет по сторонам смотреть? Я здесь не первый раз, а у Наташи вообще никаких причин для тревоги не было.
– Да, человек даже и не предполагает, что за него кто-то где-то там располагает… – согласился я с Ганиным и про себя подумал, что на его месте тоже смотрел бы не на безрадостную тьму за окнами, а на роскошные Наташины коленки по левую от себя сторону. – Откуда, говоришь, вы приехали?
– Мы в ресторане всей нашей литературоведческой компашкой ужинали…
– Где?
– В центре, около вокзала, в «Лайоне», – пояснил Ганин. – Конечно, ребятам после смерти Селиванова особо не до радостей жизни, но кушать тоже ведь надо, иногда хотя бы…
– Они не все ведь из-за него расстроились? – спросил я. – Мне они сегодня в университете перепаханными не показались. Или я ошибаюсь?
– Естественно, их это не слишком перепахало, – кивнул Ганин. – Они же все из разных мест, знакомы кепочно…
– Как? – Я не смог с ходу распознать очередной ганинский каламбур. – Кепочно?
– Ну, панамно. – Литературовед Ганин поспешил выказать раздражение по поводу моей лингвистической нерасторопности и языковой глухоты. – Оно же шляпно и беретно!
– Шапочно, что ли? – дошло до меня наконец-то.
– Слава богу, доперло, – удовлетворенно выдохнул Ганин.
– Сколько вас было человек?
– У шляпника? – наконец-то в первый раз за все наше текущее свидание улыбнулся сэнсэй.
– У шмятника!
– Я, Наташа, Олег, Нина, Марина, еще две профессорши из Новосибирска, два доцента из Питера, какой-то парень из Южно-Сахалинска… Кириллов опять же… Большая компания…
– Кириллов тоже? – удивился я. – Вы что, сразу в таком составе уселись?
– Нет, – закрутил головой Ганин. – Заречный не сначала был, он из университета в какой-то магазин отправился, а потом уже к нам, в ресторан, в начале восьмого приехал: я его предупредил, что мы в «Лайоне» будем. А после девяти Кириллов присоединился…
– Присоединился? А где он до этого был? – Я решил не посвящать пока Ганина в наши с Кирилловым шашни.
