Четвертая обезьяна - Баркер Джей Ди (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
50
Эмори — день второй, 8.06
«Малышка! Просыпайся скорее. Столько спать вредно для здоровья, очень вредно».
Эмори рассеянно шлепнула рукой в воздухе, стараясь развеять густой туман, накрывший ее мысли. Она с трудом разлепила глаза, но ничего не увидела. Понимала, что глаза у нее открыты, только потому, что от холодного воздуха их защипало, и она поспешила снова зажмуриться. Когда-то, для работы по естествознанию в шестом классе, она изучала абсолютную темноту и узнала, что без света ничего не видят даже такие животные, как кошки. Некоторые звери видят в сумерках гораздо лучше человека и потому получают преимущество, но, если света нет совсем, люди и животные находятся примерно в равных условиях. В полной темноте все животные (в том числе, кстати, и люди) полагаются на другие органы чувств. Однако преимущество остается у тех животных, у которых есть усы, потому что с их помощью они исследуют свое окружение. Кроме того, Эмори вспомнила кое-что любопытное: если помахать собственной рукой перед глазами, даже в абсолютной темноте, мозг дает сигнал, и человеку кажется, будто он видит свою руку. Мозг приблизительно определяет положение руки в пространстве и создает иллюзию зрения.
Эмори помахала рукой перед глазами, но не увидела ничего.
Кто-то держал ее, не давая встать! Кто-то давил ей на спину и прижимал к бетонному полу. «Господи, не дай ему забрать у меня глаза! Не дай ему забрать у меня язык!» Она готовилась к боли, готовилась к тому, что нож вонзится ей в роговицу и вырежет глаза или рука схватит ее за горло и сдавит, чтобы она открыла рот, и тогда…
«Расслабься, дорогуша; это просто каталка. Разве не помнишь? Металлическое чудовище упало на тебя, когда ты пыталась лакать воду из лужи, как бродячая собака».
Она все вспомнила. Память вернулась одной вспышкой, за которой последовала боль в виске, такая сильная, что ей показалось, будто она снова теряет сознание. Эмори ощупала свой лоб; пальцы сделались липкими от крови.
«Ты хотя бы попила, прежде чем на тебя обрушилась такая тяжесть, дорогая? Не знаю, как ты, а у меня в горле пересохло».
Судя по состоянию ее горла, попить она не успела.
Сначала запястье не болело; она ничего не чувствовала, пока не сменила положение и не попыталась выбраться из-под каталки, но потом боль очень быстро вернулась. Ей показалось, будто кисть отделяется от руки; наручники врезались в кожу до самой кости, как зверь с острыми клыками. Она попробовала закричать, но из ее горла вырвался лишь слабый стон.
Из-за боли в разбитой голове и боли в руке она пребывала в полуобморочном состоянии. И все же она не сдавалась. Эмори внушала себе: пока чувствует боль, она еще жива, а пока жива, она выздоровеет, независимо от того, какая тяжесть на нее сейчас свалилась.
«Конечно, девочка. „Девичья сила“ и все такое. Представь, как охотно центральные телеканалы будут показывать интервью с девочкой без уха и с обрубком вместо руки, которая рассказывает всему свету, как она выжила. Ведущему Мэтту Лауеру твой рассказ очень понравится. „Что ты почувствовала, когда кисть отделилась от руки и хлынула кровь? Наверное, приятно было освободиться, но боль была адской?“»
Идет ли у нее кровь?
Здоровой рукой Эмори дотронулась до распухшей кисти — она еще не отвалилась! Наручники врезались очень глубоко. Они ободрали кожу, но не это причиняло самые большие страдания. Ей стало очень страшно, когда она ощупала кость под большим пальцем, которая торчала под странным углом. Хотя кость не торчала наружу, она не могла пошевелить кистью, не испытывая адской боли. Она вскрикнула и обмякла, с трудом втягивая в себя воздух сквозь стиснутые зубы.
Кисть у нее сломана, в этом нет сомнений. Хорошо, что в темноте она ничего не видит.
Что-то подсказывало, что ей необходимо встать, и прежде чем еще кто-то или что-то отговорит ее от такого поступка, Эмори с трудом поднялась на ноги, волоча за собой каталку на сломанном запястье. Стиснув зубы, она напряглась и подняла каталку на колеса. Потом она долго стояла в полной тишине, ожидая боли, которая непременно должна была последовать, дрожа всем телом и прижимаясь к холодному металлическому бортику.
Боль накрывала волнами. Болело не только запястье, болели ноги и руки. Она сама не знала, долго ли пролежала на полу без сознания, но скорее несколько часов, чем несколько минут. Все тело у нее затекло. Потом кровь начала поступать в конечности, и ей показалось, что ее истыкали иголками и булавками. Следом пришла боль — сильная, пульсирующая, которая не ослабевала.
На сей раз она не закричала. От потрясения даже не поняла, что обмочилась — впервые после пробуждения. Теплая струйка текла по ногам и растекалась лужицей на полу.
Эмори стояла неподвижно. Потом сверху загремел голос Рода Стюарта: припев из «Мэгги Мэй».
Она стояла и гадала, сколько времени пройдет, прежде чем она умрет.
51
Дневник
Я промыл раны миссис Картер холодной влажной тряпкой. Выглядели они не так плохо, как я ожидал. Самым глубоким оказался второй укус, но и с ним вполне справились бы заживляющая мазь неоспорин и пластырь. К сожалению, ни того ни другого у меня не было, так что пришлось обойтись влажной тряпкой.
Мне казалось, что миссис Картер вот-вот придет в себя, но прошло двадцать минут, а она еще крепко спала. Я был убежден, что она именно спит. Шок — всего лишь защитный механизм. В минуты опасности организм в виде компенсации словно выключается. А если перед этим в кровь поступила огромная доза адреналина, метаболизм ускоряется в разы, и готово: вот вам рецепт для грандиозной сшибки.
Она поспит, а потом проснется.
Я укрыл ее одеялом, которое взял со стиральной машины; потом поднялся наверх.
Отец спал на диване; на полу рядом с ним валялась пустая бутылка из-под бурбона. Я прокрался мимо, стараясь не скрипнуть половицей, нырнул к себе в комнату и закрыл дверь.
Я еще долго стоял, прижавшись лбом к двери и закрыв глаза. Никогда не чувствовал себя таким усталым.
— Ты сказал ему про фотографию?
Развернувшись, я увидел в углу маму. Лицо ее утопало во мраке, я едва различал очертания ее фигуры.
— Ты сказал ему про фотографию? — повторила она низким хриплым голосом.
— Нет, — ответил я, и собственный голос показался мне гораздо более робким, чем я думал. — Еще нет, — добавил я, пытаясь казаться более грубым, чем был на самом деле.
Она шагнула ко мне, и я увидел, что в руке у нее нож, большой нож для мяса, один из нескольких, которые стояли на кухне на разделочном столе. Мне не разрешали с ними играть.
— Что она сказала твоему отцу? — Лезвие сверкнуло в лунном свете, когда она повернула его в руке. — Он знает?
Я покачал головой:
— Он думает, что ты спала с мистером Картером.
Не помню, когда я узнал переносный смысл слова «спать»; хотя был уверен, что употребил нужное слово, оно показалось мне нелепым.
— Он… приводил убедительные доводы, но она ничего не сказала.
— Что он с ней делал?
Я рассказал, умолчав о том, что крыса до сих пор бегает в подвале. Умеют ли крысы подниматься по лестницам?
— Ты ведь ему не скажешь? Это будет наша маленькая тайна?
На это я ничего не ответил.
Мама подняла нож и шагнула в полосу лунного света от окна. Глаза у нее были красными, распухшими. Неужели она плакала?
— Если ты ему не скажешь, я позволю тебе кое-что сделать с миссис Картер. Сделать то, о чем мальчики могут только мечтать. Ты бы этого хотел?
Я снова промолчал. Я не сводил взгляда с ножа.
— Ты ведь знаешь, что сделает со мной твой отец, если узнает? И что он сделает с миссис Картер? Ты ведь не хочешь, чтобы такое произошло из-за тебя?
— Мама, я не могу врать. — Слова слетели с моих губ, прежде чем я понял, что произнес их, прежде чем осознал свою ошибку.
Мама бросилась на меня и замахнулась ножом; лезвие блеснуло совсем рядом с моим лицом.
— Ты ничего ему не скажешь, иначе я зарежу тебя как свинью, пока ты будешь спать! Понял? А еще я вырежу тебе глаза ложкой для сахара и запихну в твою маленькую глотку, и ты проглотишь их целиком, как две спелых виноградины!
Острие ножа находилось так близко к кончику моего носа, что начало двоиться.
Мама раньше никогда и пальцем меня не трогала.
Никогда не причиняла мне боли.
Но в тот день я сразу ей поверил.
Поверил каждому ее слову.
Она продолжала; хотя говорила сдавленно, мне казалось, что она кричит:
— Если ты проболтаешься, я скажу, что ты тоже был там. И не один раз. Я расскажу, как ты стоял в углу, вывалив свои причиндалы, словно обезьяна в зоопарке, и пускал слюни на свою милую миссис Картер. Как ты следил за родной матерью через окно спальни в самые интимные моменты. Ты должен стыдиться своего поведения, презренный, жалкий мальчишка!
Я не мог допустить, чтобы она меня запугивала. Ни в коем случае!
— Мама, кто сделал фотографию?
— Что?
— Что слышала. Кто вас снимал? Мистер Картер? Значит, отец прав? Вы и раньше так развлекались? Он поэтому так легко вас выследил?
Рука, державшая нож, задрожала от гнева. Я понимал, что завожу ее. Понимал, что нужно остановиться, замолчать, но не мог.
— Кто-то ведь должен был включить камеру, и готов поспорить, что это был мистер Картер. Мама, ты поэтому его убила? Ты заманила его к нам в дом вовсе не для того, чтобы защитить миссис Картер; ты заметала собственные следы. Отец все равно узнает правду, не важно, от меня или нет; так что лучше готовься. Ты ведь знаешь, он не остановится, пока не узнает все. Одно дело, если что-то было между тобой и миссис Картер, и совсем другое, если мистер Картер тоже принимал участие в ваших забавах!
Она покраснела:
— Не говори зла, сын мой!
— Не совершай зла, мама, — парировал я. — Сегодня мы все нарушили правша.
Она покрутила нож в руке и выронила его. Нож упал на деревянный пол, едва не задев мне ногу. Мама распахнула дверь и выбежала прочь. Она скрылась в своей спальне. Отец неподвижно лежал на диване, ничего не ведая, и громко храпел.
Я поднял с пола большой нож, закрыл свою дверь и подсунул под ручку двери ножку стула. В двери имелся замок, но отец научил меня взламывать его, когда мне было всего пять лет. Я не сомневался, что простой замок не остановит и маму; она ведь проходила те же уроки, что и я. Я закрыл и запер также все окна в комнате. Ночь была душной, но у меня не было другого выхода. Перед моим мысленным взором предстала мама, которая влезает в окно и приближается к моей кровати с ложкой для сахара в одной руке и ножом — в другой. «Доброе утро, приятель. Готов завтракать? — говорит она перед тем, как вонзает ложку мне в глаз и одновременно втыкает нож мне в живот и поворачивает его в ране. — Сегодня у нас все, что ты любишь!» Я представил, как она лучезарно улыбается.
Я помотал головой, снял с кровати одеяло и подушку и распахнул стенной шкаф. Там я и устроился — свернулся на полу, в куче теннисных туфель, футбольных мячей и другого барахла, какое бывает у мальчишки.
Спать мне совсем не хотелось, но я понимал, что должен вздремнуть. Дело еще не окончено, и мне нужно отдохнуть.
Не думаю, что можно спать с открытыми глазами, и все же я попытался; страшные сны одолевали меня, когда я невидящим взглядом смотрел на дверь, ожидая, что чудовище вернется, и крепко сжимая в руке нож для мяса.
