Наказание в награду - Джордж Элизабет (книга жизни .TXT) 📗
– Красота вокруг просто офигительная. Как в сказке, правда? – сказала она.
Мисса смотрела в окно, и на ее лице Динь могла увидеть сомнения, обуревавшие сейчас подругу: ее волновала не красота улиц, по которым они ехали, а сам факт участия в вечеринке, на которую их тащила Динь.
– И ты думаешь, что кто-нибудь еще выберется сегодня из дома? – спросила она.
– В конце семестра? Когда все экзамены позади? Да народу будет куча, особенно там, куда мы едем.
Динь хорошо знала адрес лучшего места в городе, поскольку жила практически среди зданий, относящихся к Вестмерсийскому колледжу и проводила значительное количество вечеров, выпивая со своими друзьями в одном и том же пабе – «Харт и Хинд» на Куолити-сквер.
Малолитражка подвезла их так близко к месту, как это только было возможно. Они находились в самой старой части Ладлоу и сейчас двигались мимо средневековых зданий по узкой улочке в сторону Касл-сквер, где развалины замка XII века смотрели на длинный отрезок земли, вымощенный булыжником и галькой. Здесь, в павильонах на открытом воздухе, вот уже сотни лет на ежедневных рынках продавалось все, что угодно, от пирогов со свининой до посуды. Здесь же сходились узкие улочки, застроенные покосившимися зданиями, в которых располагались магазины, гостиницы, кафе и рестораны.
Проехав по Кинг-стрит, малолитражка подвезла их к единственному проходу на Куолити-сквер. Это был короткий и узкий переулок, по которому решались проехать, если хотели, лишь смелые водители. Но когда они выезжали на площадь, то другого выезда с нее не существовало, так что единственными, кто решался рискнуть и попасть на нее таким образом, были местные жители, жившие над магазинами, бутиками и галереями, обрамлявшими площадь с трех сторон.
Четвертая сторона представляла собой мощенное булыжником пространство, ведущее к большой террасе, куда Динь собиралась отвести Миссу после того, как водитель вручил им номер своего мобильного, по которому они должны были позвонить, когда придет время забирать их.
– Поторапливайся, детка, – сказала Динь, пока Мисса с благодарной улыбкой брала карточку с номером и засовывала ее в сумку. – Нас ждут великие дела.
Они нырнули в проход и осторожно двинулись по булыжникам – ходить здесь в чем-то кроме обуви на плоской подошве значило вывихнуть себе лодыжку. За проходом находилась сама площадь; ее булыжники стали скользкими от снега, и по тротуарам было трудно передвигаться. Они протиснулись между двумя машинами местных жителей и прошли мимо галереи, перед которой стояла скульптура женщины, одетой в металлические кружева, укрытая, казалось, пальто из снега. Ветви вечнозеленых кустарников, окружавших ее, гнулись под белым гнетом.
Как и предполагала Динь, они были не единственными, кто шел в этом направлении. Когда девушки оказались на пространстве, составляющем четвертую сторону площади, на террасе перед собой они увидели, несмотря на сильный снег, большую группу курильщиков, расставивших свою выпивку на подоконниках паба, в то время как другие сидели на одеялах за столами, которые располагались под наружными обогревателями, отгонявшими холод.
Это, сообщила подруге Динь, и был постоялый двор XVI века «Харт и Хинд» – любимое место проведения пирушек студентов Вестмерсийского колледжа. Динь признавала, что в городе есть много пабов, но этот уже давно был выбран всеми студентами не только потому, что любой мог напиться здесь в стельку после окончания учебного дня, но и потому, что владелец закрывал глаза на переход денег из рук в руки в обмен на «запрещенные препараты, расширяющие сознание».
– Динь, я не буду принимать наркотики, – заявила Мисса.
– Ну конечно, нет, – согласилась Динь. – Только не теперь, когда ты еще даже не выпила. – И продолжила секретничать: – А еще здесь наверху есть комнаты. Как и в любой другой старой гостинице. Но он о них молчит.
– Кто это он?
– Джек. Владелец заведения. Их две – я имею в виду комнаты, – так что если есть деньги, то ими можно воспользоваться.
– Но если он о них молчит… – Мисса нахмурилась. – Тогда для чего они?
«Ради всего святого, ты и сама знаешь», – чуть не сказала Динь. Но все дело было в том, что Мисса ни за что не догадалась бы, если не сказать ей прямо в лоб.
Динь давно поняла, что для подруги ее девственность – это настоящий свет в окошке. Как будто она была из другого века и хранила ее до того момента, когда появится принц с хрустальным башмачком в руках и в поисках девственницы, чтобы оказаться такой единственной в радиусе тысячи миль.
Сама Динь лишилась невинности в возрасте тринадцати лет. Она сделала бы это и раньше, но никто не обращал на нее внимания, пока у нее не появилась приличная грудь. Когда это произошло, Динь почувствовала колоссальное облегчение: она наконец покончила с собственной дефлорацией и теперь у нее было на одну проблему меньше. Динь никак не могла понять, для чего Мисса хранит свою девственность. Ее воспоминания о Великом Событии начинались с того момента, когда она заявила пьяным, но испуганным голосом:
– Ты что, хочешь засунуть эту штуку в меня?
После чего ей пришлось поудобнее устроиться на деревянной скамье в самом конце церкви Святого Иакова, что недалеко от Мач-Уэнлока [15]. Закончилось же все девятью толчками тазом со стороны ее партнера – на десятом он хрюкнул в знак того, что кончил.
Когда они сквозь толпу приблизились к входной двери, та открылась. Их оглушила музыка. «Это “Би Джиз”, – подумала Динь. – О боже, так и до “Аббы” недалеко». Она схватила Миссу за руку и потащила ее туда, где коридор, декорированный старинными дубовыми панелями, был полон голых плеч, ног, платьев с блестками, звездами и снежинками, узких брюк, и дрожал от криков «раз-два, взяли!» молодежи, танцевавшей под звуки «Stayin’ Alive».
Коридор заканчивался помещением бара. От музыки пол ходил ходуном. Это грохот должен был вызвать желание танцевать, что вело к жажде, которая, в свою очередь, приводила к покупке новых порций эля, сидра, пива, коктейлей и тому подобного. Динь пришлось применить силу, чтобы протиснуться сквозь толпы подростков, вращавших бедрами в такт музыке, писавших эсэмэски и делавших селфи, и добраться до еще одной толпы, оккупировавшей стойку бара, за которой бармен и его племянник изо всех сил старались всех обслужить.
На ходу Динь слышала обрывки разговоров:
– Он ни за что…
– А вот и сделал.
– …и он промазал в писсуар на целый километр. Ребята…
– …после праздников, и я сообщу тебе…
– …чертовом южном побережье Франции на Новый год, и только не спрашивай меня…
– …думает, что если я с ним трахаюсь, то он может…
В самом центре толпы Динь чуть не потеряла руку Миссы, но смогла удержать ее – и в этот момент увидела одного из двух своих соседей по квартире, сидевшего за столом под несколькими картинами, на которых был изображен Ладлоу в незапамятные времена. Это был Брюс Касл, с которым Динь часто спала. Друзья называли его Бруталом, прикалываясь над его небольшим ростом, и, насколько Динь могла судить, он пил сидр. Если два пустых пинтовых [16] бокала что-то значили, то Динь догадывалась, чего он добивается, – хочет напиться до такой степени, чтобы было чем объяснить возможный хороший пинок от девчонки, к которой он попытается забраться под юбку.
Как всегда, Брутал был безукоризненно одет. Когда Динь с Миссой уселись за стол, первое, что он сказал, было:
– Очь круто, – по поводу обтягивающих одеяний Миссы. – Сядь рядышком, чтоб я мог прикоснуться к плоти.
Динь уселась рядом с ним, заставив подругу опуститься на один из стульев.
– Закрой свою грязную плевательницу, – сказала она. – Ты что, действительно думаешь, что женщинам нравится, когда с ними так разговаривают?
Казалось, что Брутал совсем не смутился.
– Не знаю, за чё у нее хвататься в первую очередь – за задницу или за сиськи, – продолжил он.
