Обнесенные «ветром» - Кивинов Андрей Владимирович (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Бутылочек не сдавал, значит, было на что жить. Так, а что у нас на лоджии? Вот скамеечка. Удобно: встал – и прыг. «Как безмерно оно, притяженье земли», кажется, так Лещенко пел. Только зачем тут скамеечка с кухни, когда рядом ящик стоит? Встал бы на него. Ну, а что в комнате? Мебель типично советская – стол и тахта. Все. Прекрасно. Советскому человеку роскошь ни к чему. Соль рассыпана, солонка на полу, как будто случайно. Что ей тут солили, непонятно. Стол, что ли, пустой? Нет, Аяврика пришили не профессионалы, и это радует. Скамеечку подставили – сам, мол, принес, соль рассыпали, чтобы собачка не унюхала лишнего. Дураки. Докуда вас собака в городе приведет? Правильно, до ближайшей остановки, где нагадит и облает прохожих.
Хорошо хоть сдуру письмо предсмертное не оставили, как в книжках: не ищите, мол, виноватого я сам, честное слово! Из-за любви. Да, Аяврик, кому-то ты помешал, а у нас не забалуешь – чуть что, и в окно, без парашюта. Пока долетишь, поймешь – был не прав. Хорошее слово – не прав. Не прав, и все, до свидания.
Кивинов посмотрел в окно. Дождь лил стеной.
– Придется тут ночевать.
– Делать, Андрюха, тебе нечего. Все вымокнем, пока вернемся.
– А я и не спешу.
Так, что дальше? Пораскинем мозгами, как покойный Яковлев. Прихожая. С нее начинать надо, как в учебниках сказано. Курточка типа «Китай – Польша – Турция», рваная чуть-чуть. Кармашки. Это святое дело, там самое интересное. «Беломор» – Георгичу подарю. Зажигалочка «Крикет» – себе оставим, хиповать. А это что? Бумажка. Ого, круто. Хорошая бумажка. Счет ресторана «Плакучая ива». Это на Стачек, русско-испанский, за валютку. На сколько он покушал? Сто сорок два бакса, однако. Явно не огурцы. Кто ж тебя поил, родной? Хочешь сказать, что сам? Не поверю. Наследство получил от бабушки в Америке? Сомневаюсь, нет у тебя бабки. А собственно, какое ваше дело, товарищ опер, откуда у меня валюта? Я свободный человек, статью 88-ю отменили, так что дело не пришьете.
Да не собираюсь я дело шить, ты же умер, упал. Сам. Вот и лежи в могиле. А счет я заберу, надо же, как культурно. Мучас грасиас, заходите еще. Даже дата стоит. «Миша, когда он выпал? Совпадает. Это после ресторана тебя скинули? Все, нечего тут больше делать.»
– Миша, ставь свою лейблу на дверь и отчаливаем, хотя постой, все равно дождь. Давай по квартирам пройдемся, может, кто что видел. Сейчас вечер, многие дома должны быть, только, Миша, ради Бога, вежливо – сначала ксиву, а уж потом в морду. Тьфу ты, пардон, потом вопросы. Давай, ты вниз, я наверх.
– Лихо. Вверху – один этаж, а внизу семь.
– Хорошо, поровну поделим, пошли. Спустя полчаса коллеги воссоединились на четвертом этаже.
– Ну как там? – спросил Кивинов.
– Есть кое-что. Парень с пятнадцатой квартиры около двенадцати ночи с собакой гулял, видел, как «Волга» белая подкатила. Аяврик с водителем вышли – ив подъезд. Аяврика он хорошо знает, тот в стельку был. Парень подумал, что его просто кто-то до дома подвез.
– Номер «Волги», конечно не запомнил?
– А на фига ему. Правда, надпись на стекле разглядел – знаешь, модно сейчас под крышей лепить – «феррари», а на капоте две кляксы зеленых. Тачка как раз под фонарем остановилась.
– Да, маловато. Ладно, дождь кончился, пошли.
– Ты, умник, свои умозаключения при себе держи. Тебе что, больше заняться нечем? Сколько у тебя на территории краж квартирных? А грабежей? Вот ими и занимайся. У нас и так завал с тяжкими. А в прокуратуре на глухари взгляд один – мы возбудим, вы раскрывайте. Им проще возбудить глухое убийство, чем потом отписываться, что не доглядели.
– Георгич, это все, конечно, правильно, но я же не предлагаю тебе мои мысли в прокуратуру передавать. А Аяврик, хоть и паразит по жизни был, но все ж жить-то, наверно, хотел. Между прочим, он постукивал мне, но ничего полезного – кто где самогон гонит. Слушай, а может, в убойный отдел позвонить, Борисову, заинтересовать, а?
– Ты совсем заработался. У них с очевидными убийствами завал, а ты хочешь невозбужденное подсунуть. Кончай, я тебе говорю, вон ваучеры кто-то у старух отбирает, говорят, в маске или в чулке. Пропасет у сберкассы и в подъезде сумку рвет. Уже восемь глухарей. Вот и лови бойца этого.
– Я все-таки позвоню.
– А, – махнул рукой Соловец, – делай как хочешь. Кивинов вышел. Соловец, конечно, по-своему прав – его за низкую раскрываемость на каждом совещании долбят. Да и работать некому. Из десяти человек, полагающихся по штату, в 85-м отделении работало четверо – он, Петров, Дукалис да детский опер Волков. И у каждого куча материалов, заявлений и преступлений. Тут не до жиру.
Кивинов заглянул к Дукалису. Тот что-то стучал на машинке, смоля «Беломор».
– Представляешь, – произнес он, увидав Кивинова, – до чего дожили? Приходит ко мне сейчас мадам, симпатичная, двадцать лет, Дукалис заглянул в блокнот, – Юлией звать. Судимая по малолетке за грабеж. Понимаете, говорит скромно так, мне помощь нужна в интимном вопросе, а сама мнется вся. Я ей, мол, всегда готов оказать. Да нет, говорит, я о другом. В общем, я после освобождения и никуда не устроиться. Денег нет, мать больная, надо операцию делать, валюта нужна. У вас связей нет в гостиницах хороших, чтоб меня туда взяли? Я сначала не понял – зачем, спрашиваю. А она: ну что вы такой недогадливый, все за этим. За валюту. Тут, конечно, до меня доперло. А что, сама не можешь? Сейчас контор ваших полно. Вы понимаете, мне же много не надо. Вы не волнуйтесь, за мной не пропадет, я ж судимая, вашу кухню знаю. Информация через меня проходить будет, глядишь, и вам перепадет что.
– Ну, а ты? – спросил Кивинов.
– Что я? Обещал, конечно, пристроить, хотя как, ума не приложу.
– Позвони Бомареву, в «Карелию». Может, подскажет чего.
– Позвоню. Странно, все-таки, проститутка приходит в милицию работу искать. Рассказать – никто не поверит, хотя с нашей жизнью – ничего удивительного.
Кивинов вернулся к себе, набрал номер, спросил Борисова – опера 22-го убойного отдела, курировавшего Кировский район, и в двух словах рассказал историю про Аяврика.
Как и предполагал Соловец, ответ был однозначным – «кончай мурой заниматься». В районе уже 183 убийства, не хватает еще с самоубийством возиться. Лучше ОПД свои проверь, чтоб справок побольше было – скоро комиссия нагрянет.
Кивинов вздохнул и положил трубку. А может, правда, справки писать? И не лезть никуда. Все равно никому ничего не надо. Аяврику, по крайней мере, точно.
В кабинет постучались.
– Войдите, – отозвался Кивинов.
На пороге возникла уникальная в своем роде личность Анатолий Сергеевич Крылов, выражаясь протокольным языком, лицо без определенного места жительства и занятий. Год назад Толя – мужик сорока с небольшим лет – выйдя из мест лишения свободы, где пребывал два года за хулиганство, понял, что с пропиской в городе Питере у него пролет, ввиду отсутствия жилплощади и родственников. Поэтому он, не долго думая, пришел в 85-е отделение и предложил свои услуги в качестве внештатного сотрудника в обмен на возможность гулять по городу и не быть задержанным за нарушение паспортного режима. В то время в уголовном кодексе еще имелась такая статья.
В отделении Толя нарвался на Кивинова, который, выслушав бомжа, предложил ему более подходящий вариант – помочь с поселением в общежитии и устройством на работу. Толя отреагировал на предложение бурным отказом, заявив, что на советскую власть спину гнуть не собирается. Кивинов тут же понял, что Толя по натуре просто лентяй. Как впоследствии выяснилось, он еще был лентяем, любящим выпить.
Короче говоря, Кивинов расстался с Крыловым по-деловому и условился, что Толя будет в силу своего положения заниматься сбором полезной для милиции информации, а Кивинов в долгу не останется – станет помогать тому бороться за свое существование в демократическом обществе. Постепенно отношения Кивинова с бывшим подсудимым перешли на полуприятельские рельсы. Толя нередко посещал отделение, а иногда и оставался ночевать в кабинете опера, на его диване, особенно, в холодную погоду. Все свободное время он проводил среди бомжей и нищих на вокзалах, возле церквей и часовен.
