Профессионалы - Леонов Николай Иванович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
И думал Гуров, не рисуясь, не вскользь, а очень серьезно: может, выждать, допустить к делу других, более способных и решительных? А почему бы и нет? Он скрупулезно проверял логические связки, нравственные предпосылки. Ничего плохого нет, если честно перед собой признаться: да, не по плечу, не поднял! Мысли эти очень Гурову понравились, он их аккуратненько выстраивал, подкраивал, обосновывал. Но мысли бывают поведения своенравного – и подчиняются нам, и одновременно не очень.
Кто они – те, что придут, другие? Кто? Конкретно? Пришлют из министерства? Кого? Лучше Прохорова, Терентьева, Симоненко и Быстровой не найти, они в абсолютном соответствии. Заменят на равнозначных. Старшего найдут получше меня. Вполне возможно, без реверансов и самоунижения, есть и лучше. А уже накопленные нами знания места действия, понимание, ощущение фигуранта? Мои коллеги, товарищи начнут с нуля. Их первый день будет хуже нашего вчерашнего. А Константин Константинович Турилин и Петр Николаевич Орлов? Ты, майор Гуров, мал и незначителен. Старший группы не справился, его заменили. Если задержание проведут успешно, все забудется. А если будут жертвы, то обязательно будут и виновные, которые должны нести ответственность. Те, кто меня отстранят и других вместо меня поставят, никакой ответственности не понесут, так как сами станут определять виновных и меру наказания.
Гуров взглянул на часы, возмутился. Тут жизнь, можно сказать, прожил, а по их механическому исчислению и часа не прошло. Он отхлебнул приготовленный Борисом кофе, который уже успел остыть и сильно отдавал цикорием.
Все передуманное выбросить в корзину.
Через три-четыре часа Петренко выходит на улицу, точнее в тихий, очень подходящий для задержания переулок. Здесь сразу и должно все произойти. Быстро, тихо, интеллигентно. Необходимо создать безотказный фактор отвлечения и дать возможность Саше и Вите подойти к Петренко вплотную. Рисковать ты, майор Гуров, можешь только собой, вот из этого и исходи.
«А я не хочу рисковать собой! – подумал, чуть ли не произнес вслух Гуров. – Не фашисты под Москвой, я не панфиловец. Не хочешь, да? Тогда думай, думай. Что за идиотизм? Чтобы задержать подозреваемого, рисковать жизнью? Конец двадцатого века, электроника, человек в космосе, а здесь, как в каменном веке, с дубиной – и кто кого? Неправильно это и нечестно. Как тигров отлавливают? Стреляют какой-то ампулой? Усыпить Петренко, взглянуть, что он таскает под повязкой. Если пистолет, то дело ведет прокуратура, если у него лишь повреждена рука, извинимся. Можно проще, ничего он не поймет, свалится, мы его доставим в больницу, ничего объяснять не будем, подлечим».
От мысли усыпить Петренко он перескочил к мыслям о сетях. Можно из окна, под которым Петренко будет проходить, случайно уронить большую тонкую сеть. Он начнет барахтаться, с испугу раза два выстрелит. В переулке ни души, такое обеспечить несложно. Постреляет и затихнет. Кстати, сколько у него в запасе патронов? Наличие запасной обоймы практически исключено. Значит, у него минимум четыре выстрела.
Абсолютно правильно смеялся над тобой полковник. Молодой ты, Гуров! О деле надо думать, а не об усыпляющих пулях и сетях. Но дело замыкается на риске. Фактором отвлечения можешь быть только ты, как говорится, лично. А естественный инстинкт самосохранения? Думать о сетях легче, чем разрабатывать ситуацию, при которой ты становишься мишенью. Хорошо, сети не подходят, тогда, может быть, яма?
Гуров встал, допил остывший кофе, начал расхаживать по кабинету, рассуждая вслух:
– Отвлечь! Как? Чем? Тихий переулок, позднее утро. Он идет, насторожен, готов бежать и стрелять. Его надо удивить, заинтересовать… Разорвать его внимание.
Первый выпад должен быть активным, но ложным, затем переключить его внимание, приковать к вновь возникшим обстоятельствам, чтобы он о первом факторе забыл…
В восемь тридцать группа собралась в кабинете Орлова. Гуров на обратной стороне настенного календаря начертил план переулка, обозначил место нахождения каждого, объяснил замысел.
– Должно сработать, – он бросил карандаш на исчерченную схему. – Главное, чтобы мы все передвигались синхронно, точно соблюдая дистанцию.
Гуров рассказал не все, боялся возражений полковника. А потом будет поздно. В крайнем случае, всегда можно сослаться на экспромт, мол, он изменил свое поведение в последний момент, а не планировал. В конце концов ни победителей, ни покойников не судят.
Ребята сначала робко, затем активнее, даже азартно начали план обсуждать, дополняя его деталями. Петр Николаевич молчал, ему предложение Гурова не то чтобы не нравилось, а вызывало недоверие своей постановочной громоздкостью. И тон Гурова был неискренним, и в глаза он не смотрел, увертывался, взглядом «мазал», явно что-то недоговаривая. В конце концов, это его право, решил Орлов. И я бы на его месте тоже имел заначки, иначе нельзя. А конструктивных предложений у меня нет. Получать «добро» и согласовывать нет времени. Они мои ребята, и я за них в ответе, прикрываться руководящими резолюциями не стану.
– Хорошо, – как-то не начальственно, а по-семейному сказал он. – Нина и Гуров одеваются из своего гардероба. Лошадь и «чайку» я обеспечу. Прохоров и Терентьев, отправляйтесь к проводникам-собачникам, возьмите по рваной телогрейке. Ты? – он посмотрел на Леню Симоненко. – Ты и так хорош.
Через тридцать минут они выехали. Гуров, сидя на заднем сиденье просторной «чайки», обнимал Нину, сдерживая зевоту, дремал. Леня, наоборот, вертелся, улыбался, рассказывал анекдоты, которые не имели ни начала, ни конца, ни юмора. Перенапряжение и мандраж вызывают разные реакции: одного клонит в сон, другой арии петь начинает.
Наверное, большинство мужчин, которые не были на фронте, пытаются порой ответить на вопрос: а какими они бы оказались в те страшные годы? Задумывался и Гуров. И однозначного ответа не находил. Он был уверен, в сорок первом под Москвой вел бы себя достойно. Он был уверен, тогда альтернативы не существовало. А вот позже, через три года, на чужой земле, у какой-нибудь безымянной высотки смог бы он встать в полный рост? Гуров, человек честный, найти ответа не мог.
Петренко вышел из дома в одиннадцать часов четыре минуты. Он оглядел переулок, равнодушно отметил двух женщин с сумками, ребят, гоняющих мяч вдалеке, и неторопливо двинулся по тротуару.
Когда за спиной неожиданно громыхнуло, он быстро повернулся. С соседнего двора выехала вислоухая лошадь, затрусила по мостовой, на телеге громоздились бочки. Возница, несмотря на теплый день, был в телогрейке и шапке. Ноги его напарника торчали кирзовыми сапогами, сам мужик завалился среди бочек, видно, сильно вчера принял.
Петренко смотрел на лошадь хмуро, недоверчиво, будто впервые увидел, потом, признав, заулыбался, пошел за телегой. Только он успокоился, как за спиной взревел мотор, и в переулок влетела черная лакированная машина. Огромная, словно танк. На ее крыше были переплетенные золотые кольца, а к радиатору пришпилена кукла, которая должна была символизировать живого ребенка.
Машина не доехала до Петренко несколько метров, остановилась.
Петренко шарахнулся, прижался к стене дома, рука в черной повязке выпятилась вперед. Гуров предвидел, что он испугается, не сразу сообразит, что перед ним свадебная машина, и здесь нужна короткая пауза.
Петренко стоял лицом к машине, спиной к телеге. Прохоров и Терентьев соскочили на землю, возились с упряжью на расстоянии метров тридцати. Несколько секунд – и они радом, но повернуться на шум шагов и выстрелить Петренко успеет.
Гуров вышел из машины в черном вечернем костюме, белоснежной рубашке и галстуке, словом – жених. Потянулся, дал возможность себя рассмотреть, вывел из машины Нину в белом платье, фате и с огромным букетом цветов. Следом из машины вылез, покачиваясь, Симоненко, на шее у него болтался фотоаппарат, в руках бутылка шампанского и пистолет. Последний Петренко разглядеть не мог.
– Горько! – визгливо закричал Леня.
