Левый берег Стикса - Валетов Ян (онлайн книга без txt) 📗
Шансов не было. Вернее был один, но настолько призрачный, что его-то и шансом назвать было нельзя. Но на кладбище его не будет точно. Их тела лягут в ямы, прикроются тонким слоем земли. А с утра или днем, ставший поверх тел гроб, с официальным покойником внутри, превратит их в без вести пропавших. В беглецов, исчезнувших без следа. Тоцкий не привык жить без борьбы, и умирать без нее тоже не хотел. И он решился.
— Сейчас, — подумал Тоцкий, и, посмотрев на спидометр, стрелка которого колебалась на цифре «сто тридцать», оценил расстояние до встречной машины. Фары приближались. «Опель» уже достиг середины моста. И в этот момент Тоцкий, изогнувшись немыслимым образом, приподнявшись на сидении в почти акробатическом пируэте, ударил майора Зуйко твердым каблуком итальянской модельной туфли прямо за ухом. Удар получился удачным. Голову Зуя отбросило, как от выстрела, и майор с глухим звуком приложился лбом и глазом о стойку дверей.
— Держись! — закричал Андрей Миронову, примеряясь садануть Зуйко еще раз, если тот вдруг очнется. Но Зуйко мешком завалился с сидения на Фролова, не давая ему перехватить руль.
«Опель» стремительно увело влево, на встречную полосу, болтнуло вправо, раскачивая, потом опять влево и со скоростью пушечного ядра бросило на ограждение. План Тоцкого почти удался. Почти.
За многие годы, на полотно моста легли десятки слоев асфальта. Его положено было снимать при ремонте, но никто не хотел перерезать магистраль, связывающую два берега большого промышленного города, надолго. Сходило и так. Покрытие становилось, толще и толще, высота отбойников у парапетов — все меньше и меньше. И это стало решающим обстоятельством для Тоцкого и Миронова, использовавших свой шанс на спасение до конца.
«Опель», приподняв правые колеса, ударил левой стороной передка в бордюрный камень, и взлетел в воздух, забрасывая багажник над парапетом. Потом он медленно повернулся вокруг своей оси, теряя оторванные ударом колеса, над бетонной решеткой внешнего ограждения, словно спортсмен, прыгающий в высоту методом «фосбери флоп». На мгновение автомобиль замер в высшей точке траектории и ухнул вниз с головокружительной высоты центрального пролета.
Машина падала в воду несколько долгих секунд. Пронзительно, по-бабьи, визжал Фролов. Тоцкий увидел сумасшедшие глаза Миронова и успел подумать, что, по крайней мере, сам выбрал себе смерть. Смерть посередине реки. Артур остался на том берегу. Красновы успели на этот. А он останется здесь, между, в неторопливо текущих, серовато-черных водах Днепра. А еще он успел…
«Опель» ударился о воду крышей, с такой силой, что ее вмяло во внутрь салона, словно сделанную из фольги, стекла вылетели во все стороны со звуком ружейного выстрела. И, прежде чем осели брызги, поднятые его падением, перевалился на нос, показав равнодушной луне искореженное брюхо, и начал тонуть, задрав в небо красные огни стоп-ламп.
Вода была мутной после дождей. И через минуту на поверхности ничего не было видно. Даже если смотреть с высоты моста, где замерли, вглядываясь вниз, испуганные пассажиры встречной машины.
Франц, действительно, прилетел под утро. Правда, не на санитарном самолете, тут Романовский ошибся — в аэропорту сел банковский джет. А вот врачей он привез сразу двух, вернее врача и сестру, и несколько чемоданов аппаратуры, на всякий случай.
Збышек категорически запретил перевозить Диану немедленно, и только на третий день смягчился, но эта задержка пошла Красновой на пользу. Костя сутками находился рядом с ней, практически не покидая палату.
Дашка с Мариком, которых привозил Томаш, порывались, было, остаться в больнице, с отцом и матерью, но Романовский и Франц, с помощью непреклонного Збигнева, увозили их на ночь в гостиницу. Днем Франц и Томаш, по очереди, их выгуливали по улочкам Хельма — Диана все еще быстро уставала от присутствия большого количества посетителей.
На второй день, когда Диана уже не выглядела, как оживший покойник, Романовский сделал фотографию и на следующее утро привез в госпиталь ее новый панамский паспорт и документы на детей. Подробности он не сообщал, но, судя по всему, без помощи Дитера и в этот раз не обошлось.
Сам Дитер звонил Косте по нескольку раз в сутки, расспрашивал о здоровье жены и детей и сообщал последние новости с Украины, в том, что касалось банковских дел. Вопрос о судьбах оставшихся там друзей Дитер упорно игнорировал, ссылаясь на неосведомленность, но Костя подозревал, и не безосновательно, что Штайнц, все-таки, какой-то информацией обладает.
И по рассказам Дитера, и по польским теленовостям, которые тоже освещали, хотя и не так подробно, основные события у соседей — дела у «СВ Банка» были просто из рук вон. Сказать честно — дел у него, вообще, уже не было.
Были бесконечные толпы вкладчиков у дверей головного офиса, были толпы чуть поменьше у дверей филиалов. Были намалеванные от руки плакаты «Верните наши деньги!». Были и другие, явно не кустарные, плакаты «СВ банк» — грабители народа!», «Банкиры — отдайте народные деньги!» и, неизвестно как затесавшийся, красно-кумачёвый «Слава КПУ!».
Были перегороженные стихийными демонстрациями проспекты и улицы, трогательные планы плачущих старушек, дедушек — ветеранов с орденами и медалями на груди, молодых женщин с детьми на руках. Были интервью с депутатами, комментарии тележурналистов, невнятное, но очень прочувствованное, наполненное искренним возмущением, выступление главы Национального Банка. Отметился министр внутренних дел, который, профессионально путая ударения, пообещал всех найти, поймать, разобраться и посадить.
Настырные журналисты опросили всех, до кого им позволили добраться, вплоть до господина Кононенко сотоварищи по партии «Вече», спикера Верховной Рады господина Шевченко, который в сортах кукурузы разбирался значительно больше, чем в банковских делах и нескольких разнополярных депутатов — один из которых был возмущен и называл происходившее грубым попранием демократических основ, а второй, наоборот, был рад случившемуся, и клеймил банкиров последними словами.
Мелькали фотографии Краснова, Гельфера — обе в траурных рамках. Комментарии, касавшиеся судеб руководства, были крайне скупыми. То, что касалось Кости, слово в слово повторяло репортаж криминальной хроники берлинского телевидения. В качестве авторской приправы использовались кадры архивов и достаточно не лицеприятный текст, полный домыслов и предположений, явно нашептанных на ухо.
О Гельфере говорили меньше и сопровождали все это исключительно архивной съемкой, в основном, кадрами с Ялтинских конференций. На экране телевизора Артур был деловит, но, все равно, неповторимо обаятелен и жизнерадостен. Это сквозило в жестах, улыбках, в особенном, чисто гельферовском, повороте головы, в том, как он крутил обручальное кольцо вокруг пальца, когда говорил. И Костя, вспомнив короткий рассказ Виталия о найденном ими теле, поблагодарил судьбу за то, что не видел Артура мертвым. При одной мысли, что он никогда не услышит в трубке хрипловатый, прокуренный голос, произносящий: «Костенька, дружище, есть классная мысль! Почти гениальная!» на глаза наворачивались слезы. Но плакать Костя не мог. В груди шевелился черный комок, щетинился щупальцами, и слезы высыхали, словно капли дождя на тлеющих угольях костра. А кровь, начинала шуметь в ушах, и удары сердца заглушали окружающие звуки.
А потом… Потом польский диктор произнес фамилию Марусича. Опять фото в траурной рамке. Архивная съемка с перебивкой, из снятых казенными операторами, кадров смятого «Мерседеса», вошедшего глубоко под прицеп грузовика. Потом — кадры прощания с покойным — закрытый гроб на возвышении, цветы, удивительно красивая женщина в черном. Мелькнуло лицо Виталия.
Короткий план спикера, чуть подлиннее — бывший Президент со скорбным лицом, вереница людей. Опять фото — в правом верхнем углу телеэкрана. И все.
Спрут торжествующе защелкал клювом и забился внутри. Еще одна смерть, которую никто не свяжет с делом «СВ банка». Просто трагическая случайность. Никто не свяжет, кроме Кости. И Виталия. И Тоцкого. И еще — того, кто эту случайность организовал. Костя и раньше не верил в случайности. Теперь — тем более. Если бы Андрей знал, что своим обращением за помощью подпишет МММу смертный приговор, он никогда бы этого не сделал. Но тогда бы — погибла Диана и дети. А они, слава Богу, живы.
