Заложники обмана - Уивер Майкл (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Джьянни уже собрался уходить, но Витторио с неожиданной силой удержал его за руку.
– Дай мне твой пистолет, – попросил он.
Джьянни поглядел на него. Температура, как видно, снова поднялась, потому что лицо у Витторио побагровело.
– Если какой-нибудь сицилийский молодчик явится сюда в докторском халате, чтобы прикончить меня, – сказал Батталья, – я не хотел бы ухватиться вместо оружия всего лишь за собственный член.
– А где ты будешь держать пистолет?
– Между ног. Где же еще?
Джьянни достал пистолет и убедился, что он на предохранителе.
– И глушитель, – напомнил Витторио.
Джьянни вынул глушитель из другого кармана, надел его на дуло пистолета и сунул сильно удлинившееся оружие Витторио под простыню.
Они посмотрели друг на друга. Джьянни тяжело было оставлять Витторио одного.
– Прекрасная возможность избавиться от нескольких докторов, – сказал он.
Джьянни вывел свою машину с муниципальной стоянки и приехал к дому доктора Курчи к тому времени, как Елена и Лючия пили утренний кофе.
– Он пришел в себя часа полтора назад, – объявил он. Лючия прижала ладони к щекам.
– Вчера вечером я поставила свечу за его здоровье.
– Голова у него ясная? – спросила врач.
– Совершенно.
– Хорошо. Но пока еще остается угроза инфекции. Я осмотрю его попозже.
– Вы обе были великолепны. Если бы не вы, Витторио умер бы.
– Это еще может случиться, – заметила доктор Курчи.
– Я понимаю. Но сейчас он жив.
Лючия налила Джьянни кофе, и он с благодарностью выпил его.
– Я должен попросить об одной любезности, – сказал он. – Я улетаю на материк сегодня утром и, возможно, мне нужно будет кое-что сообщить Витторио попозже, днем. Могу я позвонить одной из вас?
– Я буду дома, – ответила Лючия и написала для Джьянни номер телефона.
Он с трудом удержался, чтобы не стиснуть ее в объятиях.
Джьянни добрался до аэропорта Палермо, успел на утренний восьмичасовой рейс до Неаполя и был там меньше чем через час.
Его беспокоило, что оружие он взять с собой не может: не пройти через таможню. Однако никому из оставшихся в живых членов “семьи” Равенелли лицо его не было знакомо, и он надеялся, что не возникнет необходимости в применении оружия.
Он взял напрокат “форд” и двинулся по той же чудесно красивой прибрежной дороге, по которой они проехали вместе с Мэри.
Это было всего четыре дня назад, но казалось, что прошел целый год.
Где теперь Мэри, с кем она трахается и кого продает?
Не то, чтобы он проклинал ее.
Но Бог ты мой, что она променяла на этот вшивый миллион!
Как она может с этим жить?
Такая женщина…
А он любил ее.
И отчасти продолжает любить.
Тропинка ко входу в дом была так замаскирована деревьями, кустарником и сорной травой, что Джьянни дважды проехал мимо, прежде чем обнаружил ее.
Пробираясь по ней, он мысленно молился о счастливом сюрпризе, хотя вообще-то молился крайне редко. Но он так нуждался в чуде!
Однако не было нынче никаких признаков чуда. Разве что сверкание солнца на листве, редкие птичьи вскрики да небо, такое глубокое и синее, что верилось: вот он, прямой путь к Богу.
Рядом с домом Джьянни увидел машину. Значит, Пегги дома… но он тут же спохватился: если бы это было и в самом деле так, то возле дома стояли бы две машины, потому что Витторио оставил свою здесь.
Может, Пегги просто поехала за чем-то в Равелло? Впрочем, на это надежда слабая.
Джьянни поднялся по ступенькам, постучал в дверь и подождал. Постучал еще раз и подождал подольше. Пугающая тишина.
Толкнул дверь – она была заперта. Вспомнив, как Витторио шарил наверху за дверной рамой в тот вечер, когда они сюда приехали, Джьянни сделал то же самое и нащупал ключ.
Отпер дверь и вошел.
– Пегги?
Ему не откликнулось даже эхо.
Он обошел одну за другой комнаты маленького дома. В кухне на дровяной печке стоял кофейник. Джьянни открыл дверцу печки и увидел золу. Потрогал – зола холодная.
В спальне, которой пользовались Пегги и Витторио, постель была постлана, и поперек кровати лежала ночная рубашка Пегги. Сам не зная зачем, он поднял рубашку и вдохнул слабый запах духов. Это был запах Пегги, ее духи, но Джьянни вдруг подумал о Мэри Янг. Те же воспоминания пробуждало прикосновение к легкой ткани. Он готов был целый час глядеть на эту рубашку.
Идиот!
Джьянни положил рубашку на кровать, оставил комнату и вышел из дома через заднюю дверь.
Увидел куст справа от двери возле каменной стены дома, как и говорил ему Витторио. Потрогал камни – один, другой… наконец нашел тот, что вынимался. В отверстии лежал бледно-голубой конверт в прозрачном полиэтиленовом пакете. Джьянни взял пакет, поставил камень на место и вернулся в дом.
Он расположился в кухне. Дотронулся до пакета – и ощутил покалывание в кончиках пальцев; стиснуло горло.
Разозлившись на себя за это волнение, решительно достал конверт из пакета. Конверт был не надписан и не запечатан, в него были вложены исписанные листки бумаги такого же цвета, как и конверт.
Письмо было помечено вчерашним числом, время шесть часов вечера.
“Любовь моя,
вот уже больше трех дней прошло с тех пор, как вы с Джьянни уехали, и я пишу это письмо с ужасным предчувствием, что ты, возможно, не вернешься, чтобы прочитать его. На тот случай, если я ошибаюсь и ты его прочтешь, я и хочу сообщить тебе, что я сделала и почему.
Для меня сейчас имеет значение только Поли. Я хочу освободить его из рук этих скотов. Хочу, чтобы для него кончился этот ужас. И понимаю, что только я могу добиться освобождения моего сына. Вот что я сделаю.
Через несколько минут я уезжаю звонить Генри Дарнингу в Вашингтон. Предложу ему сделку. Поскольку Генри нужна я, и более никто, я отдам ему себя в обмен на то, что он передаст Поли в отделение Красного Креста…
В какой-то мере я рада, что тебя здесь нет. Я знаю, что ты стал бы меня удерживать. А я не хочу, чтобы меня удерживали.
Мучительнее всего, что я так люблю тебя. Невероятно горько, что ты и Поли страдаете по моей вине. Любовь к тебе – великое чудо в моей жизни. Оно помогает мне меньше стыдиться того, чем я была раньше.
Я чувствую себя обокраденной. Я могла бы любить тебя еще сорок лет. Но, вероятно, я слишком жадная. Если у тебя было десять лет такой любви, как наша, ты не вправе требовать большего. Такое не измеряется количеством времени.
Любовь моя, десять лет с тобой значат для меня куда больше, чем значили бы пятьдесят с любым из встреченных мною мужчин. И потому не жалей меня. Мысль о твоей жалости для меня невыносима. Если ты все-таки станешь жалеть обо мне, я стану являться к тебе призраком. Если ты не умрешь раньше меня. Тогда за тобой право старшинства, и ты можешь явиться первым.
Но, Боже милостивый, я все-таки надеюсь, что ты не погиб. Ужасно, если Поли потеряет нас обоих. А тебя он всегда любил очень сильно. Он просто боготворит тебя. Своего папу. Прошу тебя, очень прошу, не умирай, любовь моя.
Ну вот. Теперь я начинаю плакать. Вела себя хорошо, а потом распустила слезы. Не могу написать тебе пристойную прощальную записку, не смешав ее со слезами.
Но я надеюсь, что сказала все. А чего не договорила, ты и сам уже знаешь.
Если ты жив, забери Поли из отделения Международного Красного Креста в Неаполе. Если ты погиб, он знает, что надо обратиться к моей сестре в Вермонте. Я рассказывала ему о ней достаточно, имея в виду возможные неожиданности вроде теперешней. Но кто мог подумать о таком, кто мог предположить? Прошу тебя, пожалуйста… вспоминай обо мне радостно.
Люблю. Я”.
Джьянни некоторое время посидел, держа в руках это письмо. Думал он о сердцах, вмещающих так много любви по сравнению с другими.
