Игра Люцифера - Биркенфельд Брэдли (полная версия книги .TXT) 📗
— Мы написали небольшое письмо, — сказал Стив.
— И отправили его в налоговую службу, — добавил Дин.
— Что, совсем небольшое? — спросил я.
Стив улыбнулся:
— Страниц двести. Наполовину это показания серьезных людей из правительства: Левина, Грассли [99]и Хузами, данные под присягой или официально скрепленные подписью.
Я присвистнул.
— Для небольшого письма — серьезно.
— Кроме того, мы получили показания от агентов налоговой службы, проводивших расследование — сказал Дин. — Ведомству будет непросто спорить со своими собственными сотрудниками.
— Хорошо, — сказал я. — И сколько же мы просим?
— Что ж… — Стив ухмыльнулся и поправил свои очки, как у киношного умника. — UBS заплатил 780 миллионов долларов. Где-то около 200 миллионов из этой суммы было направлено в бюджет комиссией по ценным бумагам, поэтому они не фигурируют в расчетах налоговой службы. Нам остается около 580 миллионов. Мы рассчитываем получить от 15 до 30 процентов от этой суммы.
Я моргнул и пригнулся к столу. Мои собеседники сделали то же самое и принялись улыбаться, как пара чеширских котов.
— Вы хотите сказать, — прошептал я, — что мы получим… 50 миллионов?
— Мы думаем, что сумма будет ближе к 100 миллионам, — ответил Стив.
Я сделал глубокий выдох, пожал плечами и вновь откинулся на стуле.
— Ребята, приходите сюда хоть каждый день! Мой дом — это ваш дом!
Мне оставалось сидеть около шести месяцев. Когда ты хорошо проводишь время, оно летит незаметно. Так прошли два моих года в заключении. Честно говоря, я думаю, что мой тюремный срок был как-то связан с моей кармой, если вы верите в подобные вещи. Для кого-то это худший период в жизни, но я воспользовался этим временем для того, чтобы непредвзято оценить, как устроена настоящая жизнь в «Стране Свободных людей». Кроме того, после стольких лет сражений с драконами из правительства пришло время немного отдохнуть. Большинство заключенных считали свой срок бременем, но я воспринимал его просто как перерыв в работе.
Как вы понимаете, после визита Стива и Дина я стал с еще большим презрением относиться ко всему, что касалось тюремного ведомства. Я в открытую предвкушал победу. Некоторые из моих товарищей-заключенных думали, что я в лучшем случае, пытаюсь выиграть в лотерею, а в худшем — просто свихнулся. Однако более толковые из них, те, кто знал меня лучше, верили, что я говорю правду.
— Думаешь, ты реально разбогатеешь после всего этого? — спросил меня Клифф.
— Чувак, когда ты выйдешь из тюрьмы, мы закатим вечеринку на яхте с моделями из «Плейбоя»!
Клифф рассмеялся, однако его глаза заблестели, будто он уже предвкушал эту картину. Тюремщики же стали вести себя со мной подчеркнуто грубо.
— Тебе ничего не заплатят, Биркенфельд. Мечтать не вредно.
— Неужели? Оставь номерок: будущей зимой, когда ты будешь грести здесь снег, я звякну тебе из Сен-Тропе, прямо из моего кабриолета Porsche!
Вся эта неприятная болтовня начала затихать, когда старший охранник по имени Гарольд начал понемногу принимать мою сторону. Он был толковым и дружелюбным парнем без особых предубеждений и читал Wall Street Journal. Как-то раз, когда охранники следили за нашим обедом в столовой, Гарольд подошел к моему столу с широкой улыбкой и ткнул в мою сторону пальцем.
— А вот и он! Мистер Тридцать Процентов!
— Я же говорил вам, ребятки. — Я ухмыльнулся заключенным, обедавшим рядом со мной. — Даже Гарольд знает что к чему.
— Черт побери, — начали перешептываться они. — Похоже, что Биркенфельду действительно заплатят.
Сначала мне дали 40 месяцев, которые потом за хорошее поведение скостили до 31 месяца, то есть до двух с половиной лет. Министерство юстиции не возражало. Эти люди знали, что подставили меня, а благодаря шумихе в СМИ о моей истории знал весь мир. Возможно, они думали, что если они смягчатся, то и я не захочу преследовать их после выхода из тюрьмы. Но я просто отбывал свой срок, развлекался, как мог, и никогда не забывал старой поговорки мафиози: «Месть — блюдо, которое лучше подавать холодным» [100].
Пока я сидел Скулкилле, ничего серьезного вокруг меня не происходило: никого не убили, дрались только изредка. В целом парни вели себя достойно. Оказавшись на Курорте, они видели первые проблески свободы в конце тоннеля. Дуг часто приезжал навестить меня. Так же часто наведывался Рик Джеймс, мой лучший приятель со времен работы в бостонском State Street, и другие близкие друзья. Мои папа и мачеха посещали меня при любой возможности и часто писали письма, чтобы подбодрить и поддержать меня. Мой брат Дейв приезжал из Сиэтла, моя мама — из Флориды. Я звонил семье и друзьям так часто, как только мог, чтобы они меньше беспокоились. Я прочел почти все книги из тюремной библиотеки и много размышлял о своих приключениях в Швейцарии. Я ни о чем не жалел и у меня почти не осталось ненависти к министерству юстиции. Я много узнал о законах и обнаружил, что в половине случаев министерство грубо их нарушало. Моя ненависть не исчезла до конца, но она не мешала мне улыбаться.
Однажды утром — летом 2012 года — я проснулся и понял, что вот-вот все закончится. Кое-кто из нашего корпуса уже отсидел свой срок и отправился домой, но другие мои приятели с долгими сроками оставались в своих камерах. Странное ощущение — я чувствовал, что скоро все изменится, жаждал вновь почувствовать вкус свободы, но меня печалило расставание с тюремными друзьями. Это похоже на школу или армию — вы не становитесь друзьями на всю жизнь, но кто-то все же остается с вами навсегда, пусть даже только в сердце и воспоминаниях.
В тот день Анвар принес мне бургер. Он работал на кухне и всегда умудрялся что-то стащить для меня или других приятелей. Сидя в камере, я наслаждался едой и цедил кока-колу.
— Через месяц ты выходишь, — сказал Анвар. — Скорей бы, да?
— Да, Анвар, так и есть. Но и здесь было хорошо. А сколько осталось тебе, дружище?
— О, еще 50 месяцев.
Я кивнул, прихлебывая кока-колу. Про себя я подумал: «Четыре долбаных года!»
— Скорей бы, да, Анвар?
— Нет. — Он медленно покачал головой и уставился в окно. — Я бы остался здесь.
Я откинулся назад в своем кресле и посмотрел на него.
— Что ты такое говоришь?
— Брэд, вот вы с ребятами все время говорите про все эти мобильные телефоны, компьютеры, интернет. А я вообще без понятия, что это. Здесь только пишущие машинки. Ну ладно, у кого-то есть нелегальные мобильники, так что, в принципе, я их видел. Но когда я сел, на воле ничего этого не было. И что я буду там делать? Я ничего не умею, у меня нет ни семьи, ни денег. А здесь у меня теплая кровать, горячий душ и еда.
Я кивнул в знак понимания, но в глубине души испытал шок. Меня охватили гнев и жалость. Мой товарищ оказался полностью поглощенным этой реальностью. Ему некуда было пойти, у него не было будущего. Вот что значил Скулкилл для Анвара и тысяч других таких же парней — финал долгой и тяжелой дороги, усеянной бедами и горестями. Я похлопал его по плечу, но не нашел в себе сил посмотреть на него.
— Анвар, все будет в порядке. Тебе нужно просто попробовать.
В ответ он горько улыбнулся. Он-то знал…
1 августа 2012 года (в Швейцарии это День нации) я сдал свою тюремную униформу и облачился в толстовку Champion и кроссовки. Парни собрались вокруг моей камеры, и я раздал им все, что у меня было, кроме коробки с юридическими материалами, конечно. Вещей было немного — дешевые часы, которые я купил в лавке для заключенных, журналы и книги. Это был довольно формальный жест, но так было принято. Анвар, Билл и Клифф вывели меня на улицу, освещенную солнцем, и мы прошлись по длинному коридору к главному входу. Дальше им не было дороги. Мы пожали друг другу руки, обнялись, и я повернулся лицом к своей свободе.
Из тюрьмы меня забирали Дуг и Рик Джеймс. На заднем сиденье BMW X5 они устроили для меня мобильное подобие пикника — со стейком, пиццей, свежими пончиками, кока-колой и кофе. Мы отправились в долгий путь до Нью-Гемпшира, где мне предстояло провести две недели в центре социальной адаптации. Мы смеялись, шутили и наслаждались пьяным ветром моей свободы. Это было, пожалуй, лучшее путешествие в моей жизни.
