Нисхождение - Селюкин Александр Юрьевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
– Это для тебя, пижон городской, все здесь одинаковое зеленое дерьмо. А грамотный человек, да к тому же местный, ориентируется в этой долбанной чащобе, не хуже, чем ты в своем загаженном метро. Следы в грунте, угловатые кусочки засохшей грязи из рифленой подошвы, перевернутые мокрым кверху камни, примятая растительность, нарушенная структура росы на траве, ломаные ветки, кора, содранная ботинками с валежника, брошенные отходы, да и черт знает что еще… Взвод оставляет целый тоннель, по крайней мере, на некоторое время. Его в упор не увидишь ты, и не всегда замечу, например, я, но всяко заметит профессиональный следопыт, – он помедлил, и, заметив, что слушает не только Чибис, продолжил:
– Например, с вертолета или с грузовиков, если дороги рядом, ссаживают квадратно-гнездовым небольшие поисковые команды – до пяти человек, и те прочесывает наиболее вероятные варианты маршрутов, пока не пересекутся со следом. Можно «пасти» окрестности вероятных «водопоев» или броды, размещать засады на узких проходах в складах местности, можно выборочно проверять участки с хорошей сохранностью следов, которые, скорее всего, вынужден будет пересечь тот, кто следует определенным курсом. Да много приемов есть, что-нибудь да сработает. Это ведь только кажется, что джунглям конца-края нет, и здесь целая армия бесследно может раствориться, а на самом деле, если прикинуть «живые» направления и отбросить заведомо бессмысленные, то найти группу людей, имея нужные ресурсы и мотивацию – вполне выполнимая задача. И вот тут-то вся наша пиздопляска и маскировка разом идут на хуй, потому что, как только они плотно сядут нам на хвост и раскусят общее направление, так вызовут подмогу и нас так или иначе обложат и затравят, – Боцман говорил не столько, чтобы поднять чужой образовательный уровень, сколько уже просто размышлял вслух о том, что беспокоило его самого.
Джейсон невнятно выругался себе под нос.
– И что делать-то? – спросил Барни, полненький невысокий малый, отличавшийся по жизни непомерной изворотливостью, причем порой даже в ущерб себе.
– Рвать когти быстрее, чем нас догоняют. Избегать шаблонов и повторов, не совершать ожидаемых действий, если возможно, хотя иногда и нелогичные выверты могут стать сильным ходом, – ответил Штырь, восходящим жестом ладони показывая, что привал окончен, и пора трогаться. – Боц, ты это крутовато краски сгустил – давай-ка уже прекращай мне тут людей стращать, не так уж и бестолково мы идем – можно сказать, творчески импровизируем. Не сцы, Толстый, ничего не кончено, пока все не кончено, – морщась и поправляя лямки ранца на стертых плечах, подмигнул он вконец загрустившему Барни.
– А чтоб не расслаблялись, ибо нехуй, – ощерился Боцман.
Энтузиазм Сплина к полудню упал ниже некуда. Предельный темп в режиме чередования через четверть часа бега и быстрого шага вымотал всех. По мере того, как его покидали силы, в душе нарастало упертое ожесточение, замешанное на усталости, боли, горечи и надвигающейся безысходности. Жить все еще хотелось, но как-то уже больше по привычке. Он так вымотался, что перестал бояться, эмоциональная часть сознания вместо страха постепенно заполнялась тлеющей злобой на свое бессилие, на эту долбанную страну, где человек человеку волк, на эти безразлично жестокие джунгли, которые, казалось, заживо переваривают его. На ярости и ненависти можно уйти далеко, дальше, чем на любых других чувствах, потому что любые другие не настолько первобытны и тесно связаны с животным человеческим естеством, не настолько чисты, искренни и не так близки со смертью, держась с ней на равных, не заискивая и не пресмыкаясь. Но рано или поздно наступает момент полного опустошения, когда человек во всей полноте осознает бренность и тщетность всего сущего, и, если отпущено достаточно времени, случается, что приходят покой и просветление. Такого не бывает в случае внезапной угрозы на ровном месте – слишком быстрый переход от сытости. Нет, лишения должны быть постепенны, но неумолимы и не должны оставлять сомнений, тогда это пройдет надлежащую выдержку и созреет, подарив краткий миг свободы, чтобы затем бесповоротно отнять все. Сплин страшился этой грани, так как чувствовал, что близок к пределу, за которым наступает отупляющее равнодушие ко всему. Какое-то время он, словно в трансе, повторял про себя по кругу наподобие мантры полубессмысленную матерную импровизацию, изредка меняя конструкции и изобретая новаторские, доселе неслыханные словоформы – это немного занимало ум, отвлекая от сползания в депрессивную апатию, и задавало движению некий ритм.
Сознание Сплина подернулось рябью, как горячий воздух над степью, он уже неадекватно чувствовал свое тело, словно оно было неким сторонним механизмом вроде шагающего экскаватора, а он просто сидел в кабине. Изображение в глазах двигалось с какой-то нездоровой задержкой по отношению к перемещениям взгляда, словно в видоискателе дешевого цифрового фотоаппарата, резкость также фокусировалась с замедлением. Он мысленно говорил на какие-то левые темы сам с собой, с давними друзьями, которых сто лет не видел, с мертвыми, которых видел совсем недавно. Пытался сказать им что-то, о чем зря в свое время зря промолчал, за что-то извинялся, с кем-то спорил, кого-то материл. Жизнь – не спираль, жизнь – петля. Весь мир – иллюзия, реальна только боль, которая тоже иллюзия, но от нее невозможно отделаться, оставаясь при этом живым. Можно усилием воли лишь отогнать ее на пару секунд, но она, словно жалящее насекомое, неизбежно вернется снова и неумолимо примется за свое. Ставки растут, пока игрок в состоянии держаться на ногах. Второго дыхания не будет – будет последний вздох.
Потом все эти надуманные абстракции постепенно сошли на нет, затылок начал пробрать знакомый колкий морозец, свидетельствующий о недостаточном притоке кислорода к мозгу, и каждый следующий шаг Сплин ожидал потери сознания. Он подумал о кислородном баллончике респираторной маски. Но маска лежала в ранце, чтобы ее добыть, надо было снять ранец, отстать, потеряв место в колонне, достать-подышать, надеть ранец снова и догнать остальных – довольно затратный комплекс мероприятий для того, кто едва волочит ноги. Придется терпеть до привала, остальные ведь как-то идут, шел и он, судорожно хватая ртом воздух, как вытащенная из воды рыба, стараясь двигаться как можно однообразнее и экономнее, потеряв ощущение времени и реальности. Стадное чувство – могучая сила, был бы один – может и загнулся бы, да слег уж давно, а при честном народе западло своей слабости потакать, вот и прешь на одной воле, фактически без сил уже. На тренировочной базе тоже бывало тяжко, но там все же трудности подавались некими порциями, структурированными динамичными эпизодами с более-менее понятным смыслом и обозримой протяженностью. Там не было этой жары и влажности, постоянной угрожающей неопределенности, а призрак смерти не маячил поблизости, словно терпеливый стервятник, методично ожидающий, пока изнуренная жертва ослабеет достаточно, чтобы от нее можно было спокойно отщипнуть кусочек-другой. Смерть не все возьмет, тонко подмечено. Возможно, потому что порой она просто оказывается последняя в очереди. После жажды, боли, страха, усталости и целого сонмища прочих демонов, которые, взяв каждый свое, способны опустошить человека дотла, оставив смерти лишь прибрать то немногое, что еще осталось от очередной твари божьей. Сплин с тревогой ощущал, что уже не просто устал, его организм не успевал восстанавливаться, работая на износ.
При подъеме на склон отрубился, закатив глаза, Барни, свалившись, будто его выключили – укатали Сивку крутые горки. Бедняге вкололи в ляжку тюбик «бодряка» прямо сквозь штаны, разобрали его ручные гранаты, чтобы немного облегчить груз – в ходу иголка тяжела. Сплин взял и себе одну, Барни ведь был из его отделения. «На кой черт взял – сам же еле иду? А, похер – пригодится…»
– Блядь, щас все, на хуй, начнут плыть, вон и Длинный уже доходит, Джейсон как дырявая помпа сипит на всю округу – привал нужен, – запросил Доплера Штырь.