Рыцари свастики - Ломейко Владимир Борисович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
На левых скамьях, где сидели в основном члены ССНС и сочувствующие, раздался дружный стук костяшками пальцев 18. В ответ прозвучали свист и улюлюканье с противной стороны.
— И еще больше настораживает тот факт, — продолжал Биркнер, — что растут силы, требующие прихода сильной личности, которая бы покончила с «либеральными хлюпиками» и навела бы порядок в нашем доме. Знакомые речи, и слышим мы их от господина Реннтира. Это он призвал в журнале «Национ Ойропа» возродить «здоровый немецкий дух и вновь обрести утерянное чувство национального достоинства». Нас не обманут эти россказни о восстановлении национального величия, речь идет об апелляции к национальному высокомерию и самодовольному зазнайству бундесбюргеров 19. Снова, как прежде, поклонники тоталитарной диктатуры разжигают старые великогерманские страсти, чтобы сесть на шею сначала своему, а потом и другим народам. Снова, как прежде, ставка сделана на невежество большинства населения и на моральное самомнение, которым мы все отравлены с детства, так же как наши родители и прародители…
— А теперь я требую дать слово немцу! — заорал истошным голосом Миндерман. — Время этого господина истекло, так же как и наше терпение. Пора, наконец, прекратить поливать грязными помоями все, что называется немецким.
Биркнер хотел прервать его, но Леопольд фон Гравенау постучал пальцем по циферблату своих часов и развел руками, давая понять, что на стороне Миндермана регламент. При этом он не скрывал своего злорадства. А меж тем Миндерман с успехом нагнетал в зале атмосферу пафоса и оскорбленного национального достоинства.
— Нас действительно волнует прошлое и будущее нашего народа. Но не так, как предыдущего оратора, который выдвигал свои чудовищные, я не боюсь этого слова, именно чудовищные обвинения против наших отцов, матерей, братьев и сестер. Я спрашиваю вас, сидящих в этом зале: до каких пор мы должны носить платье кающегося грешника?
На правых скамьях дружно застучали по пюпитрам.
— Никаких преступлений в национал-социалистской Германии не было! — ударил себя в грудь Миндерман. Биркнеру показалось, что он ослышался. — И нечего немецкий народ превращать в банду уголовников. Клевета стала главными чернилами, которыми пользуются наши мараки с восточными симпатиями. Именно из-за них наш народ заставляют погрязнуть в моральном самокопании. Политическое бесплодие нынешних партий требует от всех национально мыслящих немцев решительных действий.
Иначе дряхлеющий организм нашего государства не родит достойного преемника. Обладать властью тоже надо уметь. В противном случае власть изменит слабосильным. Она, как женщина, предпочитает иметь дело с сильной личностью.
— Вот именно, — громко заметил Биркнер, заставив Миндермана вздрогнуть. — Только не власть, а вы сами тоскуете по этой личности и вместе с ней — по власти.
В зале поднялся шум, слышны были возгласы одобрения и протесты.
— Мы не позволим спровоцировать себя такими репликами, — с вызовом заявил Миндерман, глядя в сторону Биркнера. — Все немцы, чувствующие ответственность за свой фатерлянд, должны проявить сегодня выдержку и бдительность. Главный враг находится в наших собственных рядах. И снова, как уже бывало не раз в германской истории, над всеми истинными патриотами нависла угроза слева. Нам грозят нанести удар кинжалом в спину. Вновь слышны голоса пораженцев, требующих сократить наш бундесвер и отказаться от новейших средств вооружения. А я заявляю твердо: чтобы выжить, мы должны вооружаться. Нам нечего уповать на Америку и на Францию. Они наши союзники поневоле, и им чужды наши подлинные интересы. И мы должны помнить, что нас уже не раз предавали в прошлом. У Федеративной республики много могущественных союзников, но у нас мало искренних друзей. И чем сильнее мы будем становиться, тем меньше нам будут доверять. Поэтому уже сегодня нам нужно думать о будущем, в котором мы можем положиться только на самих себя…
— И на свои ядерные силы! — вставил Биркнер.
Слева. — стук костяшками пальцев, справа — возгласы возмущения.
— Вот именно, на свои собственные ядерные силы, чтобы постоять за себя перед натиском противника, вооруженного атомной бомбой. Вот почему мы протестуем против дискриминации немцев. Мы не второсортная нация! У нас было великое прошлое, и у нас есть все основания претендовать на великое будущее!
Миндерман сел и достал платок. Пафос — дело впечатляющее, но и достаточно потогонное: он не спеша вытирал лицо. Зал бушевал, отдельные выкрики смешались в сплошной гул. Было ясно лишь одно: правые скамьи, раззадоренные оратором, энергично поддерживали его лозунги. Слева огрызались, но гораздо менее агрессивно. Леопольд фон Гравенау, выждав несколько секунд, перекричал этот шум:
— Мы выслушали обоих представителей. А теперь ваше право задавать вопросы. И пусть в споре победит сильнейший!
— А я думал: истина, — сказал ему Биркнер, но фон Гравенау ничего не ответил: либо было слишком шумно, либо он считал, что отвечать ниже его достоинства.
Мгновенно вырос лес рук. «И почти все справа, — с горечью подумал Биркнер. — Да, подготовились они неплохо. Старая истина: зло всегда активнее, чем добро».
Леопольд фон Гравенау на правах председателя выбирал в зале спрашивающих.
Встал Дитрих из группы «Железных рыцарей».
— Не считаете ли вы, господин Биркнер, что назрело решение отменить запрет Компартии Германии?
Вальтер чувствовал явный подвох в вопросе, но отступать было некуда.
— Я могу только сказать, что очень многие сейчас в Федеративной республике выступают за отмену запрета КПГ, и я думаю, что ее легализация вряд ли бы повредила нашему авторитету за рубежом — скорее, наоборот. А у себя дома мы бы, наконец, увидели демократию в действии.
Последние слова его потонули в издевательских выкриках:
— Зачем сюда пускают красных?
— Нам не нужны агенты с Востока!
Миндерман отдыхал. Хорошо налаженная машина действовала. В наиболее напряженные моменты он наклонялся к Курту Фольриттеру и что-то говорил ему на ухо. Тот был явно растерян ходом дискуссии. Он пытался понять, что ему говорит Миндерман, и выбывал на несколько минут из игры.
Миндерман тем временем стал проявлять беспокойство и частенько поглядывал на входную дверь.
Леопольд фон Гравенау отыскал глазами Роланда Хильдебрандта. Тот сидел явно возбужденный. Их глаза встретились, и Роланд поднял руку. Фон Гравенау назвал его имя.
С самого начала дискуссии Роланда не покидало странное чувство жалости к этому Биркнеру. Он почему-то ставил себя на его место, и ему становилось даже немного не по себе. Действительно, какая-то странная история: этот молодой журналист был здесь чужой и незнакомый всем. Уже только поэтому у него было мало шансов завоевать себе сторонников. Не то что Пауль Миндерман. Тот был уже здесь во второй раз, успел со многими перезнакомиться. У него был общительный, веселый характер. Он знал массу веселых историй и анекдотов и мог даже угостить кружкой пива, когда вспоминал о своих студенческих днях.
А когда Роланд услышал выступление Биркнера, он поразился еще более: что за наивность думать найти себе поддержку таким непопулярным способом — понося своих же соотечественников.
Когда же на левых скамьях поддержали Биркнера, Роланд вначале даже немного обрадовался за него. Все более настойчивая поддержка слева, однако, вызвала у него удивление, а затем и раздражение. За кого он их принимает, за дураков или духовных кастратов? Вопрос Дитриха и ответ Биркнера окончательно восстановили против него Хильдебрандта. Только скрытый коммунист мог отважиться на такие заявления. Взгляд Леопольда фон Гравенау словно подтолкнул его. Роланд встал.
— Господин Биркнер, а как быть с нашими восточными областями? Может быть, отдать их тем, у кого они сейчас находятся, чтобы быть от греха подальше?
