Тривейн - Ладлэм Роберт (онлайн книга без txt) 📗
Сэм с сочувствием подумал об оппозиционной партии или партиях. За восемнадцать месяцев пребывания в Белом доме Тривейн установил там свой стиль, утвердил свои взгляды, свое отношение ко всему. Впервые за многие годы страна обрела в своем лидере коллективную гордость. Тот, кто занимал это кресло перед Тривейном, тоже, в общем, достиг этого уровня. Почти достиг, если бы ему не помешали. Тривейну же удалось кое-что еще: благодаря его страстной жажде спокойствия, силе его личности, а также умению слушать он смог остудить пыл экстремистов.
Тривейн оказался именно тем человеком, который был нужен сейчас на этом месте. Это было его время. Другой едва ли сумел бы до такой степени сохранять спокойствие в любых ситуациях, что было подчас не менее трудным, чем остановить бурю. И все же назвать его бесчувственным, лишенным эмоций было нельзя. Администрация Тривейна ввела немало смелых новшеств в самых различных сферах жизни, однако в концепции они оказались более драматичными, нежели в исполнении. Сообщения их были смягчены, их называли «сменой приоритетов». И это были: жилищное строительство, медицина, образование, проблемы занятости, короче, осуществлялась долгосрочная национальная стратегия.
Да, Сэм Викарсон, несомненно, испытывал огромную гордость, вполне, кстати, обоснованную, за Тривейна. Так же, как и вся страна.
Продолжая наблюдать за прибывшими, Сэм с удивлением заметил, как с другой стороны из машины Тривейна вышел какой-то пожилой человек. Вглядевшись, Викарсон узнал Франклина Болдвина: банкира, старого друга Тривейна. «Ужасно выглядит», – подумал Викарсон. Что ж, понятно: старик только что похоронил Уильяма Хилла, своего старого, времен детства друга. И вот Большого Билли больше нет. Очевидно, старик Болдвин понял, что и его час не за горами.
То, что президент пришел на похороны Хилла, да еще сказал несколько слов о покойном до начала официальной церемонии, говорило о его чувстве долга и обходительности. А то; что он привез с собой в Хай-Барнгет Болдвина, свидетельствовало о его доброте.
«Оценка: отлично». Недаром в предвыборной кампании эта фраза стала такой популярной.
Филис наблюдала за мужем, поддерживающим под локоть Фрэнка Болдвина, пока тот поднимался по лестнице к главному входу. Викарсон кинулся было помочь, но Эндрю недовольно покачал головой, и молодой юрист понял: президент сам позаботится о Болдвине.
Филис тоже чувствовала скрытую гордость, когда Тривейн такими вот жестами умел придать особую значимость простой церемонии. Достойные чествуют достойнейших... Что ж, юный принц не так уж юн, но... В правлении Тривейна можно найти что-то общее с правлением короля Артура, или с тем, как это старались представить историки, подумала Филис. Она знала, что муж рассмеялся бы, если б услышал от нее эти слова. Его всегда раздражало проявление куртуазности, он просил не искать обобщений там, где их быть не может. И это тоже было частью его обаяния: особая атмосфера доброты и скромности окружала его. Даже его юмор отличала мягкая ирония к самому себе. Филис всегда любила своего мужа. Он был из тех, кто достоин любви. Сейчас же она просто его обожала. Может, это не так уж и хорошо, может быть, это даже и не совсем нормально, но ничего поделать с собой она не могла.
Филис считала, что само положение президента вызывает к нему особую почтительность, но Энди с этим не соглашался. Он никогда ни разу никому не напомнил, что окончательное решение зависит от него, ни разу никому не пожаловался, что принятие решений – проблема не из простых. Никогда никакой драматизации своего положения.
Но объясняться ему приходилось, и не раз: «Нация, которая в состоянии совершать межзвездные путешествия, в состоянии позаботиться и о своей планете. Народ, столько получающий от земли, должен воздать этой земле сторицей. Граждане, которые тратят миллионы за границей, могут строить и в пределах собственных границ...»
После подобных выступлений вера в него только укреплялась.
Филис шла вслед за мужем и Фрэнком Болдвином: охранник помог ей раздеться. Все вместе они проследовали в просторную гостиную, где какая-то добрая душа – возможно, Сэм, подумала Филис, – уже развела огонь. Ее немного беспокоил Болдвин: похоронная служба была долгой и тяжкой, в церкви сквозило, от каменного пола тянуло холодом.
– Сюда, Фрэнк. – Тривейн придвинул кресло ближе к огню. – Отдохните, а я приготовлю чего-нибудь пылить. Добрый бокал вина всем нам сейчас только на пользу.
– Спасибо, господин президент. – Банкир опустился в кресло.
Филис направилась к кушетке, заметив, что Викарсон уже нашел второе кресло и придвинул его к Болдвину. Что ж, тут Викарсону равных не было: он быстро ориентировался в любой ситуации.
– Виски годится, Фрэнк? Двойное?
– Что мне в тебе всегда нравилось, Энди, так это твоя память на человеческие слабости. Наверное, поэтому ты и стал президентом. – Болдвин рассмеялся, добродушно подмигнув Филис.
– Ну что ты, все произошло куда проще, – подхватил шутку Тривейн. – Сэм, будьте любезны: виски со льдом мистеру Болдвину и, как обычно, что-нибудь для нас с Филис.
– Одну минуту, сэр. – Викарсон пошел через холл к бару. Тривейн сел в кресло напротив Болдвина и рядом с кушеткой, на которой устроилась Филис. Почти автоматически он мягко коснулся руки жены и тотчас убрал ее, заметив добродушную усмешку на лице банкира.
– Ну-ну, не стесняйся. Приятно видеть президента, держащего за руку жену, даже когда вокруг нет фотографов.
– Господи, Фрэнк, да нас сотни раз видели целующимися...
– Ну, вот этого пока не нужно, – снова рассмеялся Болдвин. – О Боже, все забываю, как вы еще молоды. Что ж, с вашей стороны большая любезность пригласить меня сюда, господин президент. Весьма признателен...
– Чепуха, Фрэнк. Мне очень хотелось повидаться.
– Опять же приятно. Газеты просто в восторге от ваших бесчисленных достоинств. Я-то о них и раньше знал.
– Спасибо.
– Все просто замечательно. – Болдвин посмотрел на Филис. – Вы помните, дорогая, что я здесь никогда раньше не был? Но в моих привычках – даже когда я звоню по телефону – рисовать в воображении картины того, что происходит на другом конце провода. Куда бы я ни звонил: домой, в офис, в клуб, я всегда стараюсь представить обстановку... Особенно интересно, когда место абсолютно незнакомое, В вашем случае мне представлялось окно с видом на воду. Помню точно, как вы упомянули о том, что Энди – простите, мистер президент, – «как раз сейчас» совершает прогулку на катере.
– Да, помню, – улыбнулась в ответ Филис. – Я тогда была на террасе.
– Я тоже помню ваш звонок, Фрэнк, – сказал Тривейн. – Первое, о чем она меня тогда спросила: почему я вам не перезвонил. Тогда я честно признался, что избегаю вас.
– Да-да, как же... Потом вы то же самое повторили в банке, за обедом. Надеюсь, вы простили меня за то, что я столь круто перевернул вашу жизнь?
Тривейн посмотрел в усталые, много повидавшие глаза и действительно прочел в них просьбу простить его.
– Аврелий. Помните, Фрэнк? – О чем вы?
– Вы тогда процитировали Марка Аврелия: «Никому не избежать...»
– О, да-да. Вы еще назвали его неисчерпаемым источником...
– Чем-чем? – переспросила Филис.
– Да это шутка, Фил. Глупая шутка.
Разговор прервал Сэм Викарсон, появившийся в дверях с серебряным подносом. Он предложил бокал сначала Филис, потом украдкой бросил взгляд на Тривейна. По правилам следующим был президент, но Викарсон поднес второй бокал Болдвину.
– Благодарю вас, молодой человек.
– Из вас получился бы отличный метрдотель, Сэм, – заметила Филис.
– Натренировался на посольских приемах, – улыбнулся Тривейн. – Сэм, выпейте с нами.
– Благодарю вас, сэр, но мне лучше вернуться к своим обязанностям.
– У него там на кухне девушка, – пошутила Филис.
– Из французского посольства, – добавил Тривейн. Все трое весело рассмеялись, только старый банкир недоуменно посмотрел на хозяев. Сэм легко поклонился в его сторону: