Гурман. Воспитание вкуса - Ульрих Антон (электронные книги бесплатно .txt) 📗
– Ты думаешь, Люка, то же, что и я? Тот инквизитор со звездой был Пьер Сантен, мой бывший учитель?
– Думаю, что это был он, – согласился со своим маленьким господином Мясник, осторожно подкладывая в огонь кусок разломанного деревянного основания стула. – Жалко, что я не убил его тогда на дороге.
Когда за окном совсем стемнело, Антуан и Мясник выбрались из своего укрытия и направились к старинному монастырю, переоборудованному ныне революционерами в тюрьму для неблагонадежных граждан. Путь их пролегал по самым грязным и захолустным кварталам Парижа, где проживали отвратительные и опасные личности, где улицы назывались не иначе как улица Разврата, бульвар Порока или же улица Курильщиков Опиума. Даже самые отъявленные революционеры, эти любители всеобщего братания, не смели показываться в столь неприглядном месте, откровенно боясь за свою жизнь. Однако Антуан сам выбрал такой путь, потому что, идя именно так, он не рисковал нарваться на патруль коммуны. Правда, ему пришлось повязать на лицо платок, чтобы от зловония, исходившего от вываленных прямо на тротуары нечистот, у него не закружилась голова и его, обладавшего, как известно, удивительными особенностями, не вывернуло наизнанку от подобного угощения. Люка, шедший позади маленького маркиза, словно его огромная тень, не раз во время путешествия отводил рукой опасности, поджидавшие их практически на каждом шагу. То старая проститутка требовательно выставляла перед Антуаном свою худую, всю в сифилитических язвах, ногу. То невзрачный тип хотел освободить ребенка от денег, которых у того и в помине не было.
В этом месте Парижа жизнь кипела даже ночью. Стоящие на перекрестках продажные девки наперебой завлекали немногочисленных клиентов и тут же в извилистых боковых улочках удовлетворяли их убогие желания. Мальчишки примерно одного с Антуаном возраста учились у старого матерого карманника его древнему мастерству. Однажды по дороге Антуану и Люке попался пожилой, но еще достаточно крепкий точильщик, который, прислонив к стене облупившегося дома свой станок, неторопливо затачивал ножи самой разнообразной длины и формы лезвия, давя ногой на педаль. Около него подбоченясь стоял сутулый тип в поношенном сюртуке и широких, как у санкюлотов, штанах и держал на весу сразу десяток удивительных ножей. Антуан внимательно присмотрелся. Это были ножи с широкими и тонкими лезвиями, похожими на листья каштанов. У них отсутствовали рукоятки, вместо которых было лишь небольшое кольцеобразное окончание. Мясник потом объяснил Антуану, что это так называемые швыряльные ножи. Ими не режут, а бросают в противника. Такие ножи могут войти в человека практически полностью. Кольцо же на месте ручки нужно для того, чтобы привязывать к ножу веревку и, не подходя к противнику, выдергивать нож обратно.
– Это был наемный убийца, – закончил свой рассказ Мясник. – Такие ножи применяют только убийцы, причем наиболее умелые и опытные, которые берутся за самые сложные заказы.
Наконец Антуан и Люка вышли к Кармелитскому монастырю. Несмотря на столь поздний час, около стены монастыря стояло не менее двух десятков человек, в основном старики и женщины. Изредка с бойницы выглядывал сонный гвардеец и лениво требовал убираться подобру-поздорову, но никто и не думал расходиться, а на охранника не обращали внимания, лишь какая-то заплаканная женщина средних лет в потертом платке жалобным голосом просила разрешить ей увидеть своего мужа.
– Он ни в чем не виноват, – причитала она, – он не аристократ и даже не роялист.
– Не приказано, – зевая, отвечал ей, видимо, в который уж раз гвардеец и скрывался за бойницей.
– Вот и разрушили Бастилию, – заворчал ему вслед пожилой господин, – чтобы понаделать множество новых тюрем.
Заметив, что Мясник прислушивается к нему, пожилой господин пояснил:
– Я все тюрьмы обошел в поиске сына. Был в Ла Форсе, Консьержери, Шатле, Сен-Фирмене, Сальнетриере, Бисетре, башне Сен-Бернар. Вот их сколько понаделали, тюрем.
Сквозь прутья решеток, наспех вделанных в узкие оконца бывших келий, высовывались грязные руки. Иные махали, когда кто-нибудь выкрикивал имена родных и близких, но чаще осужденные высовывали руки лишь в слабой надежде, что хоть кто-то о них беспокоится.
Антуан набрал в легкие воздуха и звонким мальчишеским голосом закричал:
– Анна! Анна!
Он бегло оглядел высунутые руки. Никто не замахал ему в ответ.
Все стоящие около монастыря оглянулись и с жалостью посмотрели на красивого отрока, зовущего девочку с прекрасным именем. Антуан, не обращая на них внимания, продолжал звать свою возлюбленную.
Внезапно в одном из окон появилась маленькая ручка и замахала в ответ на крик. Антуан бросился к окну, которое было расположено не так уж высоко над землей.
– Анна, любовь моя!
– Антуан! Ты пришел! – раздался в ответ голос Анны. Пальчики на руке сжались в кулак и растопырились в разные стороны, показывая, что их хозяйка чрезвычайно рада появлению возлюбленного. – Я ждала тебя.
– Анна, любовь моя, с тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Только я очень голодаю. Тут плохо кормят. Иногда только раз в день, да и то, что нам приносят, есть почти невозможно.
Руки резко замахали, словно отгоняя от себя предлагаемую тюремщиками пищу.
– Я принесу тебе еду, много еды! – воскликнул Антуан. – Клянусь. Самую вкусную, самую изысканную пищу.
– Хорошо. Только не передавай ее через тюремщиков, они все съедят. Приходи ночью, я спущу тебе веревку. Приготовь узелок, – посоветовала Анна.
Люка подошел сзади, подхватил Антуана и поднял его. Антуан ловко вскарабкался и стал ногами на вытянутые вверх могучие ладони Мясника. Он подтянулся и кончиками пальцев прижался к грязным ручкам возлюбленной.
– Антуан, – медленно произнесла та, словно смакуя имя возлюбленного.
– Анна, – прошептал Антуан, гладя ссохшиеся руки кончиками пальцев.
Мяснику было больно держать на искалеченных руках своего маленького господина, однако он даже ни на миг не задумался о том, чтобы отказать ему в удовольствии дотронуться до руки возлюбленной.
Неожиданно ворота, что находились вдалеке, распахнулись и из них вырвались на откормленных конях гвардейцы. Народ, толпившийся у стены, в страхе разбежался. Следом за конниками из монастыря-тюрьмы выехала карета. Окно кареты было приоткрыто. Антуан и Люка успели спрятаться в маленьком овражке. Антуан выглянул как раз в тот момент, когда карета проезжала по мосту, перекинутому через овражек. В карете сидел его бывший учитель, Пьер Сантен, магистр Парижской масонской ложи. У Антуана потемнело лицо, к которому со всего тела внезапно прилила кровь. В тот момент он желал лишь одного: чтобы у него в руках были те необычные ножи, наточенные для убийцы.
Сантен же благополучно проехал мимо, не заметив, что у него появился самый опасный враг. Враг, на которого не обращаешь внимания, которого не воспринимаешь всерьез и который ждет своего часа, словно паук, соткавший паутину и теперь поджидающий жертву. Вот только жертва была далеко не случайной. За время, прошедшее с того дня, когда Пьер Сантен был с позором изгнан Летицией из замка, а затем в назидание выпорот Мясником на пути в Париж, он прошел большой путь, превратившись из заурядного мечтателя о всеобщем равенстве и братстве в воплотителя планов Ложи. Став высшим среди равных, бывший учитель Антуана сдал как опасного врага революции магистра Ложи и занял его место. Теперь многие революционеры называли его «мастер» и видели в нем непререкаемый авторитет. Сантен, имевший давний зуб на аристократию, совместно с другими магистрами масонской ложи разработал и воплотил повторное восстание, произошедшее в 1792 году, а также лично руководил захватом короля и заключением его в Тампль. Революции требовались средства на поддержание армии и внутреннего общественного порядка, поэтому Сантен был ответствен за ревизию ценностей, принадлежавших аристократам. Естественно, он не мог не воспользоваться новым положением, чтобы расквитаться с ними. Бывший учитель без разбора хватал, сажал в тюрьму, пытал и казнил обитателей Сен-Жерменского предместья.
