Несчастный случай - Гарднер Лиза (книги .txt) 📗
Как часто они с отцом сходились вечерами за обедом, садились друг против друга за обшарпанным сосновым столом, ели простую, незатейливую пищу и молчали. Никогда не обменивались ни словом. Ферма отбирала много физических сил. Абрахам вставал на рассвете и почти сразу же уходил. Возвращался обычно к сумеркам. Они обедали. Недолго смотрели телевизор. Читали. Каждый вечер два отгородившихся один от другого человека, каждый в своей кровати, открывали свой роман.
Куинси покачал головой. Сорок семь лет — слишком долгий срок, чтобы таить обиду. Отец растил единственного ребенка так, как считал нужным. Абрахам много работал, так что они не голодали, а еще привил сыну тягу и уважение к печатному слову. Со временем Куинси оценил это. В общем, он был всем доволен. По крайней мере до прошлого месяца. Горе способно сыграть с человеческим мозгом самые отвратительные шутки, и даже Куинси не знал, какие демоны могут выскочить из его подсознания в следующую минуту.
Последние дни выбили его из колеи. Никто не догадывался, сколько раз, уходя на ленч, он садился в машину и ехал в Арлингтон, где стоял над могилой дочери, терзаемый сомнениями, измученный неделями работы с людьми, которые избегали смотреть на него.
Куинси не привык чувствовать себя так, словно мир стал вдруг небезопасным и ненадежным местом, где двигаться приходится на ощупь, осторожно, рискуя погрузиться в неведомую бездну. Иногда он просыпался среди ночи с колотящимся сердцем, испытывая необъяснимую, безумную потребность позвать Кимберли и убедиться, что с ней все в порядке, что у него осталась еще одна дочь.
Странно, но порой его одолевало желание позвонить Бетти, потому что, хотя бывшая супруга и ненавидела его всей душой, она была человеком, который тоже любил Мэнди. Одной из тех нитей, что соединяли его с дочерью и с каждым днем этих нитей становилось все меньше.
Куинси не думал, что будет так тяжело. Он был ученым, доктором философии, изучавшим пять стадий горя и следующий за ними физический и эмоциональный упадок. Надо есть побольше свежих фруктов и овощей, найти себе какое-нибудь требующее больших затрат энергии занятие и избегать алкоголя — он не помогает никогда. Куинси был профессионалом, агентом ФБР, много раз лично присутствовавшим при том, как кому-то сообщали, что его (или ее) жена (или муж), брат или сестра, сын или дочь уже никогда не вернутся домой. Надо сконцентрироваться, еще раз, как можно объективнее, пересмотреть последние дни жизни любимого человека и избегать истерик — они не помогают никогда.
Он был, наконец, мужчиной, самоуверенным отцом, полагавшим, что трагедия может поразить чужой дом, но никогда его собственный. Куинси не увлекался свежими овощами и фруктами. Не мог объективно изучать последние дни жизни Мэнди. Бывали дни, когда ему жутко хотелось выпить. Бывали ночи, когда он едва не срывался в истерику.
Специальный агент Куинси. Знаменитый Пирс Куинси. Лучший из лучших Квонтико. Как же низко падают великие, размышлял он и с тревогой ловил себя на эгоцентризме, проявляющемся даже в случае смерти его собственной дочери.
Куинси с огорчением обнаружил, что Рейни так и не позвонила. По его представлению, она уже должна была подать весточку, и факт ее молчания беспокоил. Куинси устало потер виски, чувствуя медленную пульсацию боли, которая практически и не проходила в последние дни. Словно получив его мысленный посыл, в кухне зазвонил телефон.
— Наконец-то, — пробормотал Куинси, поднимая трубку. — Алло.
Молчание. Только странные фоновые звуки, вроде лязга металла, ударяющегося о металл.
— Ну, ну, ну, — сказал наконец незнакомый голос. — Да это же он сам.
Куинси нахмурился. Голос отзывался неясными, смутными воспоминаниями, хранившимися где-то в глубине памяти.
— Кто это?
— Не помнишь? Ты меня не помнишь? Как жаль, а я-то считал себя твоим loco simpatico. Вы, федералы, разбиваете мне сердце.
В голове у Куинси что-то щелкнуло, и голос обрел имя.
— Как ты узнал этот номер? — твердо спросил он, чувствуя, как влажнеют ладони, и бросая поспешный взгляд на пульт охранной системы.
— Хочешь сказать, что ты еще не знаешь?
— Как ты узнал этот номер?
— Расслабься, амиго. Я всего лишь желаю поговорить. Вспомнить старые добрые времена. Тот чудесный вечер. Это ведь случилось во вторник?
— Пошел ты! — не думая, бросил Куинси. Он никогда не ругался и на этот раз пожалел о вырвавшихся словах почти сразу после того, как произнес их, потому что звонивший рассмеялся:
— Ах, Куинси, амиго, ты даже ругаешься как неживой. Мы же закоренелые преступники, так что и тебе бы надо выражаться покрепче. Придумай что-нибудь с мамочкой. Оттрахай кого-нибудь в зад. Вот это было бы неплохо. Или… — голос стал бархатным, — может быть, стоит трахнуть твою мертвую дочурку, а? Прямо в ее гребаной могиле. Засунуть ей тот белый крест. Да, я бы с удовольствием.
Куинси сжал трубку — слова били безжалостно, и вслед за ними уже катила первая волна ярости. В какой-то момент он едва удержался от того, чтобы не расколотить проклятую трубку об пол из твердой древесины или о столешницу из черного гранита. Он бы бил, и бил, и бил эту чертову трубку, а потом полетел бы в Калифорнию и вышиб дерьмо из этой мрази Мигеля Санчеса, тридцатичетырехлетнего подонка, уже приговоренного к смертной казни. Никогда в жизни Куинси не испытывал такой ярости — она кипела в нем, стучала в виски, а тело напряглось и застыло, словно собирая силы перед ударом.
И тут его взгляд упал на автоответчик. Красный индикатор настойчиво мигал, показывая, что есть и другие сообщения, а на красноватом цифровом дисплее мерцало число принятых звонков — 56. Пятьдесят шесть сообщений, поступивших на незарегистрированный номер.
Он сам подивился собственному голосу, прозвучавшему сдержанно и спокойно:
— Мне достаточно сделать один звонок, Санчес, и тебя отправят в карцер. Не забывай, я-то знаю, как ты не любишь одиночество.
— Так, значит, Куинси, ты не желаешь говорить о своей дочурке? Такая милая девочка, а? Как приятно, что ты дал ей мое любимое имя.
— Несколько недель в яме. Там не перед кем показать себя, не перед кем раздуть щеки, там даже некого будет изнасиловать, когда поймешь, что уже никогда в жизни не дотронешься до женщины.
— Окажи мне услугу, коп. В следующий раз, когда станешь слушать мою пленку, нарисуй для меня личико своей дочки. И да, поцелуй от меня свою вторую. Потому что когда-нибудь я выберусь отсюда, и тогда для меня будет счастьем знать, что у тебя осталась еще одна девочка.
— Спрашиваю в последний раз, — сдержанно повторил Куинси, не сводя глаз с помигивающего пульта охранной системы, — откуда у тебя мой незарегистрированный номер?
— Незарегистрированный? — протянул Санчес. — Как бы не так.
Едва Куинси положил трубку, как телефон зазвонил снова.
— Что? — резко бросил он в микрофон. Неуверенное молчание, затем осторожный голос бывшей жены:
— Пирс?
Куинси закрыл глаза. Нельзя выдавать свои чувства. Нельзя позволить себе раскисать.
— Элизабет?
— Я подумала… Не мог бы ты оказать мне небольшую услугу, — нерешительно пробормотала Бетти. — Ничего особенного. Обычная проверка. Вроде той, что ты делал в прошлый раз.
— У твоего отца новые подрядчики?
Куинси постарался немного разжать стиснувшие трубку пальцы и перевел дыхание. В прошлом году его тесть делал пристройку к дому и заставил свою единственную дочь позвонить бывшему супругу и попросить его навести справки обо всей бригаде. При этом отец Бетти заявил, что это самое меньшее из того, что может сделать Куинси.
— Его имя Шендлинг. Тристан Шендлинг. Куинси нашел листок бумаги и записал имя. Сердце понемногу успокоилось, тьма перед глазами рассеялась. Он чувствовал себя почти как всегда, самим собой, а не бьющимся в цепях зверем. На красном дисплее автоответчика по-прежнему высвечивались цифры 5 и 6. Пятьдесят шесть сообщений. Что-то случилось. Что-то пошло не так. Ничего, он справится. Он решит эту проблему, как решал раньше и другие. Всему свое время.
