Черная аллея - Спиллейн Микки (книга регистрации .txt) 📗
— Но это... это твое предупреждение. Чего оно тогда касалось? Чтоб дон воспользовался служебным выходом вместо обычного?
— Сначала вышли несколько человек, потом — сам дон. И быстренько расселись по машинам, которые их уже ждали. Я двинулся вслед за их лимузинами и уже выезжал с пристани, когда вдруг прозвучал первый выстрел. И, как мне показалось, стрельба началась с той, другой стороны.
Морган отпил большой глоток и поставил на пол пустую банку. Сосредоточенно хмурясь, смотрел на меня, затем провел ладонью по редеющим волосам.
— Ну а малыш Понти тебя видел... или узнал, перед тем как ты его застрелил?
— Шутите, док? Ясное дело. Смотрел прямо на меня. Потому как именно он произвел первый выстрел. О, он прекрасно понимал, что делает! Стоило мне только высунуться, и он тут же всадил в меня пулю из своего «магнума» 357-го калибра, который всегда при нем. Я упал на спину, перекатился. Тут он подошел и нацелил свою пушку мне в физиономию. И был так ослеплен ненавистью, что не заметил моего «кольта» 45-го калибра. Я держал его в руке, а потому жизнь Эйзи почти тут же подошла к концу. Потом помню еще стрельбу... какие-то крики... И как кто-то тащил меня непонятно куда. Но это все, что я помню.
Доктор Морган лениво поднял банку из-под пива и раздавил ее в пальцах.
— Надо бы делать эти жестянки покрепче, — заметил он.
— Раньше были стальные. Не отравляли содержимого. И избавляться от отходов было проще — ржавели и рассыпались в прах.
— А зачем теперь делают алюминиевые?
— Затем, что их меньше, обходятся дороже и отравляют пиво.
— Но ведь алюминий тоже поддается повторной обработке, разве нет?
— Дело в том, что в мусорные баки попадает лишь малая часть... Так кто же все-таки хотел меня прикончить?
— Я так понял, этот дон высказался в твой адрес весьма неодобрительно. И проблема в том, что будет трудно доказать твою непричастность. — Заметив на моем лице удивление, он добавил: — Ты так и не выпустил из рук «кольта», Майк. Держал до тех пор, пока я силой не вырвал его из пальцев, когда ты уже был без сознания.
— Ладно, забыли, — сказал я. — У службы баллистической экспертизы имеется на меня досье, док, и в нем — пули, очень похожие на те, что заряжаются в мою пушку.
Он покачал головой.
— Похожие на что? Те пули, которые попали в этого парнишку, Понти, так и не удалось найти. Выстрел навылет. Полиция пришла к выводу, что он погиб во время общей перестрелки.
— Что-то я не видел этой информации в газетах, док.
— Знаю, — сказал он. — Просто нашел нужного человечка, подергал за кое-какие ниточки, и он вывел меня на патологоанатома, вернее, помог получить заключение от этого самого патологоанатома. Оттуда я и узнал... Может, я и пьяница, но о том известно лишь нескольким моим собутыльникам. Ребятам, что сшиваются по салунам. Они считают, что родня переводит мне деньги по почте, платит за то, чтоб я не являлся домой. Или что я на соцобеспечении. Иногда угощал их выпивкой, а их больше ничего не интересует.
— Вы всегда можете к ним вернуться, — заметил я.
— Нет. Пока рано, — голос звучал приглушенно и скорбно. Я выждал несколько секунд, понимая, что должно последовать продолжение. — Прогноз оправдался... Иными словами, ты будешь жить. Если только...
В животе у меня похолодело от страха.
— Замечательно, — буркнул я.
— Через три месяца дам окончательное заключение.
— Но вы так и не объяснили, в чем заключается это «если только»...
Он поднялся, подошел к холодильнику и достал из морозилки еще одну банку пива «Миллер». Во рту у меня пересохло. Я почти что чувствовал вкус пива на языке, но оно, в числе прочих алкогольных напитков, входило в запретный список. Отпив добрый глоток, он посмотрел на меня, явно упиваясь созерцанием чувства дискомфорта, которое я испытывал.
— Чертовски жарко в этой Флориде, верно, малыш?
— Да ладно, приятель. Ведь сейчас как-никак лето.
Он снова запрокинул банку, отпил большой глоток, потом отер губы тыльной стороной ладони.
— Будешь придерживаться того расписания, что я для тебя составил. Самая строгая диета, ничего лишнего. Потом начнешь делать специальные упражнения, принимать соответствующие препараты. И если строго-настрого придерживаться этих предписаний, будешь жить, гарантирую. И тогда никаких «если только» не случится. Купишь себе ферму. Будешь жить тихо, как мышка, на свежем воздухе.
— Знаете, док, мне поднадоели все эти ваши нравоучения. Бесконечные и с каждым разом все зануднее. Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь другом?
— Не хочется огорчать тебя, парень, — с кислой улыбкой заметил он. — Самое неуязвимое у тебя место — это, безусловно, психика. Никто и ничто не сможет пробить в ней брешь.
— Что-то больно много вы обо мне знаете...
— Читал.
— Где?
Он опустился на стул, подался вперед, руки сложены на коленях.
— Ты считаешься погибшим. Твой друг из департамента полиции, Патрик Чамберс, отслужил по тебе панихиду. Надо сказать, на этой церемонии было полно народу. Весьма странные собрались там скорбящие.
— По крайней мере, я никогда не оставлял своих клиентов в подвешенном состоянии, — заметил я. — В досье и папках все подчищено, все...
— Да, но твоя секретарша...
— Вельда?
— Да. Она собирается снова открыть контору.
— Что ж, у нее самой тоже есть лицензия частного сыщика. Думаю, вполне справится.
Затем вдруг мне стало плохо. Возникло странное ощущение невесомости, пустоты, в ушах зазвенело. Я чувствовал, как против собственной воли мышцы становятся дряблыми, словно я таю, уменьшаюсь... Мельком успел заметить, как док поднялся со стула. Подошел, пощупал пульс и пробурчал нечто нечленораздельное, а затем уложил меня на пол.
Я открыл глаза. Он смотрел на меня.
— Я был не прав, Майк. Оказывается, и в твоей броне можно пробить брешь.
Я закрыл глаза и лежал молча, пытаясь представить, что это за штука такая — смерть.
Паршивая штука...
Влажным прохладным полотенцем кто-то отер мне пот с лица. Еле тлеющая искорка жизни превратилась в маленький язычок пламени. И когда пламя это разгорелось, доктор спросил:
— Можешь встать?
Я моргнул один раз. Говорить было трудно.
С его помощью я оказался в сидячем положении и несколько раз глубоко втянул в грудь воздух, от чего сразу полегчало.
— Что, плохи мои дела, да, док?
— Не слишком хороши, но и не так уж плохи. Как сейчас, получше?
— Чувствую себя на миллион долларов.
— Прекрасно.
Я отпил глоток холодной воды из стакана. Совсем маленький глоток. Вот и все, что я мог себе позволить.
— Думаю, мы с вами в одной лодке.
— Какой именно?
— Той, что даст течь и потонет, если не грести.
— Вон оно что...
— Нам обоим... полагается быть мертвыми. Весь вопрос в том, как вернуться с того света.
Первые несколько недель пролетели как во сне. Летаргическое состояние, в коем я пребывал, вызванное химическими препаратами, превращало любое физическое усилие в слишком сложное и ненужное. А мозг хоть и фиксировал звуки, запахи, цвета и очертания предметов, делал это лениво и равнодушно, не утруждаясь даже включить в память.
Чувство юмора я тоже вроде бы не утратил. Возникали также моменты, когда, к примеру, врач звонил в банк и договаривался о переводе денег. Его дружки, вернее собутыльники, будут просто в восторге... Иногда мне хотелось спросить, как это он так по-дурацки распорядился деньгами, когда уходил из дома. Ведь все можно было устроить по-другому, разве нет? Однажды удалось подслушать какую-то совершенно непонятную тарабарщину. Он советовался с кем-то по медицинским вопросам, и я ни черта не понял. Позже по почте пришла коробка с медикаментами.
Однажды я проснулся еще до восхода солнца. В окно врывался солоноватый морской воздух, и пахло от него теплом и ленью. И еще немного — рыбой... И этот новый день уже не казался нереальным. Нет, он был полон жизни, имел фактуру и вкус. Затем вдруг возник еще один замечательный запах, которому я особенно обрадовался. Он показался сладчайшим из ароматов на свете...
