Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
– И что? Что ты с ним будешь делать?
– Что буду делать – не знаю. Но первый мой ему вопрос будет: ради чего он вообще все это затеял? Ради чего терпел адскую боль? Что хотел вспомнить ценой таких мук? И что вообще вспомнилось ему такого из этого его подсознания, что вдруг его потянуло убивать старух?
Коваленко устало прикрыл глаза. Ему было все ясно. Но спорить он не хотел. Он тоже заметил, что с шефом «убойного» очень трудно разговаривать с некоторых пор. Колосов словно глух стал к самым, казалось бы, очевидным и им же самим доказанным фактам.
Глава 44 РАДИ ЧЕГО?
«Ради чего вы это затеяли?« – этот вопрос стал и вправду самым первым в той памятной беседе, имевшей такие непредсказуемые последствия.
Они находились в стенах изолятора временного содержания. В следственном кабинете – голом, пустом, холодном.
Ольгин сидел очень прямо. Крупные руки его с широкими запястьями и сеткой набухших вен покоились на коленях. Он мало походил на обычного арестованного – был гладко выбрит, причесан, одет в мягкий пуховый свитер и спортивные брюки. Однако лицо его подергивалось словно в нервном тике, а глаза были упрямо устремлены в одну точку.
«Ломка у него вчера была капитальная, – шепнул Колосову перед допросом начальник изолятора. – По всей форме мучился. Хотели даже «Скорую« ему вызвать, но он не велел. Наркоман он девяносто шестой пробы. Мы тут этой публики уже насмотрелись и без экспертизы вашей определяем».
Задавать свой вопрос Никите было непросто. После той жуткой сцены, разыгравшейся на базе, после ярости погони и всей этой отвратительной возни с обмякшим телом наркомана при задержании он чувствовал стыд и боль за самого себя: не сдержался, вел себя как настоящий неврастеник, как пацан слабонервный. Но…
– Ради чего вы все ЭТО затеяли? – повторил он, чувствуя, что слова, сказанные вслух, обретают силу.
– Что это – все? – Ольгин медленно поднял голову. Тень от густых ресниц упала на его скулы – серые, покрытые сеткой мелких морщин. – О чем вы?
– Для какой цели вы экспериментировали над собой подобным образом? – отчеканил Никита.
– А, это… Вам ЭТОГО не понять, молодой человек.
Колосов поднялся, обошел стол, встал перед Ольгиным.
– Отчего же мне этого не понять? Объясните дураку.
– Настроения нет, – антрополог отвечал без тени иронии. – Я вообще не любитель вдаваться в объяснения. Мне вот обвинение предъявили в совершении четырех убийств, якобы совершенных мною под действием Эль-Эйч. Я кое-что пытался объяснить следователю, однако мне вежливенько заткнули рот набором неопровержимых доказательств: каким-то моим следом, очной ставкой с нашим лаборантом, изъятыми на базе пустыми ампулами стимулятора, вашими вот показаниями об обстоятельствах моего задержания. Ладно, я все выслушал и замолчал. Потом сказал, что я не помню, что делал, когда принимал препарат. Как ни странно – это всех удовлетворило.
– А вы действительно ничего не помните?
– Действительно, – Ольгин нехорошо усмехнулся.
– Вы лжете.
– Я редко лгу, молодой человек. Не люблю, знаете ли. Когда не желаю говорить, просто молчу. Сил меньше расходуется.
– Но я ведь правда хочу вас понять, Александр Николаевич. Хочу и… не могу. Ну зачем вам это понадобилось? Это чертово снадобье! Я слышал, как орала эта несчастная обезьяна там, в клетке, во время опыта. Зачем вы такое делали с ней? Это же… это же грех. Вы же человек. На кой дьявол вам эта память предков, эта ваша Первая Душа? Какая от нее польза?
Ольгин удивленно поднял брови.
– О, я вижу, Олегу в вашей конторе развязали язык. Похвально. Впрочем, это, наверное, не было сложно, он с трудом хранит секреты. Ну что ж, Званцев, наверное, вам все и объяснил, хотя бы в общих чертах. Объяснил, а?
– Но я ваше мнение хочу слышать. Зачем сейчас в наше время, когда… когда… черт!.. все ломается, все летит куда-то и в стране, и в нас самих полная смута, вы обращаетесь к ТАКОЙ теме? Да о каких там неандертальцах, ископаемых пращурах может вообще сейчас идти речь?! Кому это нужно? Вся эта ваша каменная лабуда – кому?!
Ольгин откинулся на спинку стула.
– Мне, – молвил он тихо. – Вам это не нужно. Ну, Бог с вами. А мне нужно. Это – мое дело, профессия моя, жизнь моя, мечта. Я хочу ЗНАТЬ, понимаете? Не гадать, не философствовать, не брести во Тьме, а знать – осязать, видеть, чувствовать.
– До что видеть-то?! – крикнул Никита.
– Начало времен. Зарождение жизни. То, как мы пришли в этот мир. Какими мы были. Кем… Животными или все-таки… Самую главную вещь. Истину. Самый большой секрет. Нет, вам я этого все равно не объясню. Я антрополог – и это мое призвание. Но мой предмет стал тесен для меня с некоторых пор. А Эль-Эйч открывал новые горизонты или… давал иллюзию, что открывает. Но я все равно шел на это. Даже на иллюзию шел, лишь бы… – Ольгин осекся, словно что-то сжало ему горло. – А почему я делал это таким образом, на своей шкуре? А как же мне было это делать иначе? Как? Лаборатории нет, средств нет, наука – нищая побирушка и я – Александр Ольгин – никто. Никто, понимаете?! Полный ноль. Но я ученый, мне сорок пять лет. И это жизнь моя проходит мимо. Утекает сквозь пальцы. То, что я не сделаю сейчас, я уже не сделаю никогда. Понимаешь ты это, парень?! И мне некогда ждать, когда ОНИ разберутся со всеми своими революциями, реформами, войнами, разборками и вспомнят, наконец-то вспомнят о самом главном – о Жизни, о себе, о нас, о смысле всего этого бытия, о самом Основном вспомнят! Я устал ждать, понимаешь ли ты это? А потом… и ждать вроде нечего: дело всей моей жизни, моя наука никому не нужны. Это всего лишь «ископаемая лабуда». А я… я сдохнуть готов ради этого! Сдохнуть! Ты вон обезьяной меня попрекаешь замученной, а я сам готов костьми лечь, только бы понять… понять… ВСПОМНИТЬ ВСЕ… Все. – Он, только что почти кричавший в лицо Никите, вдруг закрыл лицо руками, затих. Плечи его вздрагивали.
– И убить ради этого готов, значит, тоже? – спросил тот. – В целях эксперимента? Как первый хищный предок: камнем по башке, мозги наружу. А куда ты, кстати, мозги употреблял? Пробовал, что ли? На вкус, как неандерталец?
Ольгин застыл. Отнял руки от мокрого лица. Глаза его снова окутала тьма. И в них стало страшно смотреть, точно в бездонный колодец.
– Я вообще-то решил сказать это только на суде, – молвил он, отделяя слова, как отделяют плевелы от зерен или бусины четок – белые от черных. – Впрочем, ЭТО все равно нельзя доказать, вернее, я бы мог доказать, если бы мне позволили снова… – Он запнулся. – Ну, я хотел заявить об этом на суде, чтобы не думали обо мне как о скоте и подонке. Хотел сказать напоследок вам всем, вам, ради которых я и делал все это, пытался узнать больше о вас… о нас…
– Что ты хотел заявить? Что конкретно?
– Я НЕ МОГ НИКОГО УБИТЬ. Ни Балашову, ни Серафиму Павловну Калязину, ни двух других старух, о которых я вообще ничего не знаю и о которых меня почему-то все время спрашивают. НЕ МОГ, ПОТОМУ ЧТО…
Охранники, сидевшие в коридоре ИВС, обернулись на грохот – дверь следственного кабинета влипла в стену. На пороге стоял начальник отдела убийств. Лицо его было белым как мел.
– Уведите подследственного в камеру, – приказал он. А спустя минуту он уже звонил из кабинета начальника изолятора в экспертно-криминалистический отдел, где вот уже неделю проводилась экспертиза препарата Эль-Эйч.
– А знаешь, Никита Михайлович, ничем, брат, пока не могу порадовать, – сообщил ему начальник химической лаборатории. – Этот препарат изготовлен на основе диметилприптамина. Это мы установили. И это действительно не наркотик в настоящем смысле слова, а препарат, используемый в психофармакологии, имеющий свойства сильного галлюциногена. Производится он из растительных экстрактов, экспортируемых из Индии и Пакистана. Тот, кто его применяет, действительно не способен в определенные промежутки времени отвечать за свои действия, но… Это диметилприптамин, а Эль-Эйч – гораздо сложнее. Чтобы описать его воздействие на человеческий организм, нужны фундаментальные исследования.
