Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
– Так ради дела ж, товарищ полковник, – оправдывался Никита. – Зато теперь полная ясность.
– С чем ясность-то у тебя? – хмыкало начальство.
– С тем, что Ольгин никак не может быть убийцей, несмотря на все собранные по делу доказательства.
– Действие препарата в дозе пяти-шести миллиграмм, которые он вводил себе постепенно, длилось максимум три часа, – рассказывал Колосов Коваленко и сыщикам своего отдела. – Так же и со мной было: сначала боль, потом полная отключка. Двигаться при этом не можешь совершенно – лежишь как бревно, тела не чувствуешь. Ощущение странное, весьма страшное, но об этом после. Мои свидетели все это подтвердят: я был абсолютно нетранспортабельным. Мещерский мне пульс измерял, так он почти не прощупывался, как у сурка в анабиозе. Потом, когда я начал маленько в себя приходить, меня стало наизнанку выворачивать. Симптомы как при сильнейшей мозговой травме: перед глазами все плывет, ноги тебя не слушаются. Ни идти, ни тем более БЕЖАТЬ или нападать на кого-то – то есть совершать достаточно активные действия – я был просто не в состоянии. И Ольгин тоже. И теперь, братцы, при таком вот раскладе получается очень интересная картина по нашему делу о четырех убийствах.
– Какая картина, Никита Михайлович? – подал голос «на затравку» один из самых молодых сотрудников «убойного».
– А такая, ребята, что нас кто-то все это время держал за круглых лохов. НАМ ЕГО ПОДСУНУЛИ. Доходит до вас? Ольгина положили на блюдечко с голубой каемочкой со всеми его парадоксальными уликами и отдали нам.
– Все равно твоя видеокассета с этим ужасом (Я б этих изобретателей стимулятора к стенке бы поставил. Это ж надо так над людьми измываться!) – не доказательство, Михайлыч. Увы, увы, – Коваленко, который от волнения не мог спокойно усидеть на стуле, развел руками. – Полная это самодеятельность – так мне в прокуратуре сказали. Хотя впечатление и на них эти картинки произвели сильное. Для нас, да и, пожалуй, для них с Ольгиным уже все ясно, но… Но без заключения компетентного научного учреждения от этой видеокассеты и твоего самопожертвования пользы – кот наплакал.
– Мы не о пользе сейчас речь ведем, а о знании, об информации полученной, – Колосов и сам начинал заводиться. – Тип, который все это организовал, он… Ну, давайте порассуждаем, так сказать, от фонаря. Зачем ему понадобилось подсовывать нам антрополога в качестве кандидата в убийцы?
– Потому что он, считай, самый удобный, как оказалось, персонаж этой кромешной сказки, – ответил Коваленко. – Трехнутый научный фанатик. С памятью в прятки играет, по-моему, и с рассудком тоже. А это… если ЭТО и сделал кто-то, Никита, ну, твою любимую тарелочку с каемочкой, то искать его надо среди тех, кому было распрекрасно известно об опытах с Эль-Эйч и его действии на живой организм в больших дозах. И главное – было известно и то, что проверить его обычным лабораторным путем практически невозможно. Словом… на ком у нас кровь-то была, на гражданине Юзбашеве, а?
Они посмотрели друг на друга.
– Действительно, Юзбашев ненавидел Ольгина. До дрожи, до чувства гадливости, – сказал Никита. – И на нем была кровь группы потерпевшей…
– А мы его снова выпустили. Хотя… – Коваленко крепко постукивал по колену кулаком. – Слишком много сложностей тут, суеты: четыре убийства – и что, все только ради отмщения за какие-то прошлые научные обиды? Нет, тут дела должны быть посерьезней. И ставка побольше.
– О ком ты подумал сейчас?
– О ком? Если и подсунул нам кто-то Ольгина, так тот, кто, как ты говоришь, распрекрасно знал о всех их делишках, обо всем, что на базе творится. А ставка… ФОНД-ТО этот заокеанский Мелвилла и О'Хара, который деньги в институт перечисляет на научные исследования… А по программе «Рубеж человека» всеми средствами полновластно распоряжался Ольгин. Я специально справки наводил для прокуратуры: они хоть и прибедняются там, но через его руки проходили неплохие деньги. Очень даже неплохие по нынешним временам.
– Смотри, что получается, – Никита оседлал стул. – Мы искали геронтофила, так? А вышли на наркомана, которого нам вроде кто-то намеренно подсунул в качестве главного подозреваемого. И вот все наши основные улики по делу – след босой ноги, орудие преступления, считай, что и сам «ископаемый» способ совершения убийств, все это… блеф, что ли? – он словно не верил сам себе. – Блеф. И кто же его устроил?
– А ОН, между прочим, тебе всегда нравился, – Коваленко вздохнул. – Вот они, наши симпатии-антипатии. Я ж говорил, что он тоже суперположительный молодой человек, а ты… ЗВАНЦЕВ, Никита, так же, как и Юзбашев, был прекрасно осведомлен о том, что делает Ольгин, и кто же, как не…
– Суворов тоже был осведомлен. И Иванова.
– Они к фонду Мелвилла не имели никакого отношения. А этот интеллигентик… Если Ольгин выйдет из игры, начальником всей лаборатории станет кто? Только его правая рука – Олег Званцев. Программа с Эль-Эйч накроется – а ему и хрен с ней. Зато программа профессора Горева останется, а вместе с ней и деньги, которыми можно будет распоряжаться по своему усмотрению! У них там ведь контроля почти никакого за этими грантами. А отчеты за океан… Да если они сумели втайне свою программу проворачивать, то уж карман свой набить – это вообще для таких мастеров пара пустяков.
– Но на Званцеве не было крови, Слава. Это ж факт.
– Да что ты заладил – факт-факт! Тут у нас теперь много фактов. Вновь открывшихся. Но если действительно с нами решили поиграть подобным образом, если уж он пошел на ТАКОЕ, на четыре(!) убийства, пытаясь списать все на этого свихнувшегося Франкенштейна, – Коваленко мрачно нахмурил черные густые брови, – значит, игра, Никита, стоит свеч. Вот что я тебе скажу. Стоит, и даже очень. Однако… это всего лишь слова. А они и твоя видеокассета – в настоящее время НИЧТО против материальных улик и показаний свидетелей Мещерского и Суворова. И улики эти пока все равно против Ольгина.
– Он не мог тогда бежать, Слава. Мещерский говорит, что слышал, как за стеной сначала что-то вроде упало, а потом спустя несколько минут кто-то точно вихрь пронесся по коридору. Так вот: это были два разных человека. Кто упал, я теперь знаю. Я сам чуть в пол не влип, после того как меня эта жидкая зараза скрутила. Спасибо, Мещерский меня удерживал, как эпилептика. А вот кто бежал? Откуда – предположить можно – из зала черепов, а вот куда и зачем…
– У НЕГО должен быть мощный побудительный мотив для убийств, – повторил Коваленко. – И это не психоз. Мы ошибались с самого начала. Это холодный расчет. Шахматная партия. И играет ее с нами по собственным правилам очень умный и очень трезвый человек. И у него совершенно нет сердца.
Колосов отвернулся. Картина выплыла из сигаретного дыма: таз, а в нем белые мыши, тщетно пытающиеся выбраться, соскальзывающие со стенок, тонущие, умирающие. И лицо Званцева – молодое, бесстрастное.
– Никит, я вот о чем тебя спросить хочу, – Коваленко вдруг смущенно замялся. – А ты это… видел чего-нибудь? Ну, когда укололся, а? Что-нибудь было?
– Укололся и забылся, – Колосов стоял спиной к окну, на лицо его падала тень. – Нет, Слава, ничего этакого не было со мной.
– А-а, вранье это, значит. С памятью предков тоже блеф. Я так и знал, хотя верить бы хотелось… А твои свидетели, ну Екатерина наша и этот парень, с камерой, наверняка ждали, что ты в Кинг-Конга у них на глазах превратишься. Передушишь еще всех, как цыплят. У девушки личико там на пленке – краше в гроб кладут. Перепугалась она за тебя, брат. Крепко перетрусила.
– Да, – на скулах начальника отдела убийств вспыхнул слабый румянец. – Испортил я им вечерок. Ну ничего. Простят.
– Ваши слова – чистая правда.
Они снова сидели в стенах изолятора временного содержания в следственном кабинете. Друг напротив друга. Ольгин и Колосов. И последний, собравшись с духом, повторил:
– Чистая правда, Александр Николаевич.
– Значит, вы сделали это? – Голос Ольгина дрогнул.
