Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
Пересилив себя, Никита снова надел наушники. И смотрел, смотрел. Чарли и Флора бесновались в своих клетках. Их крики были так же дики. Но в них не звучала боль – только панический страх. В этой адской какофонии еле-еле различился голос Ольгина:
– Еще половину дозы. Я сказал, будем… Довести… хотя бы до…
– Нет, – это громко возразила Иванова. – Сердечная деятельность… шока… нельзя… нет, он…
– Я знаю, что делаю!
– …не выдержит…
Колосов напрягся: у клеток назревал какой-то конфликт.
– Занимайтесь своей работой и не вмешивайтесь! – резкая команда Ольгина, точно лай, перекрыла шумы. Никита лихорадочно завертел настройкой: ага, может, так лучше будет слышно?
– Я отключаю… – Иванова уже сердилась, – срочно надо провести… Я иду за…
– Доведем до пяти…
– Нет! – Она вдруг наклонилась и действительно что-то отключила, потом вскочила со стула и сунулась в клетку. – Он погибает! – Крик ее вонзился в уши Никиты. – Всему есть предел! Такая доза невозможна! Я не буду в этом участвовать!
– Тогда убирайтесь отсюда!
– Ну что вы в самом деле? Нашли время собачиться, – Званцев пытался утихомирить разгневанную женщину. – Чего ты выступаешь? Ты же знаешь, как это важно.
– Пять миллиграмм – это невозможно!
– Но мы должны же выяснить. А вдруг все получится! А это всего лишь болевой синдром, обычная реакция. Это быстро пройдет. Ты же уже видела.
Иванова отступила. Как-то вся сразу обмякла. Отвернулась.
– Идите к себе, – сказал Ольгин. – Практически все завершено. Мы сами проследим. А это действительно всего лишь болевой синдром. Ничего страшного. Он у нас выносливое создание, – и он похлопал по груди затихшего Хамфри.
А потом Ольгин сделал еще одну инъекцию. Званцев, теперь занявший место за прибором, напряженно глядел на экран.
– Есть, – донеслось до Колосова. – Мозговые импульсы. Он реагирует.
Иванова, направившаяся было к ветпункту, резко обернулась.
– Это форменное зверство, – сказала она, и лицо ее скривилось. – А вы… У вас нет сердца. Просто его нет! Костька тысячу раз прав, прав, прав, – и она опрометью побежала по дорожке. Полы ее халатика парусили, а перетянутый резинкой хвост золотистых волос бился по плечам, точно живая змея.
У клеток воцарилась тишина. Обезьяна не издавала ни звука. Никита видел, как мерно вздымается черная мускулистая грудь: Хамфри словно уснул. Ольгин снял одну из манжеток, а затем вылез из клетки. Потом примерно в течение двух с половиной часов они наблюдали только за экраном. Делали какие-то пометки в блокнотах, обмениваясь при этом малопонятными фразами, изобилующими медицинскими терминами. Колосов напряженно следил, ругая свое полное невежество в серьезных предметах.
Около половины третьего эксперимент, или что это было, окончился. Званцев отключил аппарат, Ольгин снял с обезьяны датчики.
– Можно сделать инъекцию кордепина, – донеслось до Никиты.
– Не будем рисковать. Лучше позже раствором метил-пропионила.
Они ушли по направлению к лаборатории, унося свой прибор. Колосов подождал минут десять, наблюдая за неподвижным животным. «В принципе все это не должно меня касаться, – размышлял он. – То, что они делают… но я бы не смог. Например, нервы бы не выдержали. Болевой синдром… Это ж какую боль надо вытерпеть, чтоб так выть!» «А вы видели настоящую жестокость?» – вспомнился вдруг гневный вопрос Юзбашева. «У познания нет легкого пути», – возразил призрачный Званцев. «А что же говорил на это сам Ольгин? Ничего? Только он один и – ничего». Вообще Никита, начинавший уже расстегивать страховку, вдруг опустил руку. Что-то словно держало его, нашептывало: подожди, не суетись. День еще не окончен. А вдруг?
Тело его одеревенело от этого затянувшегося бдения. Солнце немилосердно пекло в затылок. По спине под футболкой струился пот.
– До пяти мы свободны, – донеслось вдруг в наушники. – Он нас отпускает. Пожалуй, в Кленово смотаться можно. Там копченых кур в магазин привезли. – Никита не видел, кто это говорит. Потом в поле зрения появились Суворов и Званцев. Они шли от серпентария к воротам.
– Пожалуй, надо вот только шины подкачать.
Миновало еще около часа. Видимо, те двое уехали. И тогда у первого сектора снова появился Ольгин. Колосов сразу почувствовал: что-то изменилось в антропологе. На нем уже не было халата. Да и шел он теперь как-то по-другому – быстро, вприскочку, словно опаздывал и никак не мог найти нужный темп. Секунд пять он помедлил у клетки Хамфри, а затем двинулся в глубь парка. Какое-то время его было видно, потом он скрылся в кустах.
Колосов спрыгнул с дерева. Это получилось словно само собой – замок страховки щелкнул и… «Куда он собрался? Такой странный. А что, если к… пролому?»
Никита быстро осмотрел оптику – все закреплено, не свалится. Проверил оружие. Затем вытащил из сумки и пару наручников. Это тоже получилось само собой: хватательный рефлекс.
Он бежал к пролому, продираясь сквозь густой подлесок. Вон кривые сосны – ориентир, вон рваное отверстие в бетоне. Вылез наружу и огляделся, переводя дыхание.
Лес окружал его безмолвной зеленой стеной. Тихий, торжественный, древний. Осколок тех бескрайних непролазных чащ, в которых пращуры наши чувствовали свою стихию.
Вдруг какой-то звук донесло ветром. Никита не успел понять, что это было, но шло ЭТО не из окрестного леса, а оттуда, из глубины зарослей, окруженных забором. С БАЗЫ.
Потом под ногами его было МОРЕ ТРАВЫ – жесткой, цепляющейся осоки. И кусты на бегу хватали за одежду, словно не отпускали. И падали сорванные листья. А в воздухе стоял все тот же острый пряный дух нагретой солнцем зелени, спелой малины, расплавленной смолы – чудесный аромат в самом его зените.
Он раздвинул ветки и увидел что-то белеющее в дальних кустах. Ноги. БОСЫЕ. Вернее, даже не босые, а просто голые. Вот они согнулись в коленях, уперлись в землю пятками. Колосов замер. Эти ноги показались ему существующими отдельно от их обладателя, вообще отдельно от всего – они словно плыли в этом лиственно-травяном душном мареве. Но они были живыми, эти ноги, реальными. И они были БОСЫМИ.
Ольгин лежал в кустах только в рубашке и трусах. Его спортивные брюки, скомканные, валялись рядом. Он царапал траву, судорога боли сводила его полное, крепкое тело. И он тихо стонал, нет, и не стонал даже – Никита с содроганием вспоминал ЭТО, – тонко скулил, как скулят те, у кого уже не хватает сил орать от терзающей боли. Подобные звуки Никита слышал только однажды в Ожоговом центре, куда привезли сотрудника налоговой полиции, которому мафия устроила «огненную баню»: ему подожгли железную дверь квартиры, и, пытаясь спасти семью, он получил чудовищные ожоги. Он лежал на больничной койке, и нянечки не могли накрыть его даже марлей, потому что любое, самое легчайшее касание к его обугленной коже исторгало из его груди крик.
Колосов крепче ухватился за ветки. Он не видел ничего, кроме этих босых ног. «Вот ОНО. ЭТО САМОЕ. Только что же это такое?!»
Ольгин, опершись ладонями о землю, кое-как приподнялся. Глаза его – черные провалы – шарили по траве. Он изогнулся, вытащил из-под себя шприц, на который, видимо, упал в конвульсиях, и попытался донести его до своего бедра. Никита отчетливо видел на его бледной коже множественные багровые точки – следы инъекций.
Он метнулся к антропологу, вышиб из его руки шприц. Дернул тело к себе.
– Что вы делаете?
В ответ – взгляд пустых глаз с дико расширенными зрачками. Рука поднялась и с силой вцепилась в его руку.
– Осс-ста-а-авьте-е, еще д-два-а миллигра-ам-маа..
Речь – толчками пополам с хрипом, речь, в которой уже нет ничего человеческого. Рука тянется к лицу. Никита ударил по этой руке с неожиданной для самого себя брезгливой яростью.
– Что ты себе вколол?! – заорал он. – Что?!
Ольгин упал лицом в траву. Его снова свела судорога.
«НАРКОМАН – вот что это такое, – билось в мозгу Никиты. – ВОТ КЕМ ОН БЫЛ. Наркоманом. Наколется и пойдет куролесить. ЭТО ОН. ОН!! ВОТ ПОЧЕМУ ОН ВСЕГДА РАЗУВАЛСЯ. ВОТ ОТКУДА ТЕ СЛЕДЫ. Мы искали геронтофила, а он наркоман».
