Человек семьи - Мур Робин (прочитать книгу txt) 📗
Пит: Уйти в подполье.
Майк: В подполье. Закопаться, все реорганизовать и оставить по паре трупов на каждом углу. Такого еще не было. Я не хочу показаться кровожадным, но, Пит, ты говоришь с людьми, и они тебя больше не боятся, они тебя игнорируют.
Пит: Да.
Майк: Они стремятся бросить тебе вызов, а ты не хочешь показаться кровожадным. Куда это все нас приведет? Люди плюют тебе в лицо. Я имею в виду каждый... каждый третий может прийти в полицию или ФБР и стать крысой.
Ларри: У нас слишком много сосунков. Есть даже один долбаный тип, один приятель... я знаю. Я псе знаю. Сосунок. Приятный на вид тип. Я должен до него добраться, до этого раздолбал...
Майк: Знаешь, что надо с ним сделать? Ты слышал, что я говорил Питу. Надо найти фонарь. Он должен... надо повесить его на фонаре. Ты понимаешь. Ты должен оттяпать ему его орган, положить ему в карман и оставить там висеть. Это послужит на пользу всем крысам. Они поймут, что с ними будет, если они расколются.
К счастью для Пата Конте, у Дойла и его организации уши были не везде. Так, они не слышали разговора между Патом и Сэмом, который произошел в самый разгар разоблачений организации.
– Нам остается только одно, ба. Мы должны сидеть тихо и не высовываться. Будет пролито много крови, – сказал Пат своему тестю как-то во время ленча.
– Верно. Мы будем работать в политике, – подтвердил Сэм.
– Никто не может сказать, что мы не выполнили свою часть работы, но я сейчас завоевываю политические высоты. Может быть, я еще смогу быть полезным, потому что на этот раз нашла коса на камень.
– Верно, Пат. Пора стать лисами, а не львами, как говорит твой приятель Макиавелли.
Глава 37
Атака на "Коза Ностру" укрепила позиции Пата в итало-американских организациях, которые были решительно настроены против утверждения, что все преступления совершаются итальянцами. Выступая перед смешанными группами, Пат старался подчеркнуть, что нападки на любые малые национальные сообщества представляют собой проявление фанатизма и могут принести только вред.
Пат уже нашел своих избирателей. Это были "голубые воротнички" из малых групп, которые обычно голосовали за демократов, но сейчас были разочарованы политикой демократов по отношению к правам человека и ослаблением борьбы с преступностью. К ним Пат надеялся присоединить голоса республиканцев, которых раздражала политика Рокфеллера и Джавитса.
Пату было приятно узнать, что его либерально-радикальные друзья со времен учебы в университете и колледже Бернарда Баруха тоже идут в ногу со временем. Арти Уинберг, квартиру которого два раза обчистили и жену которого ограбил в метро чернокожий студент, изменил свое отношение к гетто и к школьному обучению. Двое его сыновей учились в школе на Гринвич-авеню. Это была хорошая школа, в которой классы делились на сильные и отсталые. И так получилось, что в первых учились белые, а во вторых – черные.
Уинберг философски пожимал плечами:
– Я думаю, что негры заслуживают всех прав, которые им удастся заполучить, – равные зарплату, право голоса и прочее, но я не хочу, чтобы мой сын учился в классе, где могут вытряхнуть из него деньги на молоко или отобрать его велосипед.
– Ты раньше так не говорил.
– Ну, я не изменил своих идей, но меня тревожит, что мы двигаемся слишком быстро. Или надо остановить насилие, или мне придется уехать из города.
– Что бы ты сказал о том, чтобы создать группу, которая изучила бы проблему преступности, нашла бы тех, кто за это отвечает, и предложила бы пути ее сокращения. Группу вне политики, но с политическим давлением.
– Да, – задумчиво сказал Уинберг. – Может быть, такой группе и удалось бы что-то сделать, но ты сможешь собрать нужных людей?
– Я постараюсь, – ответил Пат. – Я много этим занимался и создал себе имя на ниве предотвращения преступлений.
– Верно, но, послушай, это не превратится в какую-нибудь фашистскую организацию?
Пат рассмеялся:
– Не думаю, что это выглядит по-фашистски – защищать свой дом и своих детей, а?
– Думаю, что нет, – согласился Уинберг. – Дай мне знать, когда дело будет на мази.
– Ты думаешь, Элли или кто-нибудь еще, Джим Бэйли например, могли бы этим заинтересоваться?
– Ну, Джиму Бэйли будет сложно встать на твою сторону. Он же черный.
– Да, – сказал Пат. – Я все время забываю. Но он живет в Вилледже, а его сын ходит в школу на Банк-стрит. Он может оказаться жертвой, как и кто угодно другой.
– Ну, так спроси его.
– А как насчет Элли?
Уинберг покачал головой:
– Очень сомневаюсь. Я слышал, что она болтается сейчас с каким-то черным мусульманином – здоровым сукиным сыном с бородой.
Пат внутренне содрогнулся. Ему трудно было представить, как эти жадные губы окружают огромный черный орган. Но он только сказал:
– Я ей вскоре позвоню, и, если она заинтересуется, я снова с тобой свяжусь.
– Ладно. Удачи тебе.
Из-за дел в Нью-Йорке Пат месяцами не мог заглянуть в Вилледж. В один из понедельников он позвонил Элли из Рочестера и попросил о встрече с ней в пятницу.
– У меня свидание, Пат, – сказала она. – Может, договоримся на другой день?
– Нет. Я в пятницу буду в городе. Отмени свидание, это важно.
– Конечно, детка, – сказала она. – Когда я с тобой встречаюсь, это всегда важно.
– До меня доходили другие слухи, – сказал Пат и повесил трубку, не давая ей времени на ответ.
Пат припарковал "линкольн" на стоянке на Гудзон-стрит и прошел до дома Элли на Банк-стрит. За те несколько лет, когда он сюда не ходил, в вестибюле появились признаки упадка. Пара почтовых ящиков были искорежены, к замку на двери была прибита стальная пластина, стены были покрашены зеленой краской, чтобы закрыть надписи, иногда глубоко вдавленные в штукатурку. Пат под слоем краски смог различить слова "Любовница негра", по которым шли полосы, как будто бы их пытались стереть. Рядом с почтовыми ящиками кто-то аккуратно написал: "Кто хочет в ротик, звоните 634 – 8295". Список жильцов тоже оказался испорчен местными вандалами – многие имена были стерты.
Пат нажал кнопку квартиры Элли. Имени рядом с ней также не было. Он стал ждать скрипучего ответа по интеркому, но не получил его. Он подумал было, что перепутал время или дату, и сверился с записной книжкой. Может быть, звонок не работал?
Пат спустился, дошел до бара Джека Берри и набрал номер Элли. Трубку никто не взял. Пат знал, что Элли любила экспериментировать с наркотиками. Не считая травки, которой она его угощала, Элли старалась расширять свой горизонт при помощи ЛСД, кокаина и амилнитрата. Он решил, что надо лично ознакомиться с ситуацией, и вернулся на Банк-стрит.
Пат нажал на соседнюю кнопку. Ответа не последовало, и Пат позвонил в другую квартиру. Дверь слегка приоткрылась, и Пат показал в окошко двери полицейский значок. Вялый молодой человек с гривой рыжих волос стал разглядывать значок сквозь окошко. Пожав плечами, он открыл дверь.
– Все в порядке, – сказал Пат. – Я просто проверяю одну квартиру.
– Будьте как дома, – сказал молодой человек и ушел.
Пат поднялся через четыре пролета по скрипучей лестнице мимо мешков с мусором и пластмассовых баков, на ярко свешенную верхнюю площадку.
Он позвонил в квартиру Элли и услышал лишь звук звонка. Он сердито постучал. Со второго удара дверь приоткрылась на целый дюйм. Она была не заперта. Пат толкнул ее и поражению остановился.
Репродукции и плакаты были сорваны со стен. На одной из стен были написаны двухфутовые буквы ЧЕРН и оставалась черта еще от одной буквы. Буквы были цвета сухой крови.
На широкой удобной кушетке, где Пат впервые познал Элли, валялись члены и части того, что только путем мысленной реконструкции можно было признать за человеческую фигуру. Голая нога лежала отдельно, указывая в потолок, оканчиваясь сырым обрубком, на который горстями был насыпан белый порошок, впитавший кровь и превративший ее в ярко-красную грязь. Другая нога, вытянутая во всю длину, все еще была при теле. Там, где ноги сходились, была только кровавая дыра. Рука лежала отдельно на спинке кушетки. С обрубка свисали ткани и сухожилия.
