Дураки умирают - Пьюзо Марио (лучшие книги TXT) 📗
— Этот бюджет с самого начала был нереальным, и мы все это признавали, — напомнил Маломар.
— Ты помнишь, — подал голос Вартберг, — что во всех наших контрактах есть пункт, согласно которому при превышении бюджета ты начинаешь терять проценты от прибыли? Ты готов пойти на такой риск?
— Господи, — воскликнул Маломар, — я не верю, что вы вспомните об этом пункте, если фильм принесет кучу денег.
Вартберг хищно улыбнулся.
— Может, и не вспомним, но кто знает. Мы будем держать этот камень за пазухой, если ты будешь настаивать на своем варианте фильма.
Маломар пожал плечами.
— Я готов рискнуть. И если это все, что вы хотели мне сказать, позвольте откланяться. Мне пора в монтажную.
Маломар чувствовал, что выжат как лимон. Подумал о том, чтобы поехать домой и прилечь, но отказался от этой мысли: слишком много работы. Ему хотелось провести в монтажной как минимум пять часов. Вновь начало прихватывать сердце. Эти мерзавцы решили меня убить, вдруг дошло до него. Он понял, что после его инфаркта Вартберг и Уэгон заметно осмелели, спорили с ним куда напористее, решительнее требовали снижения расходов.
Он вздохнул. Сколько же ему приходится брать на себя! А этому гребаному Мерлину хватает совести честить продюсеров и Голливуд и утверждать, что творчества в их работе — ноль. Он вот рискует жизнью, защищая мерлиновскую концепцию фильма. У него возникло желание вызвать Мерлина на арену, чтобы тот сам сразился с Вартбергом и Уэгоном. Но он знал, что Мерлин просто встанет и уйдет. Мерлин не был таким фанатом кино, как Маломар. Не любил фильмы, не понимал, что такое фильм, какое воздействие он может оказать на человека.
К черту все это, решил Маломар. Он сделает фильм, как считает нужным, хороший фильм, Мерлин будет счастлив, а когда фильм принесет большую прибыль, студия будет счастлива. Если же они попытаются срезать его проценты из-за перерасхода средств, он всегда сможет снимать фильмы в другом месте.
Лимузин остановился, и Маломар, как обычно, почувствовал душевный подъем. Его переполняла радость творца, который с минуты на минуту приступит к созданию прекрасного.
В монтажной он проработал семь часов, и к дому лимузин подвез его за несколько минут до полуночи. Он так устал, что сразу улегся в постель. Боли в груди вернулись, начали отдавать в спину, но вскоре ушли. Он лежал неподвижно, пытаясь уснуть. Чувство удовлетворенности разливалось по его телу. Он хорошо поработал. Отбился от акул и смонтировал немалую часть фильма.
Маломар любил сидеть в монтажной с редакторами и режиссером. Любил сидеть в темноте и указывать, кто должен остаться, а кто — уйти. Как господь бог, он вдыхал в них некое подобие души. Если образ ему нравился, он добавлял ему красоты, указывая редактору, что нос должен быть не таким костистым, рот — не таким злым. Он мог особой подсветкой подчеркнуть красоту глаз героини, сделать ее движения более грациозными. «Хорошие» образы он никогда не отправлял в небытие, на пол.
И он пристально следил за злодеями. Того ли цвета у них галстук? Подчеркивает ли покрой костюма их злодейство? Не слишком ли много доверия вызывает их улыбка? Не слишком ли благородные у них лица? Если что-то ему не нравилось, тут же вносил нужные изменения. Но прежде всего он следил за тем, чтобы они не были скучны. Злодей просто обязан быть интересным человеком. Сидя в монтажной, Маломар зорко следил, чтобы кадры складывались в стройную картинку. Мир, который он создавал, подчинялся жесткой логике, и, заканчивая процесс его создания, он обычно оставался доволен своим творением.
Маломар создал сотни таких миров. Они навсегда запечатлелись в его сознании, как, должно быть, бесчисленные галактики запечатлелись в сознании творца. Однако, покидая темную монтажную, он сам попадал в мир, созданный богом, который, казалось, не признавал законов логики.
За последние годы Маломар перенес три микроинфаркта. От переутомления, говорил его личный врач. Но Маломар всегда чувствовал, что бог злится на него за монтажную. Уж он-то, Маломар, не должен лежать в постели с инфарктом. Кто будет присматривать за созданием новых миров? И он, как мог, заботился о своем здоровье. Придерживался предписанной диеты. Занимался физическими упражнениями. Пил мало. Совокуплялся регулярно, но без излишеств. К наркотикам не прикасался. Выглядел молодым, красивым, настоящим героем. И старался вести себя хорошо, насколько это возможно в мире, режиссером которого являлся бог. В монтажной Маломара такой персонаж, как Маломар, никогда бы не умер от инфаркта. Продюсер потребовал бы переписать сценарий. Он дал бы команду режиссеру и актерам спасти его. Такого человека нельзя отправлять в небытие.
Но Маломар не мог командовать болями в груди. Они ему не подчинялись. И часто глубокой ночью в огромном особняке кидал в рот таблетки. А потом лежал, скованный страхом. Если ему становилось совсем плохо, звонил своему врачу. Тот приезжал и проводил с ним остаток ночи, осматривал, успокаивал, держал за руку до рассвета. Доктор никогда ему не отказывал, потому что Маломар написал сценарий его жизни. Маломар знакомил его с красавицами-актрисами, и доктор становился их личным врачом, а иногда и любовником. Когда Маломар вел более активную сексуальную жизнь, до первого инфаркта, когда в его доме толкались старлетки и манекенщицы, доктор частенько с ним обедал, а потом они оба угощались женщинами, только и ждущими команды раздвинуть ноги.
И этой ночью, не в силах заснуть, Маломар позвонил врачу. Тот приехал, осмотрел Маломара, успокоил, сказав, что боли обязательно пройдут. Никакой опасности решительно нет. Ему надо спать. Врач принес воды, чтобы Маломар запил таблетки от стенокардии и транквилизаторы. Потом послушал сердце стетоскопом. Заверил, что оно целехонько, а не разваливается на куски, как казалось Маломару. И через несколько часов, когда его самочувствие заметно улучшилось, Маломар отпустил врача домой. А сам заснул.
Ему снился сон. Очень яркий сон. Он в помещении железнодорожной станции. Покупает билет. Невысокого роста коренастый мужчина отталкивает его в сторону и требует, чтобы билет продали ему. Невысокий мужчина с огромной головой карлика кричит на Маломара. Маломар отходит в сторону. Не мешает мужчине купить билет. Говорит: «Послушайте, если вы так спешите, покупайте билет. Я-то никуда не тороплюсь». Мужчина начинает расти, черты его лица изменяются, голова становится более пропорциональной. Внезапно он превращается в известного киноактера достаточно далекого прошлого. Он говорит Маломару: «Как вас зовут? Я что-нибудь для вас сделаю». Он благоволит к Маломару. Маломар это чувствует. А кассир в железнодорожной кассе с благоговением обслуживает киногероя.
Маломар проснулся в темноте огромной спальни. Поле зрения резко сузилось, он видел только полосу света в зазоре между дверным косяком и приоткрытой дверью в ванную. На мгновение подумал, что он в монтажной, потом вспомнил, что ему только что снился сон. И в то же мгновение сердце его галопом рванулось из тела. Резкие импульсы боли пронзили мозг. Он сел, мгновенно покрывшись потом. Сердце куда-то неслось, не разбирая дороги. Маломар откинулся на спину, его глаза закрылись, на экране, который был его жизнью, померк свет. До ушей Маломара донесся скрип целлулоида под сталью ножа, и он умер.
Глава 33
О смерти Маломара мне сообщил мой агент Доран Радд. Как и о большом совещании по фильму, назначенном в «Три-калчур студиоз» на следующий день. Мое присутствие было необходимо, и Радд собирался встретить меня у самолета.
Из аэропорта Кеннеди я позвонил Джанель, но пообщался только с автоответчиком, говорившим с французским акцентом. Я известил ее о своем неожиданном приезде и повесил трубку.
Смерть Маломара потрясла меня. За месяцы совместной работы я проникся к нему уважением. Он не предлагал ничего лишнего, зато сразу выхватывал это самое лишнее как в сценарии, так и в эпизодах фильма. Он учил меня, показывая фильмы, объясняя, почему та или иная сцена не срабатывает, указывая актеров, которые могли проявить свой талант даже в неудачной роли. Мы много спорили. Он говорил мне, что мой литературный снобизм — средство самозащиты, что я недостаточно внимательно смотрю фильмы. Он даже предлагал обучить меня режиссерскому мастерству, но я отказался. Он захотел узнать почему.
