В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
– Напрягаю, Кать, – Мещерский крякнул так, словно и на самом деле впрягался в воз. – Дай-ка только до дивана доберусь, ослаб что-то.
Беседа с Сережкой нужна была Кате потому, что Мещерский как никто другой в самых простых словах умел толково объяснить некоторые вещи, которые Катя предпочитала обдумывать не самой, а отдавать на суд «независимого наблюдателя».
– Вот поясни мне, пожалуйста, такую ситуацию, – начала она. – Человек совершает три зверских убийства и в каждом случае ничего не предпринимает для того, чтобы спрятать трупы. Наоборот, оставляет их в таких местах, где их вскоре могут обнаружить. И лишь по роковому стечению обстоятельств трупы быстро не находят.
– Ты ПРО ЭТО снова, да? – голос Мещерского словно угас. – Мне бабка сегодня звонила. Что у наших делается – неописуемо! («Наши» были многочисленные знакомые семей Мещерских, Кравченко и Базаровых.) Кто-то даже предлагает писать коллективную жалобу Генеральному прокурору. Никто не верит, что Степка мог…
– Будь добр, не перебивай меня. Я и так не очень-то тверда в мыслях. Объясни то, о чем я говорю.
– Ну а что объяснять-то? Убийца выбирает один из трех возможных вариантов поведения. Так, он не прячет трупы, оставляя их в тех местах, где их могут быстро найти… Какие из этого выводы? А). Либо убийце наплевать, найдут их или не найдут. Это его вообще не заботит ввиду его… душевного состояния в момент убийства. Б). Либо он не боится оставлять трупы, потому что уверен – ни одна улика его не выдаст, либо… Либо он прямо добивается того, чтобы трупы его жертв были обнаружены в самом скором времени.
– А для чего это убийце нужно?
– Откуда же я знаю, Катюш? Это мое логическое построение, я не могу его конкретизировать. Ты мне не дала для этого посылок.
– Так, ладно, – Катя помолчала секунду. – Ну а если внезапно его поведение в корне меняется: он убивает четвертую жертву и тщательно прячет ее труп?
– Посылки те же самые. Либо убийца считает, что на этот раз в момент убийства что-то произошло не так – он оставил улики, явно указывающие на него, либо… либо ему уже больше не надо, чтобы труп его жертвы был найден немедленно после убийства.
– Почему?
– Возможно, потому, что сама надобность в этом отпала: цель достигнута.
– Какая цель, Сереж?
– Катя, ты снова забываешь, что это только голая абстракция.
– Хорошо, хорошо. Ну а вот такой вопрос: три убийства совершены в одном районе, более того, в сходных условиях – природа, дача… Означает ли это, что у убийцы выработался стереотип места?
– Проще, означает ли это, что и четвертый труп, пока еще не обнаруженный, надо искать там же, где и три других? И нет и да, Катя. Возможно, но не обязательно. А возможно, что поступки убийцы диктуются совершенно иной логикой.
– Какой?
– Ответа не будет, снова ты торопишься. Но в любом случае вариантов преступного поведения может быть несколько. Сокрытие трупа – целенаправленное действие. И почти всегда оно посвящено одной цели: уничтожить улики, не быть пойманным. Где находится труп жертвы, знает только убийца, и это по какой-то причине крайне для него важно. Но снова хочу оговориться: это всего лишь абстракция. И все эти мои построения имеют хоть какой-то логический смысл только в одном случае, – тут Мещерский запнулся. – Если убийца не болен психически. А в этом случае со Степкой…
– Он сказал мне, что поклялся Дмитрию матерью, что никого не убивал. И Лизу тоже, – сказала Катя. – Димка ему, кажется, не поверил…
– А ты?
– А я… И я нет, не поверила, Сережа. После всего, что случилось, я не могу верить словам, без доказательств.
– А почему тогда ты звонишь и задаешь такие странные вопросы?
– Почему… У меня не только вопросы сейчас странные, у меня такое чувство, Сережа… Это дело начиналось весьма банально: обычная преступная разборка, заказное убийство, подмосковная братва – михайловцы, их лидер – провинциальный крестный папа, нанявший какого-то придурка с уголовным прошлым сыграть роль киллера… Словом, полнейшая криминальная лабуда. Все это было сначала, и все это слетело, как шелуха. Потом начались странности: появился необычный психоз, мы заговорили об оборотничестве и…
– И? Ты же сама версию оборотня первая подняла и оказалась права, хоть и формально, но…
– Я тебе, Сережа, еще в самый первый раз сказала, помнишь? «Не в оборотнях-вервольдах дело». Тогда это у меня просто с языка сорвалось, а теперь… Я не знаю, но что если и вправду: НЕ В ЭТОМ ТУТ ДЕЛО, А?
– Очень туманно, Кать, – Мещерский повторил свою излюбленную фразу. – Ты от меня логики требуешь, а сама… Больше ничего не скажешь?
– Пока больше ничего. – Катя вздохнула. – Что говорить, я не знаю, но сидеть сложа руки просто сил нет.
На такой вот неопределенной ноте телефонные переговоры с Мещерским были прекращены. Катя свернулась в кресле клубком, поджала ноги. Включила видео – выбрала кассету с видеоклипами, слушала музыку, бездумно смотрела на экран…
Легла она рано – и рано проснулась на следующее утро: электронный будильник показывал без четверти семь. Катя встала и засновала по квартире как челнок: руки, ноги, казалось, сами все делали. Голова была наполнена легкой пустотой и жаждой действия. Командировку в Раздольск пока еще никто не отменял. А в девять часов с вокзала уходит последняя утренняя электричка – не опоздать бы!
Это утро, памятное по многим причинам для большинства героев этой истории, начиналось весьма обычно. У всех маячили впереди какие-то дела – у Колосова, наверное, больше других. После розыскного аврала наступило вроде бы небольшое затишье, которым не преминуло воспользоваться всезнающее начальство.
Никите и его отделу поручили встретить и достойно принять делегацию Главного полицейского управления Финляндии, которая прибыла в Главк накануне. Управлению розыска, тем более отделу по раскрытию убийств, было что показать финским коллегам, а после намечалась и культурная программа. Колосов пытался отвертеться от «мероприятия», ссылаясь на травму, но ему сказали: да что ты! Тебе ж, наоборот, отдохнуть предлагают денек-другой. После экскурсий в районы, Учебный центр финны выразили желание увидеть главную достопримечательность Подмосковья – Троице-Сергиеву лавру. Вот так и получилось, что 18 июня, в день по многим причинам решающий, Колосов невольно оказался за много километров от Раздольска. Гораздо дальше, чем того потребовала изменившаяся ситуация.
Весьма обычно утро 18 июня начиналось и в Раздольском ОВД. К половине десятого на задний двор отдела к дверям изолятора подогнали отделовский «уазик» – арестованного Степана Базарова нужно было везти в Институт биологических экспертиз на исследование крови. Его сопровождали трое конвойных, четвертым в машине был водитель. Подполковник Спицын, лично проконтролировавший подготовку к этапированию, был недоволен одним – машиной. Но раздольский отдел, увы, по бедности своей не располагал специальным «автозаком», в котором по инструкции полагается перевозить заключенных.
В десять часов (Катя в это время находилась на полпути к Раздольску) конвой вывел Базарова во двор к машине. Его усадили на заднее сиденье, между сопровождающими, причем пристегивать наручниками к конвою не стали. Опытный в таких делах водитель посоветовал пристегнуть «психа» к металлической планке, поддерживавшей брезентовый верх «уазика». Все эти хитрые манипуляции Базаров позволил проделать с собой беспрекословно. «Ничего, парень, часика полтора потерпишь, – сказал один из конвойных. – А на обратном пути с экспертизы мы тебе, как добровольному донору, может быть, сделаем поблажку».
И «уазик», натужно кряхтя, тронулся в путь – до Москвы далеко.
Катя добралась до Раздольска только к половине двенадцатого. Зачем приехала? Что ей тут снова понадобилось? Сама себе подобных вопросов она не задавала. Ее гнала вперед жажда действия – может быть, это было чувство вины перед Лизой, а может…
