В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
– Пересказывать, о чем вы интимно толковали, конечно, не станешь?
– Так, чушь, для тебя это неинтересно. Я глупости болтала, как всегда, – Катя отвечала безучастно. – А про Лизу он сказал, как и про всех, – не убивал. Зачем, мол, мне?
Колосов побарабанил по столу пальцами.
– Я вот, пока вы говорили, все думал, Кать… Ты извини, что орал тут сейчас, тоже нервы. Я понимаю, каково тебе… А думал я вот о чем: дело нами сделано, но в нем все равно что-то не так. Все сходится на этом психе, даже больше чем сходится, кроме… Предмет, которым он горло полосовал Антипову, Яковенко, – так мы ведь и не нашли до сих пор. При задержании он пустой был, сама ведь знаешь. И на обысках – как ни искали, орудия нет. А у него непременно должно было быть что-то. Патологоанатом говорил – не обычный механизм нанесения повреждений. Но ведь и у Антипова-Гранта и у Яковенко на горле была именно механическая травма, а не…
– Не укус? – Катя вздрогнула. Бог ты мой, Мещерский Мериме вспоминал: «Это не рана, а укус!», а у нас, выходит, все наоборот…
– У него должно было быть что-то, чем он орудовал. Предмет не могу описать, но это вещь была, оружие – не руками он это делал, хотя с собакой и… Мог, конечно, выбросить, избавиться… Но опять странно: одежду всю в крови сбросил дома и словно забыл про нее. А от орудия поспешил избавиться. Почему? И потом еще одна деталь…
– Те волосы на трупах? – насторожилась Катя.
– Нет, насчет них как раз полный ажур. Вчера Новогорский заключение переслал: повторное комплексное исследование сделал. Мы, когда обыск на даче делали, я… ну, в общем, эта шкура медвежья, я и подумал… Взял, точнее, изъял в качестве образца для исследования. У Новогорского ведь знаешь, какая присказка – принесите образцы материала для сравнения побольше – сделаю все, что от меня зависит. Ну и выдал вчера заключение: волосы, найденные на Яковенко и Гранте, та шерсть неустановленного животного, вырвана из того медведя. Почему сразу не могли определить принадлежность: мех ветхий от старости, прямо в руках расползается. Но я не про шерсть хотел тебе сказать, а про…
– Про что? – Катя чувствовала, как к ней возвращается ее прежнее любопытство.
– Понимаешь, я никак не могу себе объяснить: отчего мы твою Гинерозову до сих пор еще не нашли?
– То есть как? Я не понимаю тебя, Никита.
– Да я сам не понимаю! Ты глянь, что получается: Соленого не нашли сразу только потому, что его вообще никто толком не искал. Если бы в первые же дни, как он пропал, начали искать, прочесали бы местность, нашли бы непременно. Он ведь почти у самой дороги лежал. Там окоп, видимо, снегом замело, был большой сугроб. Потом снег начал таять, половодье, ну и… Далее: ты помнишь, что говорили те пацаны Листовы о том, как они нашли Яковенко? По их словам, труп был «буквально напоказ выставлен» на березе у самой станции, возле пешеходной тропы лежал. И Гранта никто скрывать не думал – труп оставили там, где убили, еще забор кровью расписали словно для привлечениявнимания. А ведь могли тело и в сарай затащить, и за поленницу… Итак, раньше Базаров трупы не прятал. Почему же с телом Гинерозовой он повел себя иначе?
– Никит, ты хочешь сказать, что вы везде-везде искали, что ли? В каждом овраге, каждых кустах, каждом подвале смотрели? Могли просто пропустить и…
– Могли, конечно. Но прежде он вел себя иначе: тела своих жертв не прятал, даже наоборот… А потом изменил своим привычкам. Отчего? Это требует объяснения. И не только у меня. Дай срок, Касьянов тоже спросит. Но… но может и так случиться, что все эти вопросы уже будут не так важны. Послезавтра Базарова на биоэкспертизу везут. Кровь будут исследовать. Там, думаю, все и решится. Ждать осталось не долго в любом случае.
– Его отсюда повезут, из Раздольска? – тихо спросила Катя.
– Отсюда. Когда будут результаты, встанет вопрос о переводе в СИЗО. Да, решится многое.
Катя кивнула: биологическая экспертиза следов крови. И если результаты подтвердят обвинение, то… Я НИКОГО НЕ УБИВАЛ! Лицо Степана стояло перед нею неотступным миражом. Я НЕ СОВЕРШАЮ БЕСЦЕЛЬНЫХ ПОСТУПКОВ!
В чертах этого призрачного лица не было ни раскаяния, ни смирения, ни жалости к тем, кто умер… Катя вздохнула. Или больной, пораженный каким-то там астроцитозом мозг уже не знает таких понятий? Ей было тревожно. Дождь по стеклу все стучал, стучал, как маленький невидимый барабанщик. Катя отчего-то уже не сомневалась: НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧЕНО ПО ЭТОМУ ДЕЛУ. Возможно, все решит экспертиза следов крови, а возможно…
Глава 30
ПОБЕГ
В тот вечер – последний вечер перед началом развязки этой странной и трагической истории – Катя вернулась домой непривычно рано: в половине седьмого. Почти сразу же услышала настойчивый и длинный телефонный звонок: Кравченко объявился. Разговаривали они долго, пока у Кравченко не закончилась телефонная карта, и вроде бы ни о чем. Кравченко жаловался, что «босс его вконец достал», озверел от процедур и больничного безделья, снова начал пить тайком от врачей. А отнимать у него бутылки и объясняться с австрийским персоналом санатория Вадьке уже осточертело. В Бад-Халле тоже зарядили дожди: над Альпами тучи. Народу на курорте много, но все в основном подагрические старцы, ожирелые тетки да рахитичные юнцы, отправленные богатыми родителями излечиваться от пагубной страсти к наркотикам… Словом – смертная скука.
Катя через каждые пять минут спрашивала: «Вадечка, а когда ты приедешь?» Он обещался недельки через полторы: боссу Чугунову и самому уже невтерпеж, да денежки за полный курс лечения уплачены. «Двадцать третьего июня у него последние грязи, думаю, после них сразу же велит билеты заказывать, – сообщил Кравченко. – Ну а у тебя как дела?»
Но Катя и словом не обмолвилась о том, что произошло за эти дни с ней. Разговор с Кравченко – в будущем. Они сядут друг против друга, она должна будет видеть Вадькины глаза. Остальное – неважно.
«Я и вправду по тебе соскучился, Катька, – выдал он напоследок весьма жизнерадостно. – В следующий раз закатимся на альпийский курорт вместе, вот только деньжонок наскребем. Семейной паре тут найдется чем заняться».
Катя ответила: да, конечно. А потом традиционное: «И я тебя люблю. Целую». И разговор закончился. С Кравченко у них никогда не выходило нормального телефонного разговора – только какой-то треп. И в этом, наверное, техника была виновата: телефон – неудачный посредник.
По телефону за жизнь можно было с чувством, с толком, с расстановкой часами толковать только с одним человеком – Мещерским. И не только беседовать за жизнь, но и получать дельные советы, рассеивать сомнения, обсуждать чужие тайны, даже пытаться решать некие смутные загадки, неотступно терзающие ум.
Катя поужинала, надо признаться, с большим аппетитом. Как ни странно, но нервный стресс последних дней никак не сказался на аппетите. В зарубежных детективах, которые Катя порой почитывала на сон грядущий, героини обычно вообще ни черта не ели, а лишь глушили коньяк, мартини да черный кофе, нервно куря сигарету за сигаретой. А Катя наелась помидоров, отварной трески и тушеной моркови. А кофе вообще пить не стала: вредно на ночь для цвета лица. Потом уселась с ногами в любимое Вадькино кресло, взяла телефонную трубку и набрала номер Мещерского.
Сережка оказался дома и даже – навеселе, что было для него большой редкостью.
– Сереж, привет, это я. Хочу тебя знаешь о чем спросить? – начала Катя без предисловий. – Да ты пьян, что ли?
– Ни-ни, ни в одном глазу, Катюш, – Мещерский говорил почти связно. – Мы малайцев провожали в Шереметьево… Я, как рыбка золотая, там на посылках сновал – ерунда какая-то с таможней… Еле сплавили…
– Ясно все с тобой, – Катя вздохнула: Сережка ей был нужен даже в таком малость клюнувшем состоянии. – Напряги все свои хваленые логические способности, думай и отвечай на вопросы.
