При невыясненных обстоятельствах (сборник) - Леонов Николай Иванович (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Никакой «Каныгиной Аллы» ни в общежитии, ни вообще в техникуме не было. В общежитии из похожих фамилий была Каневская Света и Куницына Ира, но вряд ли даже Куницыну, не говоря уже о Каневской, можно переделать в Каныгину.
Осмотрев письмо, зафиксировав положение конверта и наклон — нельзя исключать условный знак, — Ровнин вернулся к столу. Тетя Поля что-то делала на кухне, комендантша еще до занятий ушла в учебный корпус. Ровнин сразу же подумал, что это «Каныгиной Алле» вполне может быть пустышкой, не связанной ни с лопоухим, ни вообще с бандой. Но обратный адрес, это «Южинск, до востребования», да еще неразборчивая подпись — все это очень и очень походило на ожидаемое. Правда, лопоухому, если он, допустим, окажется около стеллажа в самую толчею, все-таки удобней будет взять из ячейки конверт с мужской фамилией. Хорошо, но, может быть, одна из связных — женщина? Девушка? Можно допустить и другое: письмо адресовано женщине специально, чтобы не привлекать внимания.
Так или иначе, подумал Ровнин, надо позвонить Семенцову. Если все так, как рассчитывал Лешка и теперь рассчитывает он сам, за этим письмом должны явиться уже сегодня, в крайнем случае — завтра или послезавтра. Потянувшись к телефону, Ровнин еще раз вернулся к давно занимавшей его мысли: нужно ли просить Семенцова о дополнительном наблюдении? И снова, в который раз, решил, что не нужно, и прежде всего из-за тех же соображений о легком облачке. Ведь если банда что-то заподозрит — конец: пропадет последний шанс. Что же сказать Семенцову? Первое — попросить санкцию прокурора на вскрытие письма. Второе — намекнуть, что «авария» (появление письма) может быть «легкой» (кодовое обозначение пустышки).
Ровнин снял трубку, набрал номер; услышав ответ Семенцова, сказал:
— Иван Константинович? Здравствуйте. Андрей Александрович беспокоит. (Включенное во фразу официальное «Андрей Александрович» означало: «Звоню по делу».)
— Да, да, — отозвался Семенцов. — Здравствуйте. Я слушаю.
— Тут, кажется, у меня авария. («Пришло письмо».)
— Вот как? Легкая? («Предполагаете пустышку?»)
— Не исключено.
— Что, вам помочь отремонтировать? («Нужно ли установить дополнительное наблюдение за общежитием?»)
— Попробую пока справиться своими силами. («Дополнительного наблюдения пока устанавливать не нужно».)
— За ГАИ не беспокойтесь, это я беру на себя.
— Тогда спасибо, Иван Константинович, все в порядке, не буду больше задерживать. Я еще позвоню, хорошо? До свиданья.
— До свиданья.
Для того чтобы определить, пустышка это или нет, ему нужна помощь Ганны. Вскрывать заведомую пустышку — для уважающего себя оперативника позорно и неприлично. Может быть, эта Каныгина Алла когда-то училась в техникуме и Ганна ее вспомнит; кроме того, в Южинске есть еще пищевой институт, и Каныгина вполне может учиться там.
В двенадцать тетю Полю сменила тетя Валя. В два тетя Валя позвала его обедать, но он попросил дать ему только второе и перекусил за столом, сказав, что ждет звонка. Скоро Ровнин дождался прихода второй почты, конца занятий и медленного непрерывного движения возвращающихся с занятий через прихожую.
Ровнин только приподнялся ненадолго, чтобы заметить, положила ли Лиза сейчас письма в ячейку «К», и увидел, что там оказалось теперь еще два письма: Красиной и Кульчицкой. Вернувшись с занятий, обе, Красина и Кульчицкая, взяли свои письма. При этом письмо «Каныгиной» оба раза было передвинуто: Кульчицкая переставила его к другой стенке, а Красина, мельком посмотрев, положила голубой конверт плашмя, вверх адресом. Пришла Ганна, и, сидя за столом, Ровнин увидел, как она сразу же наткнулась на голубой конверт на имя Каныгиной. Про себя Ровнин отметил, что на этот раз Ганна действует почти идеально. Будто мельком осмотрев стеллаж, она подошла к столу, улыбнулась и, легко тронув аппарат, сказала:
— Здравствуй еще раз.
Хорошо, что она задержалась. Где же с ней переговорить? Переговорить надо так, чтобы их никто не слышал, и в то же время не терять контроль над ящиком. Где же? В переулке? Пожалуй. Перед дверью в общежитие — это самое удобное.
— Ганна, ты как насчет выйти на улицу?
Улыбнулась. Молодец, просто молодец девочка. Пожалуй, работу с ней он проводил не зря.
Они вышли в переулок и остановились у двери. На Ганне ее излюбленный цветастый сарафан; волосы чуть собраны и перевязаны голубой лентой. А глаза потемнели.
— Андрей, в ячейке «К» лежит письмо какой-то Каныгиной. Ты видел?
Что там ни говори, а девушка она что надо. Очень даже что надо. Жаль только, совсем, ну просто совсем не в его стиле. А ведь наверняка есть люди, которым нравятся именно такие. Вот такие, статно-тяжелые, с бархатным взглядом. Но не ему.
— Ганночка, может быть, ты все-таки знаешь какую-нибудь Каныгину? Может, такая училась здесь раньше?
Пока в дверь входили только свои и никто не вышел. Ровнин заметил: у Ганны на виске, у брови, на смуглой коже вспыхнуло и тут же исчезло красное пятнышко. Волнуется.
— Я здесь четыре года учусь и никогда о такой не слышала.
Проверить пищевой институт? Или этой же ночью вскрыть письмо и сразу узнать, что в нем: ожидаемое или пустышка?
Они вернулись в общежитие, и, только глянув на стеллаж, Ровнин увидел, что письма Каныгиной Алле в ячейке нет, а главное, никого нет и за столом дежурной.
Сначала он обругал себя. Ведь он должен был помнить, что в общежитии есть окна первого этажа, в которые можно самым обычным образом влезть. Нет. Влезать из-за письма в окно — для этого надо быть просто кретином. Кто же вошел в общежитие, пока они стояли в переулке? Кажется, три девушки. Да, точно, три девушки. Галя Попова, маленькая первокурсница из третьей комнаты, вошла одна. Чуть позже, вдвоем, вошли Аня Стецко и Лида Бекряева, обе из восьмой комнаты. Нет, он все-таки приличный лопух и запросто может сейчас влипнуть. Письмо вполне мог взять кто-то не из этих трех, и тогда в поисках голубого конверта придется перелопачивать все комнаты. А это уже не легкое облачко, а целый ураган.
— Смотри, Андрей, письма нет. Ты видишь? — сказала Ганна.
— Вот что, Ганночка. Пока мы были на улице, сюда вошли трое. Попова, Стецко и Бекряева. Так вот, ты осторожно спроси у каждой из них, не брала ли она письмо. Только осторожно, мимоходом.
— Все ясно.
Ганна ушла. Да, она-то молодцом. А он последний лопух, самый что ни на есть последний. Отлучился, называется, не теряя контроля. Теперь вот опрашивай все общежитие. Он ждал минут десять; наконец, услышав, как идет Ганна, вышел.
— Попова, — Ганна вздохнула. — Письмо взяла Попова.
Галя Попова. Тихоня. Тише воды, ниже травы. Страшное облегчение, буквально гора с плеч.
— Ты с ней поговорила?
— Это письмо для ее сестры, так она говорит. Сестра ее со своим мужем хочет расходиться, а сейчас встречается с одним мальчиком. Он здесь живет, южинский. А сестра под Южинском, в Сергиевке. Ну вот, этот мальчик ей сюда и написал — из-за мужа.
Все точно. Все по делу — и обратный адрес «до востребования».
— Это что, ее родная сестра?
— Да, родная. А муж — Каныгин. И знаешь что, Андрей? Если мое мнение тебя интересует, мне кажется, Галя не наврала.
Да, скорей всего, эта самая Галя Попова не наврала. Он ее хорошо знает. Такой мышонок. Тихий мышонок с первого курса. В таком случае можно сказать одно: первую пустышку он прошел, и прошел сравнительно легко.
Вечером он позвонил Семенцову и сказал, что авария была совсем легкой, легче даже, чем он думал.
Они сидели вдвоем в квартире Семенцова.
— Понимаете, Иван Константинович. В общем, вы, наверное, правы, даже почти наверняка вы правы. Я сам, честно признаться, уже мало верю, что чего-то дождусь. Но есть одно «но», понимаете, одно маленькое «но». Человеком, который работал здесь до меня, был Евстифеев. Вы хорошо его узнали?
Семенцов придвинул к себе блокнот и молча стал рассматривать пустые листы. Кажется, Ровнин попал в самую точку. Но из вежливости надо выдержать паузу.
