При невыясненных обстоятельствах (сборник) - Леонов Николай Иванович (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Когда Лиза уходила, Ровнин по ее движениям уже примерно знал, сколько и в какие ячейки пришло писем. Он подходил к стеллажу и просматривал все, что поступило; постепенно он научился проверять ячейки за десять пятнадцать секунд. Там, где лежали одно — два письма, хватало взгляда; там же, где писем было больше, — легкого движения руки.
Потом наступала протяженность — протяженность дня, который надо было чем-то заполнить. До начала четвертого, появления почтальонши и конца занятий, общежитие оставалось почти пустым, и он должен был найти себе какую-то работу или занятие, желательно — находясь при этом недалеко от входа. В первые дни работа еще была — Ровнин вычистил, замазал и заштукатурил все щели, вставил стекла, навел полный инвентарный порядок в кладовках, переписал все до одного списки. Все это было сделано довольно скоро; потом уже ему оставалось находить и придумывать занятия самому. Обычно он просто сидел за столом или в дежурке, выслушивая новости от тети Поли, тети Вали или комендантши. Все эти новости он давно уже изучил; он знал все о дочери и внуках тети Поли; знал об одинокой жизни тети Вали, знал, что главная забота и смысл жизни Варвары Аркадьевны — удержать собственного мужа, который хочет ее бросить и которого она любит. С комендантшей ему приходилось говорить особенно часто: она считала Ровнина человеком, хорошо знающим жизнь, и уже несколько раз спрашивала совета, как ей быть с мужем. Если же никого не было, то после первой почты Ровнин просто сидел один и просматривал газеты.
В два часа, к обеду, дежурная обычно заканчивала варить на кухне суп и жарить котлеты. После обеда было легче; в три кончались занятия, приходила вторая почта. После четырех до самого вечера прихожая уже не пустовала. Кто-то входил и выходил, кто-то кого-то ждал; иногда здесь просто стояли и разговаривали — свои и те, кто ждал девушек, как их называла тетя Валя, «пришлые». В воскресенье прихожая оживала с утра до вечера, и именно за счет «пришлых», которые иногда приходили с двенадцати. Обычно это были парни лет двадцати — двадцати двух. Они или вызывали кого-то, или оставляли дежурной документы и проходили к знакомым, или просто стояли в прихожей и ждали. Ровнин постепенно пригляделся к ним и в основном знал всех в лицо; каждого вновь приходящего он про себя отмечал. Но он понимал, что искать лопоухого среди «Пришлых» — впустую. «Маленький» (или кто-то еще) может появиться здесь только один раз, чтобы взять письмо и уйти. Торчать здесь понапрасну, изображать любовь и мозолить всем глаза ему ни к чему.
Ровнин уже лег спать, когда раздался резкий звонок телефона. Не поворачиваясь, он нащупал в темноте и снял трубку:
— Алло. Алло, вас слушают.
Трубка молчала. Он посмотрел на часы — половина одиннадцатого. За время работы сотрудником ГУУР Ровнину много раз приходилось жить в гостиничных номерах и чужих квартирах, и почти в каждом номере и в каждой квартире раздавались вот такие звонки, без ответа. Ровнин знал, что эти безымянные, неизвестно как возникающие звонки — почти неизбежная участь любого места, где есть телефон. И вот сейчас такой звонок впервые раздался здесь, в квартире на Средне-Садовой. Мембрана тихо, еле слышно шипела. По звуку фона Ровнин понял, что неисправность линии или аппарата здесь ни при чем. В трубку просто молчали. Значит, кто-то или шутит, или очень хотел бы услышать его голос. А может быть, не то и не другое.
— Алло. Вас слушают.
Никто и на этот раз не ответил. Ровнин положил трубку.
Потом такие же точно звонки раздавались еще несколько раз. Постепенно Ровнин привык к ним. Звонили всегда по вечерам, в самое разное время; в восемь, в десять. Один раз даже в двенадцать.
В квартире в свободное время по вечерам Ровнин обычно читал или смотрел телевизор. Если же программа была скучной, а читать не хотелось, он разворачивал на полу и изучал карту города. Карту, а также указатели и путеводители он подготовил заранее, еще в Москве. Карта была крупномасштабной, с подробно выделенными микрорайонами, пригородами и маршрутами транспорта. Эту карту Ровнин постепенно выучил, как таблицу умножения. Он «прорабатывал» город район за районом, методично, неторопливо, по частям, с карандашом в руках, запоминая и повторяя названия. В названиях площадей, улиц, переулков, тупиков, пустырей полководцы уживались с писателями, а имена философов прекрасно чувствовали себя рядом с Биндюжными и Привозными. В конце концов он в любой момент мог представить себе весь город, целиком.
Сначала он добился того, что вся карта стала ему ясна и понятна. Потом, вспоминая Лешку и то, что он наверняка вот точно так же изучал эту самую карту, Ровнин стал наносить на нее, сверяясь с указателями, справочниками и путеводителями, все, что могло как-то пригодиться: районные банки, сберкассы, торговые точки, заводы, фабрики, стоянки такси, бензозаправочные колонки, вокзалы, аэропорты, пристани, крупные гостиницы и рестораны. Закончив с этим, занялся объектами помельче: отметил кафе, бары, санатории, дома отдыха, пляжи, базы проката лодок и морских велосипедов. За месяц, не выходя из своей квартиры, он узнал о Южинске все, что можно было узнать о городе, и теперь с закрытыми глазами представлял себе все коммуникации, извивы улиц, выезды за город и пригороды — до последнего прогулочного портпункта и остановки электрички.
Так прошли март и половина апреля. Дни, как и ожидал Ровнин, проходили без изменений. Не появлялось ни письма с незнакомой фамилией, ни лопоухого, ни просто намека на что-то похожее. В общем, Ровнин знал, что даже если у него есть шанс, слабый шанс, то и в этом случае ожидание может продлиться очень долго. Он подготовил себя к этому — и ждал. Знал он и другое: что такое ожидание и есть самое трудное. И тем не менее, несмотря на полную неопределенность, серьезное. Если ты хочешь хоть чего-то добиться, ты должен верить, что оно серьезно в любом случае. Но Ровнин знал, что в это обычно не верится. Наоборот, тебе все время, чем дальше, тем больше, кажется, что по сути своей все это «чистый порожняк».
Каждый день в четыре часа, а по воскресеньям утром и днем он видел, как Ганна проверяет письма. Сначала она делала это довольно топорно, так, что он морщился. Особенно в первые дни она буквально клевала каждую ячейку, поминутно оглядываясь, а когда кто-то подходил, замирала. Поэтому понять, что она проверяет ячейки, смог бы и младенец. В конце концов Ровнин однажды не выдержал — позвал Ганну в дежурку и сделал ей серьезное внушение:
— Ганночка. Я же просил тебя, чтобы ты делала это незаметно. А ты? Не замирай ты над каждой ячейкой! Пробеги глазами, и все. Не таись. Ты же, как курица, клюешь. У тебя что, с памятью плохо?
Закончив, он понял, что сказал лишнее. Ганна отвернулась, у нее покраснели виски и скулы.
— Ну вот, надулась. Я ведь хочу только тебе объяснить, что это очень важно. Ты понимаешь?
По-прежнему стоит отвернувшись. Черт возьми, какая святая обида! Ровнина взяло зло. Да ну ее с ее обидой! Этот детский сад надо кончать.
— Ганна! — он постарался нажать. — Ганна, прекрати!
— Да? — она не повернулась.
— Ты понимаешь, что это важно? Да перестань ты дуться, в конце концов.
— Понимаю, — еле слышно сказала она.
— Эмоции, Ганночка, здесь не нужны. Не обижайся.
— Я не обижаюсь.
— От тебя требуется одно — незаметно проверить пришедшие письма. Пришедшие, понимаешь? Пришедшие, а не все. Обычно их кладут ячеек в десять. В каждую по одному-два. Редко по три. Ну? Это же просто.
Кажется, она думает сейчас совсем о другом.
— Ганна!
— Я постараюсь, Андрей.
— Вот и постарайся. И не нужно эмоций.
Все-таки она ушла явно обиженной, но, кажется, после этого исправилась. По крайней мере, теперь уже понять, что Ганна проверяет почту, мог только он.
Ровнин знал, что пустышка, обычная, элементарная пустышка, рано или поздно должна появиться. Так и оказалось — он поймал ее в конце апреля. Это случилось утром, как только Лиза ушла. Ровнин подошел к стеллажу, как всегда, быстро осмотрел ячейки — и сразу же застрял на букве К. «Каныгиной Алле» — значилось на только что положенном в ячейку письме. В то утро на «К» Лиза положила только один конверт, и теперь Ровнин, не трогая его, внимательно осмотрел. Это был стандартный голубой почтовый конверт. Его приставили к стене ячейки почти вплотную, с небольшим наклоном. На конверте аккуратно, мужской рукой был выведен адрес: «Гор. Южинск, Матросский пер., 6, Каныгиной Алле». Обратный адрес: «Гор. Южинск, Главпочта, до востребования». И внизу, в углу, неразборчивая подпись.
