Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11 - Веденеев Василий Владимирович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Борис вскочил и выхватил рубашку из брюк.
— Нате!
На теле выше поясницы виднелась незажившая царапина. Кушнирчук наклонилась вперед. Небольшая ранка и правда могла быть сделана кончиком ножа.
— Кто обрабатывал йодом?
— Сам.
— Самому неудобно — спина же...
— Я перед зеркалом.
— В чем вы были одеты?
Бысыкало снял пиджак.
— Вот дырка.
— На вас были и рубашка, и майка. Где они?
— Дома под ванной.
— Тоже порезанные?
— На майке еще и кровь осталась.
Борис заправил рубашку, надел пиджак, важно сел.
К Наталье Филипповне подкралось сомнение: не сам ли Бысыкало порезал одежду и царапнул спину? Может, Любава Родиславовна посоветовали? Ей угрожали, с сыном та же история... Та да не та. Над ним висит подозрение в совершении нападения, вот он и старается избежать наказания, придумав историю с запугиванием. А чего добивается Любава Родиславовна? Хочет выгородить сына? Он должен бы об этом знать. А действуют порознь: он сам по себе, она сама по себе. Почему? А если Борису и правда кто-то угрожал? Угроза убийством карается законом. Но и за ложные показания предусмотрена кара. Борис заслуживает ее: крутит туда-сюда. Он в беду не упал — по ступенькам сошел. С ложью долго не проживешь.
— Матери об этом не рассказывали?
Борис немного помолчал.
— Не отважился, — сказал вдруг, будто кто вдохнул в него решимость и смелость.
— А Марте?
— Тоже не рассказывал.
Опустил голову. Наталья Филипповна имела все основания считать его трусом. Ну разве не трус? Нужно было сразу рассказать правду. А теперь ему не верят.
— Скажите, какой голос был у того человека?
— Хриплый, как у спившегося.
— Вы могли бы его узнать?
— Кого?
— Голос.
— Не знаю. Но я убежден, что тот, кто меня царапнул ножом, должен быть выше меня — говорил как-то сверху. И сильнее. А обувь, наверное, носит большого размера — ударил ногой, как лопатой... Да я, наверное, и голос узнаю.
— С опознанием голоса придется подождать.
И Наталья Филипповна поспешила к Карповичу.
Версия, что преступление совершил кто-то из тех уже освобожденных, с кем Балагур отбывал наказание, заинтересовала Кушнирчук. Она также поддержала соображения майора Карповича о том, что Балагур ранен ножом, прицельно брошенным с некоторого расстояния. Наиболее вероятно — из-за ствола ясеня. На ручке не обнаружены отпечатки пальцев преступника. Почему? Кидая нож, он держал его за кончик лезвия, и следы стерлись, когда нож врезался в одежду и в тело.
Было у майора Карповича еще одно доказательство, подтверждающее его версию. На месте преступления провели эксперимент. От ствола ясеня даже нетренированная рука попадала в чучело тяжелым ножом. Нож летел, словно им выстрелили, глубоко врезался в спину пластмассового человека. Наталья Филипповна тоже попала с третьего раза. И задумалась. Если Балагур и правда ранен таким образом, тогда допущена ошибка. Калина Касиян сказала, что в дела человека, который прятался за ствол ясеня. Тогда следователю не пришло в голову, что преступник не подходил к жертве, а бросил финку. Поэтому и собака не взяла след с того места, где лежал Дмитрий. Нужный момент упущен. Расплачивайся теперь за него днями, неделями, а может, и годами...
Кто же отбывал с Балагуром наказание в исправительно-трудовой колонии? Вадим Гурей. Он приходил в больницу к Дмитрию. Какие между ними отношения?
...Вадим встретился с Дмитрием на сельской улице. Было воскресенье, и Вадим собрался к брату. Встретив друга, вернулся домой. Жена его Душка обрадовалась: «Дорогому гостю — двери настежь». Сидели в тихой комнате. За окном краснели яблоки. Хозяйская рука видна была во всем: в ровных грядках, умело обрезанных деревьях и аккуратно подвязанных виноградных лозах, с которых свисали обильные черные гроздья.
Вадима потянуло на песню. Замурлыкал стародавнюю про тяжкую долю человека, который «живет в тоске, спит на голой доске», потому что изменила жена, ушла к другому. Допел и сказал:
— Обдурил Кривенко твою жену, Дмитрий.
Балагур промолчал.
— А она же вас разыскивала, — заморгала Душка. — Говорила, будто адвокат писал какое-то письмо в колонию.
— И его съела глиста! — недовольно буркнул Гурей, косо глянув на жену.
— А я считаю, — не унималась Душка, — что вам, Дмитрий, нужно встретиться с Ириной, поговорить... Не такая она уж грешница. Ну, поверила Кривенко, ошиблась...
Вадим перебил:
— Не очень-то защищай. Она же не маленькая. Нужно было думать.
— Э-э, — рассердилась Душка, — тебе легко говорить. Каждый может оступиться. Одинокой женщине с ребенком нелегко. У Ирины даже крыши над головой не было. Куда ей было деваться, когда Фитевка выгнала? У Ирины ваш сынок, Дмитрий. Вы должны поехать к ней...
Упоминание о сыне встревожило Балагура.
— Обманул я его, сказал: еду на море. Посылал Ирине деньги, не жалел. Правда, деньгами отца не заменишь... Теперь Ирина в Синевце живет. Семнадцатого у нее день рождения. Может, и правда поехать?
Потом Вадим говорил о своей работе, о низкой оплате труда в колхозе. Вспомнил и колонию.
— До сих пор смешно, как горевал старшина Железобетон, когда ты убежал, Дмитрий. Убивался, будто у него ребенок помер. Трижды делал перекличку, заглядывал за спину каждого, будто ты спрятался и не хочешь отзываться. А лейтенант Сизов только повторял: «Поймаем. Осудим. Поймаем». И бегал перед строем как ошпаренный.
— Если бы не хитрость Байбала Болодюмаровича, лешего они поймали бы, — бормотал Дмитрий.
— Откровенно говоря, — сказал Гурей, — я даже обрадовался, когда узнал, что тебя поймали. А когда отправили в другую колонию, загрустил: привык к тебе, Дмитрий, к шуткам твоим, к песням, которые ты почему-то насвистывал, а не пел... И делился ты со мной всем, как с братом. Только о побеге — ни гугу. А об измене жены рассказал. Я еще не верил. Говорил, брехня это. А оказалось — правда. Если б ты не убежал — давно бы дома был.
— Что было, то прошло, не вернешь, — отмахнулся Балагур...
Наталья Филипповна расспрашивала Гурея об отношении других осужденных к Балагуру.
— Нормально относились, — сказал он.
— Никто ему не угрожал?
— У него спрашивайте...
Знает она, у кого спрашивать. Но Балагуру стало хуже — его трогать нельзя. А следствие ни с места. Вот и засомневалась она: распутает ли дело? Сказала об этом майору Карповичу. И наслушалась: «Вы, Наталья Филипповна, устали. Вот и опускаются руки... Забыли, наверное, что из десяти версий девять ошибочные. И все же нет преступления, которое невозможно распутать. Вот представьте: идете вы полем по еле заметной в густой траве тропинке. Вдруг кажется, что тропка побежала вправо. Вы делаете несколько шагов вправо и убеждаетесь, что ошиблись. Возвращаетесь назад. Идете влево... И опять сбиваетесь с пути. Снова возвращаетесь. А тут и сумерки опустились. Куда идти?.. Так и у следователя. Ищешь и находишь людей, а они ничем помочь не могут; добываешь факты, а они ничего общего не имеют с данным уголовным делом; тратишь силы и время, устанавливая, кому принадлежит вещественное доказательство, а оказывается, оно случайно попало на место происшествия...»
Не знал Вадим Гурей, как была недовольна собой старший лейтенант Кушнирчук. Ему-то что. «У него спрашивайте», — и все.
— Скажите, Вадим, — не отступала Наталья Филипповна, — вы кому-нибудь говорили, что семнадцатого октября Балагур собирается ехать к Ирине на день рождения?
Гурей нахмурился и сцепил руки на коленях.
— Не припоминаю.
— Кто еще отбывал наказание вместе с Балагуром?
— Разве всех назовешь?
— Всех не нужно. Назовите тех, с кем у Балагура были какие-то стычки, споры, а может, и драка.
— Кулачные бои в исправительно-трудовой колонии запрещены.
Глаза Гурея сузились, как от яркого света.
— Драки и тут, на воле, не разрешаются, однако случаются.
