В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
Грань между нормальным и аномальным в характере Базарова, как было известно Кате, занимала и Колосова. Он как-то признался ей, что не считает это дело законченным: «Не могу сбросить его с себя, Катя». Хотя все вроде было, как говаривают в розыске, почти в ажуре. Но это самое загадочное «почти» и не давало Колосову возможности расслабиться.
За изучение личности «психа» Никита взялся чуть ли не добровольно, в принципе это была теперь прямая обязанность следователя Касьянова. Сыщики отдела убийств доставляли в прокуратуру на допросы учеников школы в Отрадном. Допросили всех, кого сумели там отыскать. Но это был, по-видимому, новый курс – новобранцы, они мало что знали про Базарова. Прежних же штурмовиков, участвовавших, по свидетельству Кати, в налете на цыганский поселок, и след простыл. В самой же школе добиться информации о бывших учениках так и не удалось. Списки оказались липовыми – видимо, ученики, приходившие к Базарову, не желали себя афишировать. В результате выяснить то, что больше всего интересовало следствие – где именно мог скрываться Базаров до и после нападения на свою невесту, – так и не удалось.
Правда, кое-какие сведения об «учителе» все же дал некто Константин Баринов. В нем Катя снова бы узнала того, кто «заботился» о ней в Отрадном. Он и вправду оказался спортивным тренером, мастером спорта по легкой атлетике и дзюдо. Это был еще очень молодой человек, напористый и энергичный. Он долго распространялся о системе обучения в школе, о курсе «выживания в экстремальных условиях» и, казалось, ничего не скрывал.
Колосов пытался выяснить у него: участвовали ли ученики в каких-либо, как он выразился, «оргиях», в охоте на домашний скот в окрестностях Половцева, Мебельного, Грачевки и Уваровки? Баринов помялся-помялся, а потом признался: да, мол, Степан Базаров пару раз предлагал испытать себя. В экстремальной ситуации, во время военных действий, при выполнении спецзаданий, когда нельзя палить костров, готовить пищу обычным способом или пища-то на исходе, нужно иметь навыки обходиться «нетрадиционной едой», в частности сырым мясом отловленных животных. Баринов тут же угодливо предложил «возместить ущерб», рассказал: «Ребята, помнится, кроликов каких-то где-то нашли, ободрали, распотрошили и, кажется, козу. Но мясо то ели не все. Половина сразу же блевать стала. Степан Владимирович, помнится, сердился чрезвычайно…»
Сердился «оборотень»… Колосов едва не ухмыльнулся, услышав рассказ. Баринов цветисто заговорил о методах самоконтроля и адаптации к природным условиям, о тибетском учении «изживания навыков цивилизации», о тренировках таких столпов карате-до, как Масутацу Ояма и Масаюки Хасатака. О путях выживания «без всего», выработанных школой Кекусинкай. У Колосова уже голова шла кругом, а Баринов все сыпал названиями дисциплин, преподававшихся в базаровской школе: «готтон-но» – искусство маскировки в связи с теорией пяти элементов; техника «тейхендзюцу» – искусство передвижения: падения, прыжки, перекаты, кувырки (Колосову вспомнился Базаров, катавшийся по мокрой росистой траве), техника «шинби» – умение сливаться со средой; техника бросков, захватов и удушений…
Последнее Колосов попросил осветить поподробнее. И опять получил нескончаемую лекцию, обильно пересыпанную цитатами из учений отцов джиу-джитсу и айкидо.
После общения с Бариновым Колосову стало тоже казаться каким-то неправдоподобным, что психически больной Базаров разбирается во всем этом. И болеетого – учит других! И видимо, неплохо, потому что, по свидетельствам Баринова, школа выживания начинала процветать.
Кое-какие справки Колосов постарался навести и через своих знакомых, в основном прежних сотрудников спецподразделений МВД и ФСБ в Российской ассоциации боевых искусств. Базарова там знали. Говорили разное. Кто – крутой, но настоящий профи, другие же усмехались презрительно и загадочно. Однако в подробности никто не вдавался. Кое-кто упомянул о конфликте с руководством, как о главной причине ухода Базарова из ассоциации. Но дело заключалось не в каких-то причудах базаровской психики, а в обычной финансовой сваре: кто-то кому-то недоплатил, кинул и…
Катя, со слов Колосова, знала и о тщетных попытках разговорить единственного возможного очевидца по делу. В Раздольске срочно разыскали бомжиху Серафиму. Никита, оказывается, тоже не забыл сцены во дворе раздольского отдела. Он предполагал, что полоумная нищенка застала «оборотня» во время одной из охот на месте преступления. Но вот что именно увидела Серафима: расправу ли над очередной собакой или же над Антиповым-Грантом, Яковенко или Соленым? Бомжиху ласково и терпеливо обрабатывали и участковый Сидоров, и следователь прокуратуры. Последний после каждой беседы тщательно проветривал кабинет и ворчал: «Где это видано, чтоб на одного дурака вторая ненормальная дура давала показания? Да с такими протоколами допросов нас в суде на смех поднимут!» Однако истина была небезразлична и ему.
Слишком много ненормальных… Это начинало постепенно тревожить и Катю. Только она не высказывала своих соображений вслух. И так уже ее ежедневный вопрос: «ОН сказал, где Лиза?» – доводил Колосова до тихого бешенства.
Однако Колосов, добровольно раскрывший перед Катей почти все раздольские карты, не говорил ей об одной важной детали. Работу с Базаровым по поводу исчезновения гражданки Гинерозовой он держал на особом контроле. Этим и занимался в Раздольске Халилов, освободившийся наконец после передряги в Октябрьском СИЗО. Кстати, имена двух сокамерников Акулы, подозреваемых в его убийстве, он привез в личном рапорте Колосову, сразу же подшитом в агентурное дело. Касьянов, в производстве которого по-прежнему находилось дело по убийству Игоря Сладких михайловской преступной группировкой, принял работу Халилова к сведению. И присоединил октябрьский эпизод к прежним «грехам» Бриллианта Гоши. Благо свидетельская база и негласная информация Халилова теперь это позволяли.
Но сейчас Ренат начинал новые и трудоемкие контакты с «психом-вервольдом»: Базарова неожиданно для него перевели в другую камеру, где у него оказалось двое соседей. Одновременно с переводом, там же в Раздольске, его навестила группа врачей-психиатров из Института им. Сербского, решивших лично взглянуть на «оборотня»-ликантропа перед стационаром. Они долго и обстоятельно беседовали с Базаровым. Правда, выводами врачи делились с прокуратурой и Колосовым скупо: ну что ж, больной контактен, в убийствах своей вины категорически не признает, насчет «ночных охот» шутит, уклоняется от прямых ответов, исповедует крайне правые политические взгляды, к своему нынешнему тюремному заключению относится как к недоразумению, впрочем, особого интереса не проявляет, его, пожалуй, больше волнуют события в югославском Косове – этнический конфликт между сербами и албанцами, о котором он слышал по радио. В новой камере было радио, и это, кстати, не было случайностью.
«Ишь ты, – подумал тогда Колосов. – Косово психа интересует, надо же…»
Вечером он читал рапорт Халилова – там было то же самое. Вервольд был тихим молчаливым сокамерником. Только по ночам… По ночам он иногда вставал и долго и монотонно кружил по камере, мягко ступая босыми ногами по ледяному бетонному полу. Как тень или зверь в клетке.
Халилов медленно, но неуклонно начинал продвигаться к главной цели: выяснить, где труп девушки. Заставить, уговорить, убедить, припугнуть психа, чтобы сломался, сознался и показал место захоронения. Это была долгая продуманная осада. К ней по всем правилам тактического искусства полагался и отвлекающий маневр – лобовая атака. И на роль психологического тарана Колосов выбрал Дмитрия – поэтому сам предложил тому свидание с братом. Пусть поговорят, а уж реакцию «вервольда» мы потом в камере понаблюдаем…
Но свидание близнецов, разрешенное Касьяновым, не принесло почти никакого результата. Дмитрий о беседе с братом молчал, и на него тяжело было смотреть, когда Степана уводил конвой. Колосов не стал лезть парню в душу: захочет – скажет, а скорее всего – нет. А вранье его слушать…
