В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
Дмитрий отреагировал на грубую прямоту вопроса и на «тыканье» по-мужски: во взгляде, брошенном им на начальника отдела убийств, можно было прочесть: «А пошел ты», но ответ был вежливо-неопределенным:
– Если хотите что-то узнать о Степане – спрашивайте меня, а не этого… Он, Ванька, зеленый еще. И это дело его вообще не касается.
– Это всех касается. Но ответ знакомый. В нашу первую встречу вы… ты сказал мне о брате то же самое. – Колосов похлопал по пухлой пачке медицинских документов, лежавших на столе, их предстояло сегодня же отвезти в прокуратуру Касьянову. – Выходит, ты, Дима… ничего, что я с тобой по-пролетарски, на «ты»? Не коробит?
– Ничего. Это даже сближает нас.
– Выходит, ты, Дима, – полное справочное бюро по всем семейным вопросам. – Колосов вздохнул: если бы хлыщ начал запираться, мол, ничему такому я братца не учил, пришлось бы разыгрывать и с ним злого следователя: упрекать, уличать, раздражаться, повышать голос. Но Дмитрий – парень умный. Сам идет навстречу неприятностям и совсем не собирается скрывать, что в семье о Степане будет говорить теперь только он.
– На днях у Касьянова в прокуратуре был адвокат Степана и…
– И? – Дмитрий насторожился. – Я целиком поддерживаю избранную им линию защиты. Если Степке все-таки докажут, что именно он совершил весь этот… ужас – вы же говорите, что располагаете какими-то неопровержимыми доказательствами, – то речь может идти только о принудительных мерах медицинского характера. Вы же читали то, что я вам привез. Вы знаете его диагноз?
– Сначала его будут судить. Твоего брата, Дима, будут судить как убийцу. Вопрос же о его вменяемости решит судебно-психиатрическая экспертиза.
– Это азбука, я юрист, мне объяснять не нужно.
– Это порядок, установленный законом.
– Но Степку лечить нужно! Ему не в тюрьме сейчас место, а в психиатрической клинике!
Колосов положил перед собой выписку из истории болезни. Пролистал. Зацепился отчего-то взглядом сначала за строчку из «характеристики пациента Базарова Степана, поступившего в стационар…»: «Пациент обладает нормальным (средним) коэффициентом умственного развития (момент учебы в университете). Хорошее физическое развитие… активно занимался многими видами спорта…»
Далее взгляд привлекало это самое прежде незнакомое слово астроцитоз. Да уж, термин так термин…
– Когда в семье начали замечать, что Степан изменился? – спросил Колосов устало.
– Другие – не знаю, а лично я почти сразу, как у него температура после горячки спала, еще там, в инфекционной больнице, – Дмитрий сгорбился. – Я заметил первый, я сидел с ним. Сиделку не стали нанимать.
– Дорого, что ли, показалось?
– Нет, – Дмитрий хмуро взглянул на Колосова. – Он мой брат. Я тогда даже отпуск на работе взял, отец не возражал. В общем, у Степки почти сразу начались сильные головные боли. Врач говорил, трихинеллез дает самые непредсказуемые осложнения. Потом мы перевезли его в ЦКБ – отец оплатил все. Там Степке сначала стало лучше, но потом началось что-то с глазами. Нет, не ухудшение зрения, даже, пожалуй, наоборот… Потом у него началась бессонница. Ему сделали томографию.
Колосов погрузился в чтение выписки из истории болезни.
– Когда его повезли на какую-то процедуру, он вдруг начал вырываться, врач сказал, что было что-то вроде истерического припадка, он пытался укусить за руку сестру… Врачи не понимали, чем вызван припадок, – Дмитрий потер рукой лицо. – А мне уже ясно было: что-то в Степке не то, не так. Взгляд – он косил и… Но это было только временами, кратковременно. Потом он становился прежним.
Колосов читал выписку: «Значительное ослабление высшей нервной деятельности коры головного мозга… повторные исследования… Рекомендован перевод в НИИ мозга…»
– Его прямо из ЦКБ в институт перевезли? – спросил он.
– Да. Они сами так рекомендовали. Там специалисты. А они никак диагноз ему не ставили. Там тоже платное, мы оплатили весь курс.
Колосов кивнул, вернулся к выписке. Видимо, Базарова начали наблюдать и невропатолог, и психиатр: тест на познавательность – фрагментарное ослабление внимания и концентрации… Память – без нарушений… способность к объективным суждениям и абстрагированию полностью соответствует норме… История семьи, с точки зрения нервно-психических проблем, интереса не представляет… Проведена повторная томография мозга…
Так, и что же она выявила? Колосов вспомнил, как не далее как вчера по результатам этой самой «томографии» базаровских извилин он подробно консультировался со специалистом из Института им. Сербского. Ох уж эта медицина! Пойми тут без подготовки. «Выявлено сильное увеличение пространства под паутинной оболочкой. Исследования нервной ткани показали необычно высокий уровень астроцитоза при наличии зон перерождения. Это значило ненормальное соотношение разных типов нервных клеток, – как терпеливо пояснил эти выводы Колосову врач, добавив: – Что явно свидетельствует о нарушениимозговых функций».
Диагноз Базарова – хронический мозговой синдром. Причина – осложнение после перенесенного трихинеллеза. И назначено лечение. Колосов чуть ли не по слогам прочел про себя название препарата, который лошадиными дозами, по 50 миллиграмм три-четыре раза в день, скармливали «оборотню» – какой-то хлористоводородный тиоридазин…
Он отодвинул выписку. Итак, астроцитоз: перерождение клеток. Хронический мозговой синдром. И консультант вчера подтвердил: нарушение мозговых функций могло стать причиной психического расстройства. А вот и подтверждение врача, наблюдавшего Базарова в институте: симптомы – периодами пациент испытывает, по его собственным словам, острое беспокойство, навязчивая идея тождества с хищником – медведем… плод детских фантазий, воплощений в… Склонность к мастурбации… Дважды признавался в остром неконтролируемом желании ловить и поедатьживотных в лесу, «все, что бегает, ползает, прыгает, мычит и блеет»… Склонность к половым перверсиям…
Вывод специалиста: навязчивая идея оборотничества возможна в сочетании с мужской истерией, декомпенсирующейся в психотическую реакцию. Возможно, развитие на этой почве и склонности к суициду.
Половые перверсии, склонность к самоубийству… Но нигде ни слова о возможном агрессивном поведении. Колосов в который уж раз пролистал документы до конца. Но разве «острая потребность ловить и поедать», в которой Степан сам же признавался год назад врачу, – не агрессия в чистом виде? И разве…
– Это правда, что Степан после выхода из больницы начал систематически избивать вашего младшего брата, свою невесту? – спросил Колосов Дмитрия. Пока он читал, близнец сидел молча. Смотрел в окно, где солнце плавилось в стеклах бесчисленных окон Зоологического музея, что напротив здания ГУВД.
– С Ванькой у него и прежде были конфликты. А Лизу… да, с ней он стал себя вести так, именно с этого времени.
– Ваш отец знал, что творится со Степаном? Глупый вопрос, да?
Дмитрий снова провел рукой по лицу. Он был бледен, как полотно.
– Думаете, легко видеть, когда на твоих глазах любимый сын сходит с ума? – спросил он хрипло.
– Степан был любимым сыном?
Дмитрий молчал.
– Тебе очень хочется спасти брата, да? – Колосов поднялся, отошел к окну, в кабинете стало сразу темнее, он заслонил солнце Зоомузея. – Думаю, что это будет нелегко. Точнее, невозможно.
– С таким диагнозом речь может идти только о применении принудительных мер медицинского характера, – упрямо повторил Дмитрий.
– О психушке? Ты разве не знаешь, что такое сейчас психушка?
Дмитрий опять-таки молчал.
– Ну, конечно, ежели есть деньги, – Колосов прищурился: ему казалось, насквозь он видит этого парня. – И даже наш отечественный дурдом можно несколько облагородить – так, что ли, по-твоему? Ишь ты, лежал в ЦКБ… И в психушке, значит, можно условия создать… И чем черт не шутит – были бы деньги, а? Джумгалиева – людоеда – и то, говорят, выпустили…
– Я не могу, понимаете? Не могу я, пойми ты это! – Дмитрий вдруг с силой ударил себя кулаком в грудь. – Ну что ты на меня так смотришь? Ваньку я лгать учу, сам… А что бы ты на моем месте стал делать? Если бы и тебе такого вот счастьица привалило? Была семья, и вот за какой-то месяц – все прахом… Все. Дед, потом батя, потом… Кто же знал, что у Степки это будет вот так прогрессировать? В такой жуткой форме? Кто?!
