Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна (библиотека книг .TXT) 📗
Приятели следовали за ней молча. Спустились вниз, миновали темный сад. Зверева сама открыла калитку – та скрипнула в тишине. Они шли по бетонке к озеру.
– Марина Ивановна, в вашем доме – УБИЙЦА. – Кравченко объявил это так, словно это была бог весть какая тайна.
– Да, – она даже не оглянулась.
– Человек, убивший вашего мужа и вашу подругу, – кто-то из ваших самых близких.
– Да, – слово упало в траву, как клок ваты, глухо, – я знаю. Я давно это знаю, пыталась обмануть себя, видит бог – пыталась, все зря.
– Так нам продолжать искать его? – Кравченко остановился. Остановилась и она.
– Это моя семья. Отнимите ее у меня и все – пустота. Ничего больше не останется, конец всему…
– Нам продолжать искать убийцу, Марина Ивановна? – повторил и Мещерский. – Мы сделаем, как вы скажете.
– Да, да, да! – Зверева закрыла лицо руками. – Я хочу знать: почему. А потом уже… потом…
– И вам нечего нам сообщить в связи со всем этим ужасом? – Кравченко приблизился к женщине.
– Гриша настаивает, чтобы я вызвала сюда адвоката. Немедленно. – Она отняла руки от лица. Глаза снова сухие, лихорадочно блестящие. Уставшие плакать. – Но ведь адвокату надо что-то объяснять. А я не могу. Не в состоянии. Мне самой надо сначала ну хотя бы… понять.
– И простить, да? Прежде чем обращаться к адвокату-защитнику, простить самой? – Мещерский вспомнил ее разговор со Зверевым.
– Простить? Простить такое?! – Она быстро пошла вперед. Они держались позади на полшага.
– Марина Ивановна, помните, вы разрешили, если понадобится, задавать вам даже нетактичные вопросы. Можно? Время пришло, – голос Кравченко был таким, словно он говорил с больным ребенком.
– Я хочу к озеру. Здесь в лесу душно. Боже, я просто здесь задыхаюсь!
От воды поднимался молочный туман, сочащийся промозглой сыростью. Зверева зябко поежилась.
– Марина Ивановна, ответьте нам, только честно. Андрей собирался уезжать в то утро?
Услышав первый вопрос Кравченко, она вздрогнула.
– Уезжать?
– Он якобы поделился этим своим намерением с…
– С кем?!
– Неважно с кем. Так он хотел уехать или нет?
– Н-ну, у него, возможно, было плохое настроение, хандрил, может быть. Это и прежде случалось, у него был непростой характер. Но потом все прошло.
– Потом – это когда?
– Когда… когда он уходил от меня. Когда я виделась с ним в последний раз, там, на террасе.
– А что произошло между вами?
– А что обычно происходит между мужем и женой, молодой человек? Вы не догадываетесь? – Зверева повысила голос. Кравченко кашлянул.
– Ясно. Так почему же в то утро у Андрея было плохое настроение?
– Потому что мы немного повздорили. Оба были виноваты, начали накручивать себя из-за сущей ерунды. Потом все прошло. Мы помирились.
– А эта ерунда, из-за которой вы ссорились, случайно, не имела отношения к вашему завещанию?
Зверева зорко посмотрела на приятелей.
– Ах вон оно что… Вот что вы имеете в виду… Нет, не имела.
– Это правда, Марина Ивановна? – Кравченко нахмурился. – Это очень важно, и мне не хотелось, чтобы вы ввели нас в заблуждение.
– Я не имею привычки лгать, молодой человек. Это правда.
– Вам неприятна эта тема, простите великодушно. Я заметил, вы и раньше старались обходить ее стороной. А кстати, почему?
– Потому что говорить абсолютно не о чем.
– То есть?
– У меня нет и никогда не было никакого завещания.
– Но Елена Александровна сказала нам, вернее, вон Сереге, что вы и вызываете нас сюда специально, чтобы мы были рядом на случай разных непредвиденных обстоятельств, когда вы огласите свою волю и…
– Оглашать нечего, Вадим. Действительно, сначала у меня была мысль его написать: сразу же, как я узнала о выигранном процессе. Но потом я отказалась от этой идеи. Хотела сначала… в общем, отказалась, и все.
– Марина Ивановна, в таком случае после смерти вашего мужа наследником всего вашего имущества является ваш брат.
– Нет.
– Нет? – Кравченко прищурился. – Но по закону это именно так.
– По закону после моей смерти все достанется только одному-единственному человеку – моему сыну.
– Вашему сыну?!
– Да, моему приемному сыну. Усыновленному мной.
– Новлянскому?!
– Да.
– А… а как же Алиса?
– Когда был жив их отец, мы все вместе решили, что, когда Пете исполнится пятнадцать, я официально оформлю усыновление. Их мать тоже дала на это согласие. Алиса оставалась с ней, вернее, жила-то у меня, но… Там была квартира, прописка – тогда все это было очень трудно решать. Если бы я удочерила и Алису, то девочка потеряла бы все там, в той семье. А так после смерти матери и отца ей досталось то, что причиталось по праву рождения. Сейчас это, конечно, не так уж и много, но в те годы… Господи, ну кто же тогда предполагал, что жизнь может так кардинально измениться?
– Марина Ивановна, вы меня извините, но ваши отношения с Петром не похожи на отношения между матерью и сыном.
– Я никогда не забывала, что у него была родная мать, которая любила его, пусть безалаберно, но любила. И старалась, чтобы и он этого не забывал. Я никогда не становилась между ними. Петя умный деловой человек, он прекрасно понимает, что эти формальности совершены были только в целях защиты имущественных интересов нашей семьи.
– Это он понимал уже с пятнадцати лет? – Кравченко хмыкнул. – Итак, вы собирались написать завещание, а потом отказались от этой идеи. Сами? Или все же вас кто-то отговорил?
– Сама.
– Марина Ивановна!
– Ну, вернее… ну да, да! Меня отговорила Майя.
– И?.. Кто еще? Новлянский?
– Нет. Петька еще слишком молод, чтобы обсуждать такие серьезные вопросы.
– Вы противоречите сами себе, но это неважно. Ну тогда кто же, если не он?
– Агахан. Он советовался с моим адвокатом. Они сошлись на том, что я и так уже с очень большим трудом выиграла дело о наследстве, и если сейчас зайдет речь о разделе капитала по завещанию (не о моем идет речь, заметьте, о том, который я получила от моего покойного мужа), совет директоров может резко выступить против. В завещании мужа оговорен тот пункт, что мое завещание должно быть представлено совету директоров на ознакомление. Это потому, что я – русская. Думаю, они нам просто не доверяют, может, и Генрих тоже не доверял – ну теперь бог ему судья… Агахану адвокат прямо заявил: компания не потерпит того, чтобы капитал дробился, мол, и так уж слишком много русских и что одно дело я со своим именем, известностью, а другое дело – мои русские родственники. Мол, никто все равно там не признает их прав на наследство, разразится скандал, и все увязнет в бесконечных судебных тяжбах. И еще он сказал…
– Что?
– Что в таком случае моя посмертная воля станет всего лишь парой ничего не значащих строк на листке бумаги. Компания все будет оспаривать.
– Но если это так, то права вашего прямого наследника тоже могут не признать.
– Начнем с того, что, во-первых, все это дело далекого будущего. Петя еще молод. Но он умеет добиваться всего, чего захочет. За него я в какой-то мере спокойна. Пройдут годы, он крепко станет на ноги. Возможно, его положение здесь, его собственный капитал – а он приложит усилия к тому, чтобы кой-чего добиться, да и я его помощью не оставлю – уже послужат тому, что и в деле о наследстве к нему отнесутся более серьезно. И потом, он же будет единственным наследником, а это многое упрощает. Компании даже удобнее будет иметь с ним одним дело… В общем, все это в перспективе вполне реально. И только от него будет зависеть, чтобы все именно так и случилось. А если это случится, то я знаю и другое: он никогда не обидит семью, если будет чувствовать себя ее главой. Поэтому я спокойна и за будущее Алисы, и за брата тоже. Петр сумеет распорядиться деньгами лучше их и сумеет о них позаботиться.
– Григорий Иванович, кажется, спас Петра в детстве?
– Да. И Петя благодарен ему и помнит это.
