Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
– Вы знали ее по институту? Вы там, значит, часто бываете? – вопрос был задан почти враждебным тоном, и Павлов это почувствовал: скулы его покрылись легким румянцем, он опустил глаза.
– Нечасто, но бываю.
– И вы знаете, как умерла гражданка Калязина?
– Да. Мне тетка сказала. На Калязину кто-то напал в лесу у станции, ее ограбили.
– Ваша тетя… это ведь Балашова Нинель Григорьевна, так? Ну, она не знает одной существенной подробности, Виктор…
– Можно просто Виктор. А какой подробности она не знает?
– Той, чем именно убили гражданку Калязину, каким любопытным предметом.
– И чем же ее убили?
– Мустьерским рубилом, изготовленным гражданином Пуховым в качестве экспериментального образца в лаборатории института, тем самым рубилом, которое вы, в числе таких же рубил, перевезли на своей машине в начале апреля сего года на базу в Новоспасское.
Павлов воззрился на Колосова.
– Я? Перевез?
– Да. Это установлено.
– Ой, действительно… черт возьми… было такое. И точно – в начале апреля! Они тогда в летний стационар перебирались. И камни… черт! И правда, мы что-то там у Ильича забирали, тяжесть какую-то в ящике. Я ее еще в багажник шваркнул. – Павлов растерянно тер тыльной стороной ладони щеку. – И что… значит, этим самым рубилом ее?
– Это установлено экспертизой, – для пущего эффекта приврал Колосов.
– А как же оно, ну, рубило-то, попало к…
– К убийце? Он его взял, украл, позаимствовал – это уж как назвать.
Павлов уперся кулаками в лавку.
– А я у вас на подозрении, так, что ли? – спросил он и поднял на собеседника вопрошающий, тревожный взор.
– Мы проверяем всех – как сотрудников института, так и не сотрудников, имевших доступ к мустьерским образцам. Не буду скрывать, что вы – в их числе.
– Черт… черт возьми, но я… Ну и дела! Ну, проверяйте, конечно, только… Господи, да зачем мне было грабить-то? Я что, на грабителя похож?
– У вас какая машина? – вопросом на вопрос ответил Колосов.
– Сейчас никакой.
– А в апреле?
– В апреле еще была.
– И какой же марки?
– Марки «Вольво».
– Ничего себе! – Никита аж присвистнул. – И где ж она теперь? Угнали?
– Бог дал, Бог взял, – усмехнулся Павлов. – Пришлось продать, срочно деньги потребовались.
– На что?
– На мой маленький бизнес, как говорят в Штатах. Слушайте, Никита… Вас не в честь Михалкова так назвали?
– В честь Никиты Сергеевича.
– Слушайте… слушай, друг. – Он помолчал, постукивая кулаком по лавке. – Давайте-ка начистоту, а?
Колосов сбоку смотрел на собеседника.
– Ну, давай попробуем, – медленно вымолвил он.
– Я тебе так скажу, майор, я людей, конечно, убивал. – Павлов смотрел в землю. – Не одного и не двух, а маленько даже побольше наберется, но…
– Но?
– Это было давно. Я уже начал об этом забывать.
– Это ты Афган имеешь в виду?
– Да.
– Ты в каком году призывался?
– В восемьдесят втором.
– А в каких частях служил?
– В десантных.
– А если точнее?
– Тульская десантная дивизия.
– М-да-а, вот откуда тренировочка-то еще, а теперь…
– Теперь старый стал, ленивый стал. – Павлов скользнул невеселым взглядом по собеседнику. – Давно это было, словно в другой жизни.
– Да, давно… Ну, пойдем дальше. Если, конечно, по-прежнему начистоту. – Никита чуть подался вперед. – Ты четвертого июля чем занимался-то? В отпуске был?
– Нет, работал. А чем занимался… в офисе еженедельник надо посмотреть. Не помню.
– А вот, скажем, числа этак двадцать девятого мая?
– Тоже не помню. Да ты себя, майор, спроси, что ты делал в среду три месяца назад. Неужели отрапортуешь?
– Это смотря кто спрашивать меня будет. И как будут спрашивать. А то живо вспомню или сочиню алиби правдоподобное, а?
Павлов молчал. Его мальчишка слез с качалей, вприскочку подбежал к лавке, с разгона ткнувшись ему прямо в грудь.
– Подожди, Чен, посиди-ка тихонько, – Павлов бережно отстранил его, усадил рядом, обнял. – Ну и попали мы с тобой в переплет, партизан, вот попали-то. Слушай, майор, ну не знаю я, что тебе сказать. Ну правда – не знаю. Не я это с Калязиной. Да на кой черт мне эта старуха сдалась? Я ее видел-то давным-давно, когда она у Ольгина еще в лаборатории в институте работала. Потом эти ее похороны… Тетка про них говорила, институт все организовывал. Ну и все. Больше-то я ни сном ни духом.
– А что ты в институте делаешь? – полюбопытствовал Никита, отметив с досадой, что столь ревностно взлелеянная и такая необходимая для этого допроса злость его вдруг как-то внезапно улетучилась, после того как он услыхал про «тульскую десантную». И еще он удивлялся, как это они так быстро и так органично перешли на «ты» с этим загорелым полуголым афганцем, этим дачником, обнимающим глухонемого ребенка, который – это и слепому было ясно – его очень сильно любил.
– Да тетка иногда просит меня помочь, – ответил Павлов. – То то сделай, то это. У них там все разбежались кто куда – кто за границу, кто в коммерцию подался. Платят-то гроши. А она институту и музею сорок лет жизни отдала, ну обидно ей, если там все прахом пойдет. Да я там ничего особого и не делаю. Так, зайдешь, когда она скажет. Вот раз сотрудников перевез. Да они все мои приятели, отличные мужики, фанатики в лучшем смысле слова. И меня сколько раз выручали. Ну, как откажешь?
Колосов только тяжко вздохнул.
– На базе-то в Новоспасском ты бывал? – спросил он наконец.
– Бывал. В прошлом году раза два, в этом вот весной, в апреле. А больше нет. Да и что мне там делать? У них там всякая живность. А потом Ольгин – он там главный – туда чужих сейчас не очень-то допускает, у него там какая-то хитрая программа запущена, вот он и ограничивает все контакты. Конкурентов боится Сашка, не иначе – сопрут тему докторской. Слушай, майор, а что все-таки с этими рубилами-то, а? – Павлов тревожно заглядывал Колосову в глаза. – Я не понял все-таки. Может, вы ошиблись с ними?
– Мы-то не ошиблись, – хмыкнул Никита. – Мы вообще никогда не ошибаемся… Награды-то имеешь? – спросил он вдруг.
Собеседник нехотя кивнул, видно было – думал совсем о другом.
– А за что?
– За Пандшерское ущелье.
– А-а, здорово вам там, говорят, досталось. Хлебнули.
– А это моя самая главная награда, – Павлов вдруг привстал, приспустил шорты и показал Никите рваный багровый шрам, шедший от бедра наискось куда-то вниз, – сюрпризик, чтоб молодость не забывал.
– Чем это тебя, осколком?
– Разрывная пуля это. – Павлов сплюнул и отвернулся.
Мальчик осторожно погладил его руку, прижался смуглой щечкой к его боку. Никита с минуту смотрел на них – отца и сына, затем хлопнул по колену, поднялся.
– Ну ладно, поговорили, Виктор. Советую вспомнить про четвертое июля. Чем занимался, с кем был, где. И про двадцать девятое мая не мешало бы тоже.
Павлов только пожал плечами, в жесте читалась какая-то беспомощность.
– Слушай, ну а что все-таки за война-то у тебя началась, а? – спросил Никита и впервые за весь разговор улыбнулся ребенку. Тот помедлил секунду, а потом тоже улыбнулся в ответ.
– А вот взгляни сам, – Павлов запрокинул голову вверх, в небо над садом – синее-синее, со спешащими по нему пышными облаками, напоминающими то клочья сахарной ваты, то фантастических птиц, то рыцарей-крестоносцев в белых плащах, гонимых по льду Чудского озера, и повторил тихо: – Построил войско небосвод, где вождь – весенний ветерок, где тучи всадникам равны. И мнится: началась война… Это Рудаки. Был такой восточный поэт, майор, знавший, какое оно, это самое небо, когда оно вот так над твоей головой, чистое, прозрачное, а ты – словно червяк, раздавленный в пыли, в крови, в собственном дерьме копошишься… Слушай, я понимаю, ты на службе. – Павлов тоже поднялся, и теперь они стояли вровень друг другу, едва касаясь плечами. – Ты, конечно, разберись, обязательно во всем разберись… Но… Но раз приехал в такую даль и мы так вот с тобой познакомились, может, будешь моим гостем? Пойдем, там у меня есть в холодильнике, а?
