Конец сказки - Зуев Ярослав (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
– По-постойте! – крикнул Армеец. – А как же ваша подружка? Вы-вы ее что, тоже со-со-со…
– Заика, – доброжелательно сказал Витряков. – мне она больше без надобности. Забирай ее себе. Точнее, с собой. Я просто хотел сказать ей напоследок, что она лихо порется. Поролась, – поправился Огнемет, и снова хохотнул. – Кстати, Цыпа, ты заике и этому второму долбобую уже дала, или только собираешься? Если еще нет, поторопись, б-дь на х… как зажаришься, ноги не сможешь раздвинуть.
– Мне дала твоя мама, – откликнулся через прорезь Бандура. Огнемет вздрогнул.
– Понял, о чем базар, ты, шизик трахнутый, дегенерат обдолбанный, Огнемет или как там тебя еще?! Слышишь меня, олигофрен?! Я имел твою маму! Она мне еще и доплатила!
– Побереги глотку, дружок, – посоветовал Леонид изменившимся от еле сдерживаемой ярости голосом. Его лицо стало таким красным, что казалось – капли воды на щеках и лбу вот-вот начнут испаряться, словно с поверхности раскаленной кастрюли. – Еще наорешься, я тебе, б-дь на х… гарантирую.
Пока они обменивались комплиментами через два сантиметра брони, подручные Огнемета откупорили канистру. Из горловины пахнуло бензином.
– Девяносто пятый, – фыркнул Копейка. По его грубому лицу текла вода. – А бздит, как семьдесят шестой.
– Лей, умник, – поторопил его Мурик. – Тебе не по бую, чем он бздит? Главное, чтобы горел.
Копейка, морща нос, перевернул канистру. Бензин, пенясь, потек на дрова.
– Теперь с другой стороны, – посоветовал Качок.
– Не учи ученого!
– П-пожалуйста, п-послушайте! – взмолился Армеец. – Хорошо, у-убедили, мы с-сдаемся! Сдаемся, слышите? – отодвинув лючок по левому борту, Эдик приник к отверстию глазом. – Не на-надо поджигать!
– Ничего не попишешь, заика, – Витряков пожал плечами. – Корыту, – он еще раз хлопнул по мокрой броне, – так и так – крышка. Проще новое намутить. Пацаны трудились, дровишки таскали, теперь хотят у пионерского костра погреться, как ты понимаешь. – Огнемет повернулся к боевику с бакенбардами. – Дай сюда канистру! – Как только емкость оказалась в руках, Витряков выплеснул остатки бензина на дверь БТРа так ловко, что часть брызг попала Эдику в глаза. Замотав головой, Армеец схватился за лицо.
– Пе-печет!
– Нет, – заверил Леня, готовясь зажечь поленницу. – Ты крупно ошибаешься, заика. Пока еще не печет. Но, скоро будет. – Нагнувшись, Огнемет поднес зажигалку к поленнице, защищая трепетный огонек сложенной домиком ладонью.
Увидев через амбразуру массивную макушку Витрякова, Андрей, сообразив, что счет пошел на секунды, поймал руку Эдика уцелевшей ладонью, крепко стиснул ее.
– Держись, брат, – прошептал Бандура.
– Че за хуйня?! – воскликнул снизу Огнемет. – Вот, б-дь, кремень отсырел! – В панораме амбразуры снова появилась мокрая физиономия Витрякова. – Как меня этот гребаный ливень задолбал!
Метнув изящную вещицу в темноту, Леня обернулся к своим людям:
– Эй, кто-нибудь, дайте с-с-с… – Витряков хотел сказать спички, но последнее слово застряло в глотке. Его взгляд совершенно случайно упал на крыльцо, до которого было метров семьдесят, может, чуть меньше. Широкие входные двери из дуба, украшенные вычурной резьбой, которые наверняка бы влетели Бонифацкому в копеечку, если б Витряков не послал краснодеревщика на х… после того, как работа была сделана, исчезли. В испещренном выбоинами от пуль проходе как раз появилась примечательная во всех отношениях троица. Первой ступала растрепанная молодая женщина в коротком черном платье, почти не скрывавшем длинные, как у куклы Барби ноги манекенщицы из гламурного журнала. За куклой плелся, как на расстрел, мужчина в вышитом золотом банном халате. Его мокрое лицо было совершенно потерянным. У Витрякова отвисла челюсть, когда он узнал Юлию и Бонифацкого.
– Ни х… себе, – пробормотал Витряков.
В эту секунду Армеец и Бандура, вероятно, могли попробовать сбежать. Шанс, по-крайней мере, у них появился. Но, они даже не задумались о бегстве, поскольку в свою очередь таращились, каждый в свою амбразуру. Приглядевшись к третьему участнику процессии, Андрей просто не поверил глазам.
Глава 8
ЗАМОРОЖЕННЫЙ
Едва за Витряковым захлопнулась дверь, Боник и Тома обменялись взглядами, в которых сквозило облегчение. Затем в глазах Бонифацкого проскользнуло отвращение, и Тамара подумала, что он никогда не простит ей унижения, свидетелем которого она поневоле стала. Впрочем, Тома и не ждала от него благодарности за неоценимую услугу, тем более, что она была уже оказана, следовательно, вообще ничего не стоила. Кроме того, Тамара не хуже Боника понимала, что ничего еще не кончено. Пока. Витряков, конечно, ушел, но ненадолго. Если ему удалось выбраться из-под завала, нечего было надеяться, будто он надолго застрянет во дворе.
– Хорошенькие дела, – пробормотал Бонифацкий, отвернувшись к стене. – Что же теперь делать? – Он не обращался ни к кому конкретно, да и вопрос звучал риторически. Тем не менее, Тома посчитала, что в сложившихся обстоятельствах имеет право высказать собственное мнение.
– Надо опустить засовы, Вацлав Збигневович.
За Тамарой оживилась Юлия:
– Жопе слово не давали! – воскликнула девушка. – Закрой свой дырявый рот, старая потаскуха!
Лицо горничной напряглось, но она естественно не подняла перчатку. Да это и не было перчаткой, по большому счету. Юля просто поставила ее на место, как предмет. А затем направилась к Бонифацкому и развернула его лицом к себе.
– Что делать? Тебе сказать, что делать, папик?! Я тебе, б-дь, скажу, что теперь делать! Пердеть и бегать, вот что делать, муфлон ты трахнутый. Теперь Леня нас обоих прикончит.
– Заткнись, – коротко бросил Бонифацкий.
– Что ты сказал?! – завизжала Юля. – Ты мне рот не затыкай, козел?! Ты – гребаная пустышка!
Боник почувствовал, как зачесалась ладонь. Говорят, будто это к деньгам, но он полагал, тут другое объяснение. Ему очень хотелось заехать ей в физиономию, хоть это, конечно, могло привести к самым негативным последствиям. В голове Бонифацкого даже сформировалась реалистичная и очень заманчивая картина: его пятерня врезается ей в скулу, Юлия летит через всю комнату с перекошенной рожей, пока не растягивается на полу, желательно за секунду до приземления разбив затылок о шкаф и прикусив язык. Правда, потом она, безусловно, могла черт знает что наплести Витрякову, превратиться из вероломной шлюхи в невинную жертву соблазнителя и шантажиста, но… но, сейчас это Бонифацкого не интересовало. Скорее всего, он бы дал ей, рано или поздно, затрещину, вопреки обыкновенной осторожности, если бы неожиданно с улицы не застучал пулемет. Даже не пулемет, а целая артиллерийская батарея. Боник никогда не слышал ничего подобного, у всех троих заложило уши, когда пули забарабанили по стене с такой силой, что Вацлав Збигневович, цепенея, решил: сейчас они будут внутри. Юлия, завизжав, отшатнулась, споткнулась, ударилась затылком об угол и сползла на пол, как растаявший студень. Как он и хотел, минутой назад. Тома превратилась в статую, хрупкую и уязвимую, будто фарфор. Как и сам Бонифацкий, который решил, что теперь знает об ощущениях таракана, забравшегося накануне концерта в барабан, не понаслышке. Он машинально вжал голову в плечи, как черепашка из аквариума в панцирь, при виде чужака, хоть этот маневр мог защитить его не больше, чем панцирь глупую черепаху. Затем под потолком лопнуло толстое непрозрачное стекло, закрывавшее амбразуру крохотного окна, проделанного строителями по прихоти самого Бонифацкого, что-то влетело внутрь помещения с такой силой и скоростью, которые означают только одно – смерть. Пробило стену в коридор и покинуло комнату, оставив после себя дыру, которую можно, расстаравшись, пробурить при помощи перфоратора. Потрудившись час – другой. Боник, которому давно было пора растянуться на полу, продолжал стоять посреди комнаты на деревянных ногах-ходулях, обалдело глядя на Тому. Горничная держалась за лицо, между пальцев капала кровь, густая и темная, словно прокисший томатный сок. Затем обстрел их стены прекратился, хоть пулемет продолжал греметь на всю округу. Просто невидимый садовник, поливавший двор свинцовыми струями, повел шлангом дальше, наверное, чтобы обработать другие кусты. Боник и Тамара остались стоять, как вкопанные, только руки Боника безвольно висели, Тома прижимала обе ладони к голове.
