В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
Быть может, Кате с Димкой удастся поговорить, не с кем было посоветоваться. Странно, но только перед ним Катя не испытывала того мучительного стыда, что буквально запечатывал ей рот. Ведь близнец и так все знал. И он ее действительно спас, появившись словно киногерой в сорочке от Кристиана Диора и в лаковых ботинках в самый ужасный момент. Надо же какой рыцарь…
Тут ей вспомнилась фраза Степана: «Ты же сам хотел ее вот так разло…» Димка ему сразу рот заткнул. Но понять-то смысл было нетрудно: близнецы ее обсуждали. И в каких выражениях – одному богу известно. Может, они вообще не прочь разделить все радости жизни между собой по-честному, по-мужски, по-братски? Лиза, помнится, намекала на эти их особые отношения. Лиза…
Катя вспомнила снова о приятельнице. Синяк, кое-как замазанный тональным кремом, черные очки в пасмурный день, дрожащие руки… Вот отчего Лизка тогда не хотела с ней говорить! Сытый голодного не разумеет. Катя просто не поняла бы ее. Не прониклась. Лизка потому и молчала. Когда у вас в душе бездна отчаяния и стыда – рассказывать о том, что вас терзает, можно только в одном случае: когда вас понимают. Не жалеют притворно, не сочувствуют брезгливо, не засыпают дурацкими вопросами «как» и «почему», а понимают, то есть сопереживают вашим страданиям.
И вот теперь… Катя вздохнула. Теперь у них с Лизкой появилась общая тема для разговора, неисчерпаемая тема. И еще бы найти верный тон, чтобы эту непростую беседу начать… Не прошло и часа, как Катя твердо решила разыскать Лизу, во что бы то ни стало и не откладывая.
Глава 24
МЕДВЕЖЬЯ СВАДЬБА
К счастью, на поиски времени ушло немного. Катя позвонила в редакцию журнала «Стиль нового века» – они-то должны были знать, где их сотрудница. Вежливый молодой человек сообщил, что Елизавета Максимовна сейчас у главного – «оставьте телефон, она вам перезвонит». Катя ждала минут двадцать. Наконец Лиза Гинерозова откликнулась.
– А я тебе в субботу звонила, – сказала она после обычного невозмутимого «привет». – Думала, вместе на похороны поедем. А ты куда-то исчезла. И даже с Владимиром Кирилловичем проститься не пришла.
– Лиза, я была в другом месте, это было важно. Точнее, мне тогда это казалось важным. – Катя набрала в легкие побольше воздуха. – Лиза, мне с тобой надо срочно поговорить. Это касается Степана, тебя, нас всех.
– Значит, это ты с ним была? – «Ты» в устах Лизы было как ржавый гвоздь, что забивали в перекладину Голгофы.
– Нет. Точнее, мы встречались. Только ты не подумай, Лиза… Выслушай сначала, мне надо тебе кое-что… рассказать, – Катя почувствовала, как трудно ей произнести это простенькое слово. – И самой спросить тебя… Пожалуйста. Где мы можем встретиться?
– Степан не пришел на похороны отца!!
– Я знаю, Лиза. И ты не кричи на меня. Я ни в чем перед тобой не провинилась. А Степка… он меня испугал, понимаешь? Испугал так же, как и тебя. – Катя лихорадочно пыталась нащупать верный тон, чтобы Лиза, не дай бог, не распсиховалась и не швырнула трубку. – Степан очень странно себя вел, Лиза. Дико. И я даже подозреваю…
– Что? Что-то насчет отца?
Катя озадаченно умолкла: это еще что? О чем это Лиза Гинерозова толкует?
– Н-нет, это не о Владимире Кирилловиче. Это о другом, но это очень важно.
– Нам и правда надо поговорить, – голос Лизы зазвучал по-иному. – Только сегодня я в такой запарке… И отменить ничего не могу, главный только что задание дал. Новый салон «Риволи» сегодня открылся на Садовом, косметика для среднего класса, барахло разное стильное. Мы сейчас с фотографом едем. Там презентация для парфюмерных фирм. Слушай, а приезжай прямо туда, а? Найдем минутку свободную…
– Диктуй адрес, – после недолгого размышления Катя согласилась.
Наметив дальнейший план действий и, главное, произнеся наконец фразу «мне надо тебе рассказать», она понемногу начала успокаиваться. «То была прошлая ночь», – как говаривал Наполеон Бонапарт.
В обеденный перерыв Катя спустилась в главковский буфет, взяла большую чашку черного кофе, помедлила и… соблазнилась пирожным. Бог с ней, с фигурой, когда такие события кругом. Такую жизнь нужно подсластить сливочным кремом. Угнездившись за столиком, она в который раз начала осматривать себя придирчиво с помощью карманного зеркальца. Шею, которая по-прежнему ныла, закрывала яркая косынка – кстати, Лизкин подарок, та мастерски умеет выбирать мелочи в «Галерее Лафайет», запястье, обезображенное синяками, прятал рукав шерстяной кофточки. Осмотрев все свои «увечья», Катя не удержалась от усмешки: ну, теперь они с Лизкой настоящая инвалидная команда! Одна с фингалом, другая тоже вся в синяках – и бодро отправляются прямиком в косметический салон! Там им теперь самое место: все тональные кремы и маскировочные карандаши раскупят.
На место встречи Катя не опоздала. Новый косметический салон уже вовсю расторговывался. В день презентации обычно устраивают льготное снижение цен в целях рекламы, поэтому покупателей в зале было полно. По магазину, разгороженному пластиковыми стендами, порхали продавщицы, улыбавшиеся, как феи из сказок, демонстрировавшие преимущества швейцарской косметики.
Лизу Гинерозову Катя увидела возле стенда, демонстрирующего лак для ногтей. Лиза оживленно беседовала с пожилым иностранцем в твидовом пиджаке. Они говорили по-французски. Видимо, это был менеджер. Заметив Катю, Гинерозова помахала ей: освобожусь, мол, скоро. Но ждать пришлось минут двадцать. Катя позавидовала приятельнице: для той работа была прежде всего. Вот что значит репортер «от кутюр». Это не то что какой-то там хилый криминальный обозреватель, который чуть попал в переплет пожестче, так сразу позабыл про журналистику и начал швыряться шифером. Катя с мучительным стыдом вспомнила эту свою жалкую попытку пресечения хулиганских действий.
В ожидании Лизы она разглядывала стенды и витрины. В этом царстве косметики, среди хрустальных витрин, ярких панно с фотографиями моделей, стильных светильников, аромата духов, она почувствовала, что возвращается в реальный мир. И вот ночное происшествие начало уже представляться невероятным. Да полно, неужели с ней, с Катей, произошло все это? И вправду – «это была прошлая ночь»… Все закончилось благополучно…
Катя знала: Кравченко и Мещерский часто упрекали ее в чересчур легкомысленном отношении к жизни. Глупцы! Разве понимали они женское сердце? Ведь легкомыслие порой – эта та же несокрушимая броня. Тот рыцарский щит, которым женская рука кое-как, но все же отражает удары судьбы.
– Ох, заболтал меня этот папаша Рагно, – Лиза подлетела легко, как яхта на всех парусах. Как всегда, вся в черном, под черными парусами, точно фелюга контрабандиста. – Это представитель фирмы давал мне интервью для журнала. В июньский номер обещают поставить. Сказал, старый хрен: нигде еще ему не приходилось видеть столько красивых женщин, как в России.
– Француз? – Катя натянуто, через силу улыбнулась Лизе.
– Швейцарец. Живет в Женеве. Трое детей, внуки, жена. А на русских заглядывается. Говорит, у них в глазах – сплошная загадка.
– Иногда загадку нашу отгадать нетрудно. Не иностранцу, конечно… – Катя потупилась, потом посмотрела в упор. Русская может знать три языка, быть на «ты» со всей тусовкой, хорошо одеваться, если средства позволяют, читать в оригинале Вольтера и Данте и при этом делать всему свету загадочные глаза. А тайна состоит в том, что по вечерам ее лупит, как сидорову козу, муж-пьяница, или любовник-извращенец, или же…
– Что ты хотела мне сказать? – спросила Лиза глухо.
Катя давно уже усвоила одно правило, не репортерское, а универсальное: хочешь, чтобы человек был с тобой честен, тоже будь с ним честным до конца. Или хотя бы попытайся.
– Идем туда, где нам не помешают.
Лиза подошла к консультанту торгового зала, пошепталась, сопровождая просьбу очаровательными улыбками. Тот позвал одну из продавщиц, а та повела их мимо стендов и витрин в подсобное помещение. Они спустились по новенькой мраморной лесенке куда-то вниз. В тесной, обитой пластиковыми панелями каморке, заставленной коробками, где не было даже стульев, Катя и рассказала Лизе все без утайки. Рассказала, краснея, сбиваясь, запинаясь, но продвигаясь к концу своей печальной повести честно и отважно. Всего полтора часа назад ей казалось, она умрет, если кто-то узнает. А сейчас, раз сорвавшись с привязи, язык молол без устали. Кто поймет женское сердце? Да Катя сама себя не понимала. Ей только казалось: что-то отпускает внутри, словно разжимает мертвую хватку чья-то сильная ладонь. Она знала, чья…
