В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
– Он хотел, чтобы ты любила в нем медведя? Но это же паранойя, бред. А Димка знал про эти его художества? – Катя хмурилась: ей не нравилось, что ее обозвали тряпкой.
– Отлично знает. Они близнецы. У них секретов друг от друга нету. И я это же тебе говорила. Димон явно на тебя глаз положил, так что смотри. Думаешь, он другой? – Лиза вздохнула. – Они дети одной матери, из одного чрева вышли. Может, у Димки фантазии еще похлеще будут, только ему труднее их реализовывать. Кое-что мешает.
– Что?
– Деньги он любит больше всего на свете – вот что. На зверские причуды денежки нужны. Степка меня и то раньше задабривал, чтобы не очень артачилась. А я все радовалась – щедрый какой парень, со средствами… А Димон, о, это прижимистая личность! Расчетливый, как банковский компьютер. Вот скажи: он тебя куда-нибудь приглашал? Нет? И не пригласит никогда. В лучшем случае завезет к себе на квартиру, напоит и трахнет. Не морщись, я тебе правду говорю. Они близнецы, Катя. А близнецы – это один человек в двух лицах. И если Степка – извращенец, то братец его…
– Твой Степка маньяк-сумасшедший, вообразивший себя медведем-оборотнем! – вскричала Катя.
– Маньяк и тряпка – хороша парочка. А насчет оборотня… Катька, да что с тобой? Что ты так на меня дико смотришь?
– Лиз, ты мне вот что скажи, – Катя снова не знала, как поступить: рассказывать ли приятельнице о странных убийствах в Раздольске или же… Решила пока начать с другого. – А что ты мне про Владимира Кирилловича говорила? Я не поняла.
– Ничего. Не помню, – голос Лизы снова дрогнул: Гинерозова лгать не умеет.
– Лиза, это очень важно. Я сказала тебе: «Я подозреваю», а ты сразу же спросила про его отца. Почему?
– Ну… вы же втроем ездили тогда в милицию. Ты лучше меня знаешь. Это ведь не несчастный случай.
– Наши, то есть милиция, пришли к выводу, что Владимир Кириллович покончил с собой. У него же рак был, он уже умирал и…
– Да, да. Но он был очень сильный человек. Это в Степке, в Димке от него – сила характера. Владимир Кириллович хорошо ко мне относился, знаю – он хотел нашей свадьбы. И он мужественный был человек. Я видела, как он болезнь в себе носил, никто ведь из посторонних даже не подозре…
– Даже сильные ломаются, – перебила ее Катя. – Всякой выносливости есть предел. Он же ведь таблетки уже пил обезболивающие, потом бы уколы начались.
– Возможно, но… А это точно самоубийство, Катя?
– Наши в этом уверились после судебно-медицинской и дактилоскопической экспертизы. Нет никаких данных считать, что кто-то… ну в общем, что он не сам это с собой сделал. И близнецы в этом уверены. Димка считает, что именно на этой почве состояние Степана так резко ухудшилось, что он даже за свои действия не отвечает! В этом я как раз сильно сомневаюсь.
– Я видела Степку, Катя. Тогда вечером. Он тогда сразу после ужина пошел в Отрадное. Сказал мне, что ночью вернется, но так и не вернулся. Но я видела, Катя… когда Владимир Кириллович был в ванне, Степан туда ненадолго заходил. Я только потом это вспомнила.
– Ты ему сказала? Спросила, что он там делал?
Лиза как-то странно смотрела, потом выговорила с трудом:
– Я, я боюсь его об этом спрашивать.
Ее тон сказал Кате, ЧЕГО ИМЕННО БОИТСЯ ЛИЗА ГИНЕРОЗОВА, ЗНАЧИТ, ОНА ВСЕ ЖЕ ЧТО-ТО НЕДОГОВАРИВАЕТ. ПОВЕДЕНИЕ СТЕПАНА (И ЭТО ОТЛИЧНО ИЗВЕСТНО ВСЕМ ДОМАШНИМ) ТАКОВО, ЧТО ОТ НЕГО МОЖНО ЖДАТЬ ДАЖЕ…
– Лиза, расскажи мне по порядку, что произошло в тот вечер, когда умер Владимир Кириллович. – Катя взяла приятельницу за руку. – Ради бога, не скрывай ничего.
Но им внезапно помешали. В подсобку впорхнули две продавщицы. Лизу, оказывается, давно уже разыскивал фотограф: на презентацию салона «Риволи» явилась солистка кабаре-дуэта «Лав стори», и Лизе надо было немедленно с ней побеседовать. Дуэт начинал новый тур выступлений по стране, и спонсировала эти шоу-программы парфюмерная фирма.
– Через час тут все закончится, я в редакцию заеду, отдам материалы, отчитаюсь. А потом… потом приеду к тебе. – Лиза натянуто улыбнулась заглянувшему в подсобку фотографу. – Иду, Женечка, мы тут с подругой заболтались немножко. Давай так и сделаем, Катька. Тут все равно поговорить больше не получится. Неудобно. А у меня к тебе тоже кой-какие вопросы есть, а то ты все меня спрашиваешь, спрашиваешь, а я… Кое-что и ты мне объяснишь, подружка. Только, ради бога, не подумай, что я к тебе ревную.
В последних словах было столько чисто женского, змеиного и двусмысленного, что Катя чуть не плюнула с досады: тут речь о серьезных делах, о подозрении в убийствах, а Лизка…
– Во сколько приедешь? – спросила она Лизу.
– Не знаю, как получится. Часикам к семи, может быть.
На том они и расстались. Сухо. Очень сухо. Этой сухости, даже враждебности Катя долго не могла себе потом простить. ОНА И НЕ ЗНАЛА, ЧТО ВИДИТ ПРИЯТЕЛЬНИЦУ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ.
Она прождала Лизу весь вечер. Ни в семь, ни в восемь, ни в девять Лиза не приехала. Телефон квартиры в Строгине не отвечал. На квартире Лизиных родителей работал автоответчик – Гинерозовы уехали отдыхать в Сочи.
Катя звонила Лизе Гинерозовой и в полночь, и в час ночи – телефон по-прежнему молчал. Молчал он и в семь, и в восемь утра следующего дня. Лиза словно сквозь землю провалилась. Ее так и не нашли ни в последующие дни, нигде и никак…
Глава 25
ТРУП В ЛЕСУ
«Никита, ЕЕ НИГДЕ НЕТ. Мы вчера с Мещерским весь день искали. ОНА ПРОПАЛА. Лиза… Это ОН ее убил. Я знаю, чувствую. Он сумасшедший. И ЭТО ОН. Он, понимаешь?!»
ТАКОЙ Кати Колосов не видел никогда. Утром в половине девятого она словно торнадо ворвалась в его кабинет, оглушительно шарахнув дверью. Он собирался ехать в Раздольск сразу же после оперативки у шефа. Начальство требовало активизировать работу по раскрытию убийства, осведомлялось и о готовности отчета для коллегии – словно он мог разорваться и на работу на земле, и на кабинетную бюрократию. Все эти дни Колосов, точно пловец, барахтался в бурном море бумаг: справок, рапортов, обзоров, сводок, протоколов допросов и очных ставок.
В отличие от раздольских дел убийство в изоляторе можно было считать почти раскрытым. За выходные из шестидесяти сокамерников покойного Карпова-Акулы выявились шестеро из числа будущих этапников, ранее неоднократно судимых, чьи прежние криминальные связи вели прямиком к михайловской группировке. Круговая тюремная порука оказалась на практике не такой уж нерушимой. В изоляторе круглосуточно работала следственно-оперативная бригада. Шли многочасовые допросы заключенных. И постепенно свидетели развязывали языки. К счастью, свидетельскую базу не надо было даже искать: убийство Акулы произошло на глазах сокамерников. И для того, чтобы побороть их закоренелое упрямство, ненависть, страх, нежелание сотрудничать со следствием и тюремной администрацией, нужны были только адское терпение, профессиональная смекалка и время, а последнего как раз, как всегда, и не хватало. Имя, точнее, имена тех, кто непосредственно набросил на шею Акуле удавку, должны были, как говаривают сыщики, озвучиться и лечь на протокол в ближайшие дни. Колосов считал это дело на восемьдесят процентов сделанным, его теперь снова интересовал Раздольск. Но это неожиданное появление Кати…
– Кто ОН, Катя? – спросил он тихо. Встретился с ее взглядом и… встал. Подошел к двери, запер ее на ключ.
– Степан Базаров, – она произнесла это имя после затянувшейся паузы. – И это тот, кого ты… кого мы, Никита, искали в Раздольске.
Она мужественно выдержала его взгляд.
– Давай-ка присядем, – Колосов обошел стол, обнял Катю за плечи, бережно подвел к стулу. – Сядем рядком, потолкуем ладком.
Катя села, чинно сложив руки на коленях. Стиснула пальцы так, что на коже выступили белые пятна. Колосов видел, как она взволнована, напугана. Но она молчала. И это было так на нее не похоже! Он присел напротив нее на угол стола.
– Дай мне руку, – сказал.
