Печать фараона - Солнцева Наталья (мир бесплатных книг TXT) 📗
– Изредка интересовалась.
Перед Смирновым возникло округлое, густо накрашенное лицо директорши. Сначала она заявила, что забыла о письме... а потом ей пришлось признать, что хозяйка изредка о нем спрашивала. И глаза бесстыжие опустила долу... Ах, плутовка! Солгала, как пить дать. А они с Валерием уши развесили. Женское любопытство непреодолимо.
Ева подтвердила его мысль.
– Сдается мне, Вера Петровна тайком, тишком конвертик вскрыла и письмецо прочитала. Ну не могла она выдержать!
– Это была бы удача, – оживился сыщик. – Хотя... если и так, содержание наверняка составлено особым образом, и понять его у непосвященного шансов нет. Надо милейшую Веру Петровну припугнуть как следует! Тогда она сознается. Иначе будет молчать, она же строит из себя интеллигентную даму, щепетильную и порядочную.
Ева уже думала не о письме, а о заветных словах «он открылся». Монах что-то говорил о склепе... хорошо бы выудить у Хромова подробности.
– А если это склеп «открылся»? – выпалила она.
– Какой еще склеп? С мумией фараона Тутмоса? У нас в Москве?
Смирнов хохотал, а Ева злилась.
– Вот не расскажу тебе больше ничего о Тутмосе, – обиженно насупилась она. – Фараонов хоронили в роскошных гробницах, а не в склепах, да будет тебе известно. И монахов в те времена не существовало, только жрецы. Еще я тебе не расскажу о том, как лучезарный Ра отправился на покой. Кстати, и мне давно пора отдыхать. Ты шевели извилинами, Смирнов, а не смейся! Ладно, все. Пойду спать.
Ева ушла в спальню, а Всеслав долго сидел на кухне, пил крепкий кофе и «шевелил извилинами», как она велела. К утру он решил ехать в Старицу.
Глава 23
Господину Войтовскому позвонила из Канады мать.
– Как там, в Москве? – с легкой ностальгией спросила она. – Мороз?
– Колокола звонят.
Неподалеку от дома, где у Войтовского была квартира, стоял храм. Колокольный звон напоминал Леонарду какую-то другую, чистую и спокойную, жизнь, о которой мечтается, но которая никогда не наступит. И от того, что она не наступит, возникало в сердце грустное и тревожное томление. Завтрашний день представлялся грубым, излишне ярким, насыщенным нужными с виду делами, а на самом деле пустыми, никчемно суетными. Встреча с Герцогиней внесла в эту суету напряжение, страстный накал, неутоленное желание и предвкушение фантастических перспектив.
Леонард Казимирович старательно избегал мыслей о провале задуманного, отгонял их прочь. Но с каждым днем эти мысли всплывали из глубин сознания, куда он поместил их, и заявляли о себе.
Да, он рисовал в своем воображении женщину, которой мог бы отдаться полностью, молиться на нее, обожать и баловать, угождать во всем, выполнять малейшие ее прихоти. Такая женщина была столь неординарна, не похожа на других, сочетала в себе столь разительные противоположности, что ее просто не могло быть в природе. Уверившись в несуществовании созданного им образа, господин Войтовский успокоился. Жизнь, однако, преподносит нам сюрпризы самые невероятные. Такая женщина появилась, завладела его сердцем и его помыслами... и вдруг он заподозрил, что она безумна.
– Или я сам безумен? – спрашивал себя Леонард, покрываясь испариной. – Мне следует вернуться к обычному бытию, свойственному людям. Я слишком высоко замахнулся! Это все дед, его проклятый дневник. Это прошлое, которое неудержимо манит меня, обещая несбыточное. Я потерял ориентиры... заблудился в выдуманных историях, поверил в трагическую, загадочную судьбу далекого предка. То, что погубило его, может погубить и меня!
– Алло! Алло! Лео, дорогой! Ты меня слышишь? – взывала в трубку пани Зося, пробуждая сына от сумрачных грез. – Ты здоров?
– Не знаю, – машинально ответил он.
Зося, как и подобает заботливой матери, прочитала ему нотацию, в заключение потребовав немедленно возвращаться под ее надежное крыло.
– Пока не получается! Мне придется еще немного побыть здесь, – сказал Войтовский.
– Обратись по крайней мере к врачу. Со здоровьем не шутят, Лео! Ты уже не молод, нельзя рисковать...
– Как там мои лошади? – прервал он ее грозивший затянуться монолог. – Не давай им толстеть.
Зося шумно задышала, сдерживая негодование. Она не любила, когда ее обрывали на полуслове.
– Жеребец Нильс приболел, – сдержанно произнесла госпожа Войтовская. – Но теперь уже все в порядке. Я лично слежу за его рационом.
Леонард Казимирович перевел разговор на тему, близкую матери, – ее любительские концерты. Он хвалил ее игру на рояле, ее изысканный, со вкусом подобранный репертуар и быстро растопил лед, который появился в голосе Зоси. Они обсудили кое-какие мелочи, касающиеся бизнеса, и тепло попрощались.
Войтовский прошел из гостиной в кабинет, достал ковчежец и залюбовался прекрасной работой неизвестного мастера. Откуда у Герцогини все эти изумительные вещи? Кто их настоящий хозяин? Если женщина всего лишь посредник... ни на что нельзя рассчитывать наверняка. А если нет?
– Вдруг она играет со мной, как кошка с мышью? – прошептал он. – Откуда мне знать, что она не лжет? Она может быть мошенницей, интриганкой, кем угодно... а я теряю рассудок из-за нее. Я хочу доверять ей, а она дает повод за поводом сомневаться в чистоте ее помыслов. Она хитрит, что-то скрывает. Она говорит, что последовала моим советам, но не предоставляет ни единого доказательства. Она дразнит меня, испытывает мое терпение. Неужели я люблю ее?
Леонард никогда не думал, что ему придется страдать от неопределенности, от прихотливой изменчивости поведения женщины, ее непредсказуемости. Герцогиня была так нестабильна, так опасно вспыльчива, так закрыта! Она заставила его переживать вечную гонку за полнотой любви, которая сама по себе недостижима. Казалось, господин Войтовский получил желаемое, но тут же убедился, что поймал тень, – его избранница не клялась в преданности и не требовала клятв от него; она отвечала на его чувства, загоралась и... остывала. Она побуждала его к близости и внезапно, в одно мгновение становилась чужой и холодной, отрешенной, как статуя. Она...
«Мы так же далеки друг от друга, как в ту самую первую встречу, – вынужден был признать Леонард. – Наши отношения хрупки и уязвимы, подвержены неизвестному мне влиянию. Я пытаюсь удержать неуловимое. Не лучше ли будет отказаться от призрачных, обманчивых посулов? В конце концов, не я ли сам утратил здравый смысл?»
К своему ужасу, он вполне осознавал, что отказаться не может! Его хваленая рассудочность спасовала перед обстоятельствами, подброшенными лукавой рукой судьбы. Надо думать, изменчивая Фортуна весело забавляется, наблюдая за ним.
– Я банкрот, или мне выпал козырный туз? – вопрошал кого-то невидимого, но всемогущего господин Войтовский. – Как отличить одно от другого?
Он услышал, как Герцогиня открывает дверь своими ключами, и поспешил навстречу. Сердце учащенно забилось, к горлу подступил комок. «Сейчас я все скажу ей, – подумал, замирая от суеверного страха, Леонард. – Я посмотрю ей в глаза и прочитаю в них свой приговор: казнь или помилование».
Она вошла, неся с собою запах снега и духов, свежесть холода, тревожное волнение, с которым он не мог справиться. Она опустила начерненные глаза, как будто ее тяжелые от краски ресницы выше не поднимались, сбросила мокрое полупальто и осталась в сапогах и коротком, откровенно обтягивающем фигуру платье, подчеркивающем все, что любая женщина на ее месте постаралась бы скрыть. Глумливая всадница, оседлавшая Зверя.
– Да здравствует двойственность! – захохотала она, что случалось крайне редко. – Ну, вот и свершилось. То, чего я боялась и чему не хотела верить, произошло. Теперь пути назад нет, он отрезан. Мосты готовы к сожжению, стоит только бросить спичку! Ха-ха!
В ее смехе проскальзывали демонические нотки. Волна ужаса поднялась в груди Войтовского, который стоял, в замешательстве глядя на Герцогиню. Она, с выражением одержимости, истовости на лице, бросилась к нему.
