Эшафот забвения - Платова Виктория (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные TXT) 📗
– Покажи-ка свое недремлющее око.
– Покажу в другом месте, когда буду побои снимать. Тебе это с рук не сойдет, и не надейся, – проворчал Федор вполне миролюбиво.
– Да нет, все в порядке. Фингала ты счастливо избежал. – Я критически осмотрела физиономию Бубякина и осталась довольна.
– Это дела не меняет… Я потребую компенсации, учти.
– Чашка бульона в привокзальном буфете тебя устроит? С расстегайчиком?
– Пошла ты…
– Плащ я тоже могу состирнуть. Из особого к тебе расположения.
– Слушай, ты всегда так зазевавшихся мужиков кадришь?
– Почти, – мне стало весело, – вот только денежку тебе придется вернуть, раз все обошлось. Она мне еще понадобится.
– Для аналогичных случаев?
– Именно.
Я вдруг коснулась руки Бубякина, не отдавая себе отчета, зачем я это делаю. И только когда почувствовала под пальцами живую, восхитительно упругую кожу, поняла, что сейчас мне был нужен, был необходим именно этот жест: возвращение к жизни – вот что это означало. Серьга был не в счет, его прошлое было и моим прошлым, его жизнь была и моей жизнью. А там, кроме руин и мертвых тел под ними, не было ничего. Нелепый же ассистент художника Бубякин вдруг оказался первым человеком из внешнего мира, потерянного для меня навсегда; квелый суслик, сам того не подозревая, сделал невозможное – он пробил брешь в моем оцепенении, в моей готовности не жить. И с каждой секундой эта брешь стремительно расширялась, мир наполнялся невнятными звуками и сомнительно-яркими красками, я как будто очнулась от спячки…
Нет, я не готова умереть, я не готова умереть, я не готова. Не готова. Простите меня все, но я не готова. От паленой осетинской водки придется отказаться, мне не нужны случайности. Я потянулась до хруста в костях и с наслаждением услышала этот хруст: я была жива!..
– Замечательный октябрь в этом году, ты не находишь, дядя Федор?
– Что-то, я смотрю, у тебя настроение резко поднялось, – с сомнением взглянул на меня Бубякин. – Даже в бесстыжих глазах оживление наблюдается. Давно со спарринг-партнерами не тренировалась? Или все прочие разбежались, один я, дурак, под горячую руку попал?
– Считай, что так.
– И не называй меня, пожалуйста, дядя Федор.
– Почему?
– Потому что все недоноски так меня называют. Старые девы, любители стереотипов и моя двоюродная бабушка по матери. Идем, шеф там, наверное, копытами землю роет…
…Страхи Бубякина оказались сильно преувеличенными. Я поняла это, как только мы оказались на четвертом этаже, в маленькой комнате съемочной группы кинофильма с претенциозно-расплывчатым и труднопроизносимым названием “Забыть Монтсеррат”. Я даже сморщилась от такого явного проявления дурного вкуса: каннский триумфатор мог бы выбрать что-нибудь поизящнее.
– Подожди здесь, – шепнул Федор с таким значением, как будто оставлял меня в предбаннике чистилища, под табличкой “Бог-отец. Часы приема по личным вопросам:
16 – 18”.
Я осталась в коридоре, ничуть не изменившемся за последние несколько лет. Прикрыв глаза, я мысленно восстановила план этажа: чуть дальше – у лестницы – курилка с крышками от пленочных коробок, приспособленными под пепельницы: почти всю стажировку, с небольшими перерывами на винегрет в буфете, мы просидели там – я и моя однокурсница казашка Камиля, безвестно сгинувшая впоследствии в предгорьях Алатау. Если спуститься вниз, то после долгих блужданий можно оказаться в основном корпусе, напичканном павильонами и каморками вспомогательных служб. Если подняться наверх, то есть вполне реальный шанс наткнуться на кого-нибудь из мастеров курса, играющих тренеров в команде большого кинематографа. Они не узнают меня. Они не узнали бы меня, даже если бы я не изменила лицо: я была самым незаметным растеньицем на курсе, сырьевым придатком блистательного сценариста Ивана. Несчастная Мышь, нелюбимая падчерица “Мосфильма”, если бы только знала, что произойдет с тобой впоследствии…
– Не померла еще? – Распахнувшаяся дверь едва не ударила меня, из-за нее показалась голова Бубякина:
– Заходи.
Секунду помявшись и с трудом уняв невесть откуда взявшуюся дрожь в позвоночнике (именно так отреагировала бы робкая Мышь на выход в кинематографический свет, старые стены “Мосфильма” на несколько секунд вызвали к жизни ее фантом), я последовала за Бубякиным.
Это была ничем не примечательная штаб-квартира съемочной группы – таких я за свою стажировку перевидала немало. И в то же время я сразу же ощутила во всей обстановке нечто особенное, неуловимо разлитое в самом воздухе, – как будто бы я вступила на заповедную территорию, никак не относящуюся не только ко мне, но и ко всему остальному миру. Я не могла понять, откуда шло это ощущение – не от плакатов же на стенах, в самом деле, не от стада кинематографических призов, мирно пасущихся за стеклом офисной полки! Здесь было что-то другое, и это “другое” моментально уловило мое отдохнувшее от трехмесячного безделья, а потому обостренное обоняние. Реальность внешнего мира вдруг чудесно преобразилась в этой ничем не примечательной комнате, здесь подванивало цирковым духом большой игры, большой авантюры, вселенского блефа.
Запахи.
Все дело в запахах: дорогие духи, дорогая кожа, тяжелый ворс дорогих ковров, слабый привкус сильных наркотиков, едва заметное сизое облачко дыма от студенческого косяка с марихуаной… Черт возьми, куда я попала?!
В комнате не было никого, кроме девушки, сидящей в кожаном кресле. Молодое, вызывающе некрасивое лицо прожженной гашишницы и любительницы группового секса. Босые ноги девушки были небрежно заброшены на стол, и несколько секунд я имела возможность любоваться розовыми пятками. Такая раскрепощенность духа слегка удивила меня, но Бубякин находил ситуацию вполне пристойной.
– Сам-то где? – спросил Бубякин у девушки.
– Во втором павильоне. Старух окучивает, – лениво сказала та и со значением посмотрела на меня.
– Она бесповоротно причислила мою седую голову к сонму вышеупомянутых окучиваемых старух.
– Меня не искал?
– Рвал и метал, – с видимым удовольствием произнесла девушка, – обещал с поста уволить с волчьим билетом в зубах.
– Вот блин, – занервничал Бубякин, – за мои же заклинанья я ж еще и педераст! Сутками по городу ношусь, фактуру по крохам собираю – и никакой благодарности.
– Я-то здесь при чем? – удивилась девушка.
– Ладно, Светик, мы тогда двинем во второй. Если позвонит, скажи, что я появился.
– Разбежалась, – парировала Светик, – сам с ним разбирайся!
– С ним разберешься! – вздохнул Бубякин и вышел из комнаты, увлекая меня за собой.
Я отправилась следом с большой неохотой. Странное дело, мне вдруг захотелось остаться в этой удивительной берлоге, неуловимо смахивающей на опиумный притон и номер фешенебельной гостиницы одновременно. Бубякин же, верный апостол гиньоля под дурацким названием “Забыть Монтсеррат”, уже мчался по длинному коридору. Остановившись на безопасном расстоянии, он повернулся ко мне и отчаянно закричал:
– А все из-за тебя… – Он хотел добавить еще что-то, нелестно меня характеризующее, но вовремя сдержался. – Говорил же, он ненавидит, когда опаздывают! Шевелись!..
…Спустя десять минут мы уже были на подступах к мосфильмовским павильонам. Я помнила эти ангары еще по стажировке: тогда они были почти пустыми. В середине девяностых, когда большой кинематограф рухнул окончательно, самоубийцы-одиночки и фанаты авторских идей предпочитали съемки в естественных интерьерах. Малогабаритные квартиры, забитые мелкими страстишками мелких людей; малобюджетное кинцо с уклоном в нудное морализаторство и дешевую патетику – тогда это было модно. Теперь, судя по всему, наступили другие времена: в павильонах кипела жизнь. Следуя за Бубякиным, я насчитала сразу несколько съемочных групп, довольно пестрых по составу.
– Да у вас здесь жизнь бьет ключом, – одобрительно сказала я Бубякину.
– Что есть, то есть, – рассеянно ответил он.
