Эшафот забвения - Платова Виктория (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные TXT) 📗
Я вернулась к двум основным листам: “КРАВЧУК” и “БРАТНЫ”.
Сначала Братны.
1 Гений.
2. Гений.
3. ГЕНИЙ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!!!
4 Гений, который позволяет себе такую низость натуры, которая даже не снилась нормальному, обремененному моральными принципами человеку. Обкрадывает всех, кого только можно обокрасть, выманивает у населения антиквариат (что происходит с антиквариатом потом – неизвестно), постоянно принимает у себя иностранцев, через его группу проходят огромные, немыслимые для современного кино суммы денег.
5. В какой-то мере смерть Александровой выгодна Братны – Бергман заметно укрепила позиции фильма. Он тотчас же забыл об убийстве, люди существуют для него только в контексте кинопленки и смены кадров. Промежуточный вывод, не касающийся убийства: Братны сам может убрать кого угодно, если этот кто-то будет задевать его профессиональные интересы. Он полностью лишен сострадания, человеческое участие для него пустой звук.
6. Братны мотивирует сокрытие преступления тем, что это может отразиться на работе над фильмом. Как ни безумен этот вариант, он является истиной.
7. Братны обладает ярко выраженными гипнотическими (экстрасенсорными?) способностями и довольно часто их применяет (испытано на себе).
8. Братны может заставить кого угодно сделать что угодно (испытано на себе).
9 Братны – прекрасный повод для любого преступления. Теперь Кравчук:
1 Отставной чекист, неглупый и влиятельный человек.
2. К кино не имеет никакого отношения, но работает директором картины.
3. Между ним и Братны существуют дела, не связанные напрямую с кино (мальчики Кравчука, которых я видела в павильоне во время погрузки ящиков в грузовичок) 4. Братны имеет рычаги влияния на Кравчука (разговор в гримерке о том, что никому не нужна огласка). Тогда Кравчук по-настоящему забеспокоился.
5. Кравчук мотивирует сокрытие преступления тем же, что и Братны. Никаких оригинальных идей по этому поводу у него нет.
6. Кравчук был по-настоящему взволнован записками, посчитал их шантажом, в то время как Братны оставался совершенно спокоен. Возможно, Кравчук играет в более рискованную игру, чем Братны. Или менее защищен.
7. Чем, помимо кино, занимается Кравчук?
8. Что они сделали с телом Александровой? ..Поставив точку, я снова перевернулась на спину и снова закинула руки за голову. В общих чертах вырисовывается довольно достоверная картина. Неясно только одно: кто и почему подбрасывает письма. Я бы не удивилась, если бы это был сам Братны, это как раз в его ключе – писать записки самого неожиданного содержания.
Остается только одна мелочь, незначительная деталь, которая слегка размывает фундамент возведенного мной здания.
Бутылка дорогого коллекционного шампанского. Когда мы с Братны покидали Александрову, никакого шампанского не было и в помине. Не было и стаканов с отпечатками губной помады. Его пили именно в те двадцать минут или полчаса, когда произошло преступление.
Вряд ли Александрова стала бы распивать шампанское со “старой перечницей” Бергман. Старухи слишком ненавидят друг друга. А когда ненавидишь по-настоящему, тебе вряд ли придет в голову пить на брудершафт со своим классовым врагом – здесь уже включается брезгливое подсознание.
Есть над чем подумать.
Есть над чем подумать, но почему я так уверена в том, что последовательность событий была именно такой? Что все вещи были расставлены именно так, что бутылка шампанского возникла именно тогда, когда она возникла, а не раньше и не позже? Разве я могу доверять своей памяти, которую так долго загоняла в угол, которой так долго хотела лишиться? И лишиться навсегда.
Зачем я делаю все это? Для удовлетворения собственного любопытства? Или чтобы оправдать свою собственную, не совсем приглядную роль в этом деле? Оправдать, дождаться, когда обвиняемый будет освобожден из-под стражи прямо в зале суда. И закрыть судебное заседание. Интересно, сколько людей хранит в себе память о нераскрытых преступлениях. О преступлениях, которые так и остались никем не узнанными, никем не опознанными? Тысяча? Десятки, сотни тысяч? Впору открывать клуб друзей по переписке на подобные темы. Учитывая мое прошлое, я смогла бы даже возглавить какой-нибудь из районных филиалов клуба…
Зачем я делаю это?
Покарать убийцу невозможно, противостоять Братны невозможно, противостоять Кравчуку невозможно, невозможно, невозможно. Мой смутный намек на расследование так и останется смутным намеком… Но почему никто не видел Бергман на студии, на площадке до дня, предшествовавшего убийству? Ведь для того, чтобы действовать так решительно и так безупречно, нужно хорошо изучить обстановку. Непонятно…
А если есть еще один мотив, о котором не знает никто, кроме убитой и убийцы?.. Или о котором не знаю я – ведь лист с надписью “Александрова” так и остался пустым.
Нельзя убивать стариков. Нельзя убивать стариков ни при каких обстоятельствах…
Я собрала листы и сложила их себе в сумку. Если Митяй узнает, что я сделала с его реликвиями, он просто не переживет. А он совсем не так плох, как мне показалось с самого начала.
…Я проснулась от тупой, протяжной боли во всем теле, а потом еще несколько минут лежала, восстанавливая в памяти события вчерашнего вечера. Происхождение боли достаточно ясно – после той небольшой разминки, которую устроил мне Митяй, трудно рассчитывать на что-либо другое… Если он возьмет это за правило, я долго не продержусь. Я и так не продержусь долго, нужно потребовать у Братны денег и снять какую-нибудь комнату… Мелкий нахрапистый шантаж может развеселить его. Нужно поближе познакомиться с Кравчуком, нужно убедить его в том, что я действительно неопасна, он наверняка поможет мне с документами…
Поймав себя на этой куцей предательской мыслишке, я хмыкнула: да, девочка, желание жить во что бы то ни стало в тебе неистребимо. И это после всего, что с тобой произошло… Но я ведь не виновата, что осталась жива.
Ты жива. Жива настолько, что…
Я спустила ноги с дивана (Господи, как все-таки ноет тело!) и отправилась на кухню. Там еще должно оставаться мясо. Запустив руку в сковороду, я вытащила приличный кусок. И почти сразу же услышала, как хлопнула входная дверь, – дисциплинированный Митяй вернулся с утренней пробежки. Спустя минуту он уже опирался на кухонный косяк, скрестив руки на груди, и иронически смотрел на меня.
– Уже ешь?
– Да. Завтракаю. Присоединяйся. – Должно быть, умилительное впечатление я произвожу: всклокоченные волосы, заспанное лицо, мятая футболка, шкодливая рука с куском мяса, никакого намека на вилку.
– Спасибо, я завтракаю позже. – Митяй благоразумно воздержался от комментариев.
– Как хочешь.
– Как себя чувствуешь?
– А как ты думаешь?
– Думаю – неважнецки.
– В десятку. Все тело болит.
– Извини меня за вчерашнее…
– Теперь я могу быть свободна?
– В смысле?
– Ты преподал мне урок, поставил на место глупую самоуверенную шлюху, показал, кто является хозяином положения. Ты сделал это в неподражаемой манере, я это оценила.
– Ты.., ты хочешь уйти? – спросил он неожиданно тихим голосом.
– Как будто ты хочешь другого.
– Ты можешь пока остаться здесь. Пока не утрясешь проблемы с жильем. Я же знаю, что у тебя проблемы…
– Это мои проблемы. Они не могут быть интересны такому мальчику, как ты.
– Не называй меня мальчиком! – вспылил он.
– Хорошо. Молодой человек, так звучит лучше?
– Ненамного. И потом, я так и не понял, как ты смогла свалить с ног босса? Ведь ты свалила его, ты не будешь этого отрицать. Ты сделала это так здорово. Я оценил красоту. Я умею ценить красоту.
Конечно, умеешь, кто же спорит. Красоту подачи в теннисе, красоту гладких мышц, красоту поперечно-полосатых мышц, красоту бега на пятнадцать километров…
– Я понимаю. Но, боюсь, не могу быть тебе полезной. Если я что-то и знала когда-то, что-то и умела, то теперь забыла напрочь. Зачем тебе все это?
