В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗

– Очень туманно, Катя. Не совсем уловил твою мысль, – Мещерский отвернулся, чтобы скрыть улыбку. – Что-то к вечеру я рассеянным бываю. Ты объясни попроще, что у Тэйлора тебя конкретно интересует?

– Случай ликантропии, – Катя встала и отошла. – Меня, Сережа, сейчас глубоко интересует все, что Тэйлор написал об идее превращения человека в животное, о всех случаях в мифологии, истории, культуре, когда в силу некоторых обстоятельств человек начинал воображать себя животным и вести себя как дикий зверь. Мои интересы сейчас вращаются вокруг Лакаона и Жеводанского чудовища.

– Эту тему ты и собралась нынче с Галкиным обсуждать? – уныло осведомился Мещерский. – Ну ты даешь.

– Вот именно. И не хмыкай. Я отлично помню, как вы с ним в клубе перед поездкой в Танзанию до хрипоты спорили об этих, как их… людях-львах, людях-леопардах, гиенах. Та же самая тема – ликантропия.

– Да это все сказки, Катя. Даже для Африки это уже курам на смех. Страшные истории для привлечения туристов. В Момбасе даже шоу такое показывают: «Люди-гиены: обряды, мифы, реальность».

– Значит, все сказки. Хорошо.

– Катя, это ты для расширения кругозора любопытствуешь или тебе для статьи в «Клюкву» материал собрать надо? – осведомился Мещерский. – Оборотень в Павлово-Посаде, караул! Из этого статья не выйдет. Предупреждаю сразу. Лучше пиши про НЛО.

– Я пока что не решила, для чего мне это надо, – сухо оборвала его Катя. – Галкина нет, а ты, помнится, тоже этой проблемой интересовался. Вот я и хочу говорить с тобой.

– Молод был, Катя, зелен, глуп, Африкой бредил, – Мещерский вздохнул. – Ну, и о каких же сторонах и проблемах ликантропии тебе не терпится узнать?

– Мне хочется услышать твое собственное истолкование таких терминов, как «оборотень», «вервольф», или «вервольд», «ликантроп». Что эти слова сейчас для нас могут значить? Ведь значат же что-то? – Катя смотрела на Мещерского выжидательно. Знала: Сережа, подобно Галкину, тоже не чужд всей этой мистике, только стесняется в этом признаваться. А мыслит он порой очень неординарно, если только его раззадорить и разговорить.

– Ну это… вервольд, ты сказала… Это олицетворение необузданных сил природы, это… отзвук наших тотемических воспоминаний, это эхо подавленных инстинктов плоти, неосознанных темных желаний. В прошлом же это было… В середине века в Западной Европе такие суеверия были очень распространены. Бедность, голод, болезни, войны: половина населения Европы страдала хроническим недоеданием. Многое в суевериях о человеке-звере, поедающем мясо людей и животных, было обусловлено именно проблемами голода. Ну, а сейчас это понятие приобрело совершенно иную окраску. Наше восприятие «оборотня», «вервольда» в корне изменилось.

– И что же эта идея, эта фантазия олицетворяет сейчас?

– Подсознательную мечту о суперсамце.

– Ты серьезно?

– Это мое личное мнение, – Мещерский усмехнулся. – Это чисто фаллическое, гипертрофированно-эротическое понятие нашего времени: оборотень, вервольд, бестия, человек-зверь. Секс-символ, так же как и Дракула-вампир, и Бэтмен. Заметь, сколько фильмов снимают об оборотнях и как киношники этот образ сейчас трактуют. Подсознательно мы ищем в идее человека-зверя то, чего нас лишает наша жизнь: свободы, возврата к девственной природе. Мы смутно грезим о любви, точнее, о сексе без ограничений, без оглядки на мораль, обычаи, приличия, наконец, мы подспудно жаждем этого разгула инстинктов, потому что мы зажаты, закомплексованы, мы устали, мы… В общем, грезы об оборотнях в книгах ли, фильмах – это уход от реальности. Бегство.

– Но ведь случаи настоящей ликантропии не вымысел, – заметила Катя.

– Да были, редко, правда. Это ведь не только мифологический термин «ликантропия», но и медицинский. Психоз вервольда всего лишь один из многочисленных видов психозов и маний. Кто-то Бонапартом себя представляет, кто-то косматым существом с когтями и клыками. – Мещерский подлил себе еще кофе. – Я где-то читал: кажется, в Штатах на этой почве сбрендил один фермер. Служил офицером, воевал в Корее, потом вышел в отставку, купил ранчо. А потом вдруг съехал с катушек: бегал по ночам, выл, имел непреодолимое желание охотиться на кроликов и поедать их. Но это же психоз, болезнь мозга. Сумасшедший, он и есть сумасшедший. Насколько я понимаю, ты меня не по поводу психоза или суеверия спрашиваешь, а по поводу фантазии, идеи, архетипа. Так, что ли?

– Д-да, я не знаю точно, Сереженька… Пока не знаю… Вервольд – это же не всегда человек-волк, это ведь обобщенное понятие, да… А вот новелла Мериме «Локис», – Катя закусила губу. – Там та же тема: человек-медведь. Это что, тоже иносказание? Аллегория разгула диких инстинктов? Повесть о суперсамце?

Мещерский помолчал.

– Медведь утащил графиню… – он усмехнулся. – Бабуля базаровская насчет «Медвежьей свадьбы» все разглагольствует. Слыхал я на поминках… Кстати, тот немой фильм был поставлен именно в такой трактовке, о какой я только что говорил. Граф-медведь растерзал новобрачную в брачную ночь. «Это не рана, а укус», – так, кажется, там дело было? Брачная ночь, Катюша, – это и есть ответ на твой вопрос. Аллегория брутального полового акта. А что ты вдруг оборотнями так заинтересовалась? А, наверное, та нищенка на тебя подействовала. Чересчур ты впечатлительная, Катенька. Не Димочка ли наш в образе оборотня-вервольда тебе начал грезиться? Вот будет малый польщен, если узнает!

Катя смотрела на Мещерского. Ах ты, Сереженька, ехидствуй-ехидствуй. Суперсамец – вот ты куда, оказывается, клонишь…

– Ты прав, – сказала она спокойно. – Это сумасшедшая нищенка сказала кое-что такое… В общем, Сережа, ты в Раздольске не видел того, что видела я. Видела и пыталась истолковать, смоделировать. Эти убийства… А тут вдруг эта бомжиха… и я подумала… Она ведь испугалась, ты заметил? И Димка заметил то, что эта ненормальная испугалась именно его. И вот я подумала, – она наклонилась к Мещерскому. – А что, если… если предположить… ОНА ВЕДЬ И ПЕРЕПУТАТЬ МОГЛА.

Мещерский вздохнул и посмотрел на свою чашку.

– Извини, Катюша, но я все-таки до сих пор не понимаю, о чем, собственно, мы говорим. Объясни толком, что ты подумала, когда услышала эту сумасшедшую.

– Не могу я тебе толком объяснить. Я… Сейчас, подожди, я кое-что тебе лучше прочту, – Катя метнулась в комнату и вернулась с книгой в руках. – Помнишь, мы Посвящение в школе наблюдали? Так вот, я все время об этом действе думала. Словно это какой-то нарочитый обряд, чья-то хорошо отрежиссированная, воплощенная в реальность фантазия… Я аналог искала. Вспоминала, где-то мне точно такое же попадалось. И вот наконец вспомнила где. У Максимова! [5] Вот послушай, это он пишет о суевериях славян: «Согласно поверью, стоит лишь найти в лесу гладко срубленный пень, воткнуть в него с приговором ножи и перекувырнуться через него – и станешь оборотнем-перевертышем». Вервольдом станешь, Сережа! То есть начнешь себя воображать. И необязательно волком. А медведем, например…

– Шанхайским барсом, – Мещерский смотрел в темное окно. – Ты у меня просила совета, так? Ну так вот тебе мой совет, Катюша: выбрось всю эту чушь из головы. И смотри, Колосову все эти свои идеи не докладывай. Он человек трезвый и занятой. И ему некогда, понимаешь? Некогда. Он и без тебя разберется. Раз лично за это дело взялся, значит, разберется, дойдет до сути.

– Тут не в сказках об оборотнях дело. Ты меня не понял, Сережа, – грустно заметила Катя. – Я толком и сама не понимаю, но… Я все думаю: что же в этом деле не так, что так настораживает Колосова в убийстве и этого зачуханного киллера, и Яковенко, а теперь… Конечно, ничего мне не ясно, но… Видишь ли, мы все мыслим слишком уж реалистически. Прямо заел нас этот реализм. А может, как раз в этом и наша беда? Знаешь, в Дзэн есть такая притча о чашке чая. Один японский учитель Дзэн как-то раз принимал у себя профессора Токийского университета. Разливал чай. Налив полную чашку гостю, продолжал лить, пока чай не перелился через край, и продолжал дальше. Профессор не выдержал и воскликнул: чашка полна, больше не входит! «Вот как эта чашка, – сказал учитель Дзэн, – и мы наполнены до краев своими мыслями, идеями, суждениями. И больше не вмещаем, если мир внезапно требует от нас иного взгляда». Чтобы взглянуть на вещи, порой необходимо опорожнить свою чашку, выплеснуть из себя стереотип… Понимаешь ли, Сережа… Я хочу взглянуть на это дело, выплеснув свой чай. В общем, наверное, Никита, когда брал меня на место происшествия, чего-то в этом роде от меня и ждал, но… тогда не дождался. Он шел традиционным путем по этому делу, наверное, и сейчас им идет, хотя… А у меня будут иные задачи. Я начну помаленьку выплескивать чай. Ты, кстати, что завтра делаешь?