Голубой бриллиант - Шевцов Иван (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
После перерыва они работали полтора часа. Подстрекаемая любопытством, Маша легко соскочила со своего «трона» и ахнула от удивления и радости, как много и успешно наколдовал Алексей Петрович за последние полтора часа. Перед ней было ее отражение, не застывшее в глине, а словно бы живое, дышащее, одухотворенное, в котором поражали прежде всего глаза, исторгающие любовь и мечту. Маша не находила слов, чтоб выразить свою благодарность ваятелю. Она смотрела на Алексея Петровича восхищенно, по лицу ее разлился радостный румянец, а уста молчали.
— Еще один сеанс — и все будет в порядке, — сказал Иванов, критически глядя на свое творение.
— Как? — удивленно воскликнула Маша. — А разве здесь не все в порядке?
— Надо поработать. Чуть-чуть. Мы недолго — часок-полтора без перерыва. Но это в другой раз. А сейчас будем чаевничать.
Он был доволен своей работой и без лишней скромности считал портрет Маши своей большой творческой удачей. Он даже удивлялся, как быстро ему удалось раскусить «твердый орешек», потому что это был первый случай в его творческой практике, когда всего за два с половиной часа он сумел создать почти законченный портрет. Для него это был своего рода рекорд.
Чай пили в гостиной, и оба не удивились, что как-то незаметно начали продолжать прерванный во время перерыва разговор.
— Давайте уточним наши разногласия, — первым начал Иванов. Он хотел единомыслия с Машей. — А может, между нами и нет никаких разногласий. Епископ Хрисанф и генерал Якубенко решительно расходятся в вопросе о революции семнадцатого года. А мы с вами?
— Мы, то есть наша газета называет это октябрьским переворотом, — уколола Маша довольно дружелюбно.
— Ну вы, конечно, говорили, что ваша газета монархическая, религиозная, антисоветская.
— Отчасти. А вообще главная у нас линия — патриотизм и русская идея… Разве вы не согласны, что октябрьский переворот совершили масоны, ядро которых составляли евреи? Наша редакция получила интересный материал: имена и фамилии пассажиров, ехавших из Швейцарии через Германию во время мировой войны в Россию совершать революцию с Лениным во главе. Всего сто восемьдесят девять человек. Из них русских только девять. Остальные — евреи. Вожди революции. Там и Зиновьев (Апфельбаум), и Сокольников (Бриллиант), и Войков (Вайнер), и Мартов (Цедербаум), и Рязанов (Гольденбах) и целый легион таких же «пламенных революционеров» — вершителей судьбы России. Возглавлял масонскую ложу Троцкий (Бронштейн).
— Вы, несомненно, правы в том, что во главе революции стояли главным образом евреи, — как бы мягко соглашаясь, проговорил Иванов. — Но ведь народ пошел за коммунистами, поддержал революцию. А почему? Потому, что жил русский народ — рабочие, крестьяне — в нищете, в бескультурье. Это я знаю из жизни своих односельчан, из рассказов стариков. А вы можете поверить — я носил лапти.
— Но вы родились уже в советское время.
— Да, но не коммунисты повинны в том, что мужик был темен, нищ, полуголоден. Коммунисты пообещали ему земной рай, он и пошел за ними. Пошла беднота. Справный крестьянин, а таких было немало, противился. Особенно когда его силком в колхоз загоняли. Вроде того, как нынешняя власть насильно загоняет народ в рынок. Обманывали и тогда, обманывают и теперь. Погрязли во лжи по самые уши. Вот теперешняя желтая пресса, или сионистская, как ее называет мой генерал, на все лады расписывает, как хорошо жилось в России до революции и как плохо в советское время. А я думаю, что хуже чем сегодня в России никогда не было. Хотя много всякого лиха пережил наш народ — и ордынское иго, и шведских рыцарей, и смутное время Лжедмитрия. Нашествие Наполеона и Гитлера. Все было: кровь, слезы, пожары и другие ужасы. Но оставалось государство, держава оставалась, ее фундамент не разрушался. А нынешние перестройщики разрушили фундамент.
— А мне кажется, фундамент еще цел и не потеряна последняя надежда, — сказала Маша. — Хотя то, что происходит с нашей страной сейчас, похоже на кошмар, на жуткий сон, где все лишено логики и смысла, поставлено с ног на голову. И самое страшное, что народ — хотя это уже не народ, а сборище безвольных, лишенных разума человечиков — позволяет безропотно собой манипулировать.
— А кто его лишил разума? — быстро отозвался Иванов. — Вы, пресса. Телевидение. Радио. Впрочем, извините — вашей газеты это не касается. Но сколько их, патриотических газет? Раз, два и обчелся. А тех, сеющих ложь, дурман, разврат, — их сотни, если не тысячи. Мой генерал утверждает, что вся желтая пресса находится на содержании Запада или фонда Горбачева, хотя это одно и то же.
Маша молчала, погрузившись в невеселые думы. Взгляд ее, устремленный в пространство, казался отсутствующим, и сама она была какой-то другой, печально сосредоточенной, напряженной, сжатой, как пружина. Иванов, с восхищением глядя на нее, как бы зримо, осязаемо ощущал углубленную работу ее мысли и ни словом, ни жестом не смел потревожить ее. Наконец Маша, как бы очнувшись, подняла на него взгляд, улыбка смущения только на миг сверкнула в ее грустных глазах, отчего суровое лицо ее сразу потеплело, оттаяло. Устремив на Иванова тихий печальный взгляд, она медленно, словно продолжая свои тяжелые думы, проговорила:
— Вы сказали, что разрушен фундамент. Какой фундамент вы имели в виду? Социализма? — Последнее слово она произнесла с подчеркнутой иронией.
— Совсем нет. Я имел в виду духовную, нравственную основу. Разного рода наполеоны, гитлеры для нашего народа были внешними врагами, интервентами. Против них поднимался весь духовный, патриотический потенциал народа, и была это главная сила, которую не сумели одолеть чужеземцы. Обратите внимание: ни Наполеон, ни даже Гитлер не имели «пятой колонны», которая бы вонзила нож в спину России. Их наследники это учли и все предусмотрели. Они заранее, на протяжении многих лет создавали в нашей стране «пятую колонну», ядро которой составляли сионисты, а попросту евреи. — Он вдруг поймал себя на мысли, что повторяет слова генерала Якубенко. — И начала она действовать с подрыва фундамента, духовного растления не одного, а многих поколений. Начали с изоискусства: абстракционисты, авангардисты; проповедь уродства, безобразия. Потом в музыке: там уже пошла откровенная бесовщина — поп, рок и тому подобная мерзость. Все это денно и нощно заполняло эфир и телеэкраны. Шло массовое духовное растление, запрограммированное, организованное, поощряемое отечественными и западными «авторитетами». Они наступали нагло, цинично, без опаски, пользуясь поддержкой и покровительством самых высоких властей — Хрущева, Брежнева. Когда под фундамент заложили достаточно тола, когда внедрили в сознание людей бациллы духовного СПИДа, тогда и произвели тот взрыв, который назвали «перестройкой».
— Все это так, и я с вами согласна. Взрыв произошел, фундамент поврежден, но не разрушен.
Маша посмотрела на него с глубокой солидарностью, и теплая улыбка затрепетала на ее влажных губах. Произнесла тихо и нежно:
— Теперь я вижу: мы единомышленники. Я очень-очень рада этому. Иметь верного друга-единомышленника — это большое счастье. — Она расчувствовалась. Глаза загорелись и осветили розовой вспышкой лицо, голос задрожал: — Простите меня за банальность, но это искренне: у меня такое чувство, что я знаю вас очень давно.
— Я верю, потому что и сам испытываю такое чувство. — Он хотел признаться, с каким трепетным волнением ждал ее, но не решился.
— Мне пора. Настенька ждет. Когда теперь встретимся?
— После праздника, — с непринужденной сердечностью ответил Алексей Петрович.
— Какой праздник вы имеете в виду?
— Завтра воскресенье, 23 февраля — День Советской Армии.
— Ах, да… Армии, которой нет.
— Она еще есть. И праздник ее будет. Мы с генералом договорились пойти к вечному огню у Кремлевской стены. Почтим память…
На прощание он вручил ей куклу, которую купил вчера в «Детском мире». Она протянула ему руку, узкую, нежную с крепким пожатием, не отпуская его руки, сказала:
