При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь - Черненок Михаил Яковлевич (книга регистрации .TXT) 📗

Со смертью жены будто оборвалось что-то в груди Степана. Голос его стал глухим, сердце болело. А после похорон Степан вообще слег. В бреду звал сына, метался. И пролежал в постели больше месяца… Уже отшумели над Лисьими Норами зимние ветры, и наступило предвесеннее затишье, когда, несмотря на сильные ночные морозы, полуденное солнце выжимает с крыш первую капель. Вскоре белка начала линять, и потянулись к домам охотники — в тайге делать стало нечего.

Лисьенорцы вернулись с большой добычей. Готовили обоз пушнины и ждали только Семена Аплина, который выходил из тайги последним. Дорога с каждым днем портилась, а Семена все не было. Чимра нервничал и в конце концов решил отправить обоз на приемный пункт — дольше ждать стало нельзя.

Через несколько дней после ухода обоза к Степану пришел растревоженный Темелькин. Показывая через окно на свисающую с карниза сосульку, заговорил:

— Совсем скоро дорога плохой станет. Надо искать Сеньку, шибко худо, видать, его дело.

Степан и сам догадывался, что не от хорошего задержался в такую пору Аплин в тайге, и, пересиливая слабость, решил идти с Темелькиным на поиски.

Тайга встретила запоздалых охотников печальным шепотом. Под сырым ветром деревья лениво шевелили ветвями, снег во многих местах просел, и лыжи шли по твердому насту с трудом, будто по наждаку. Воздух казался настоянным на терпком запахе смолы. Степан временами дышал глубоко, всей грудью, и чувствовал, как от пьянящего запаха весны начинает кружиться голова.

К стану добрались только на вторые сутки. Тайга хмурилась, лишь перед станом светились еще сероватые пятна уходящего дня. Срубленный из толстых бревен стан, припорошенный снегом, казался заброшенным и пустынным, а когда Степан отворил дверь, оттуда пахнуло холодом и запахом покинутого человеком жилья.

В темноте ничего нельзя было разглядеть. Скупое пламя зажженной лучины робко выхватило из мрака земляной пол, и охотники растерянно переглянулись… Почти у самых дверей, разбросив руки, задрав в потолок редкую бороденку, лежал мертвый Аплин. Чья-то безжалостная жестокая рука расправлялась с лисьенорцами.

Сняв шапки, в молчании стояли охотники у безжизненного тела, и Степан чувствовал, как трудно становится дышать. Задыхаясь, выбежал он из стана и, сжав ладонями виски, остановился, бессмысленно глядя на деревья. Неожиданно слабый металлический щелчок нарушил таежную тишину. Степан резко повернулся на звук — в каких-нибудь десяти метрах, из-за толстого кедра, прямо на него уставились прищуренные глаза на бородатом старческом лице и направленный в грудь винтовочный ствол.

«Конец», — мелькнуло в мозгу. Первым желанием было: броситься вправо, за угол стана, но другая, подсознательная, сила толкнула в противоположную сторону. Падая, Степан услышал хлесткий звук винтовочного выстрела. Крупная щепка, отлетевшая от сруба, больно ударила по щеке; лицо и шею обдал холодом колючий ноздреватый снег. Прежде, чем Бородатый успел передернуть затвор винтовки, Степан был на ногах. Из стана выскочил Темелькин и, не целясь, дуплетом из обоих стволов ударил в метнувшийся от кедра силуэт. Густо осыпая хвою, дробь стегнула по ветвям, но оказалась бессильной против человека, скрывшегося за деревьями.

Степан, не раздумывая, схватил ружье и лихорадочно стал надевать лыжи. Однако опытный старый остяк тревожно остановил его:

— Стой, паря Степка, стой! Тайга не любит глупой головы. Куда в потемках бежать? Как заяц на пулю нарвешься!

Всю ночь Степан и Темелькин просидели в стане у жарко топящейся печки, мучаясь догадками. Насколько Степан мог разглядеть, Бородатый походил на старика Колоколкина. Темелькин сопел трубкой и, закрыв глаза, тоже думал.

— Похоже, Васька Шаман был, — уже под самое утро сказал он. — Ловить зверя надо, иначе шибко много беды наделает.

Утром Степан с Темелькиным пошли по следу.

Бородатый предчувствовал погоню и старался запутать след. Несколько раз охотники плутали на одном месте, с трудом различая направление лыжни. Опасаясь друг друга, ни Степан с Темелькиным, ни Бородатый не разжигали костров, чтобы согреться; по ночам сторожко дремали в логовах из наломанных веток пихтача. Иногда Степану казалось, что дальше идти он уже не может. В такие минуты в памяти вставало лицо Семена Аплина, каким оно было, когда они вместе сдали добычу; вспомнилось, как в глазах промысловика, редко знавшего охотничью удачу, светились слезы радости. И снова появлялись силы, ненависть поднимала Степана, и он все шел и шел по следу убийцы.

На третьи сутки Степан окончательно ослаб. Пот заливал глаза, а все тело колотил морозный озноб. Стало трудно дышать. С силой он втягивал в себя воздух, внутри все леденело, как будто в легкие попадали острые кусочки льда, давил противный привкус крови. Вдобавок, вечером с гулом и свистом пронесся над тайгой ветер. Сорванный им с деревьев снег стал засыпать лыжню. «Все пропало», — с отчаянием подумал Степан и, тяжело глотая холодный воздух, устало прислонился к замшелому кедру.

Остановившийся рядом Темелькин вдруг настороженно заводил носом. Новый порыв ветра нахлынул на охотников, и тотчас ощутимо запахло смолистым дымом. Степан невольно подался вперед, отодвинул с пути мохнатую кедровую ветвь и в нескольких метрах от себя увидел огромный навал сушняка. Трепещущие от ветра языки пламени въедливо лизали смолевые сучья, разбрасывая по сторонам дымящие искры. Вблизи взметнулось еще одно желтое пламя, гулко затрещав хвоей, быстро поползло к вершине густой пихты. Ветер рванул кусок пламени, большим шматком бросил его на соседний кедр. Будто живой вздрогнул таежный великан и в какие-то секунды превратился в гудящий гигантский факел.

Дальнейшее Степан видел как в тумане. Лихорадочным взглядом он искал среди огненного хаоса Бородатого. «Спалит тайгу!» — с ужасом думал Степан и вдруг заметил, как в стороне от пожара мелькнула черная тень. Словно разъяренный медведь-шатун, рванулся Степан напролом за тенью. Бородатый, выбившись из сил, смог уйти всего на несколько метров. Сгорбившись, как загнанный зверь, он повернулся к Степану и вскинул винтовку. Но в тот же миг голова его дернулась, странно запрокинулась назад и весь он медленно стал оседать на снег. Степан почти не слышал звука темелькинского выстрела. Ветер подхватил этот звук и унес его в вышину, в неслышимость.

«Вот и все, — равнодушно подумал Степан. — Молодец старый Гирманча. От верной смерти меня спас». Тяжело передвигая лыжи, он подошел к убитому, мучительно долго смотрел в оскаленное лицо и очнулся только тогда, когда рядом стоявший Темелькин громко сказал:

— За Дарью!.. За Сеньку Аплина, за всех, кого сгубил ты, собака-Шаман!

Отвернувшись, Степан медленно взял с кедровой ветви горсть снега и поднес его к воспаленным губам. Невыносимая усталость навалилась на плени, и он почувствовал, что начинает погружаться в забытье. Как из тумана, глухо заторопился голос Темелькина:

— Поднимайся, Степан, поднимайся! Шибко скоро идти надо — иначе сгорим. Вместе с Шамановой тайгой сгорим!..

Тайга и впрямь полыхала уже вовсю. Напористый, тугой весенний ветер с сатанинской удалью хватал с разлапистых кедров охапки огнедышащего пламени, длинными языками вскидывал их к черному небу, закручивал в гигантские искрящиеся свечи и в дикой ярости швырял на соседние деревья. Тревожный, угрожающий гул, разрастаясь, превращался в задыхающееся, храпящее рычание. Вокруг заполыхало обжигающим жаром, от которого проседала могучая толща снегов.

Степан в полубреду, согнувшись, прятал лицо от нестерпимого жара и двигался, двигался вперед, смутно различая перед собой худенькую спину Темелькина. Каким чудом старый Гирманча нашел дорогу из этого пекла, Степан так и не понял. Пришел он в себя лишь у самого берега Чулыма, когда впереди черной стеной встала весенняя ночь, а за спиною до самого неба полыхало и улюлюкало зарево беснующегося огня…

— И что же дальше было? — спросил Лукашкин, когда старый бакенщик надолго замолчал. — Что стало с Чимрой, с Темелькиным, с вашим сыном?