При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь - Черненок Михаил Яковлевич (книга регистрации .TXT) 📗

— Что тебя занесло в нашу глушь?

Чимра ответил уклончиво:

— Сытно живете. — И показал на стол. — Мясо, поди, не выводится?

Степан усмехнулся, пожал плечами:

— Тайга кормит.

— А в России голод. Знаешь об этом?

— Слышал что-то такое…

— А я, Степан, своими глазами видел. Страшное это дело — голод, очень страшное… — тихо сказал Чимра. Помолчал и заговорил медленно, рассудительно, как когда-то на корабле разговаривал с матросами. — Трудное, Степан, сложилось в России положение. Продовольствия не хватает, топлива нет. Люди от голода мрут, как мухи. Тиф захлестывает. Надо самым спешным порядком восстанавливать хозяйство, а для этого надо покупать за границей машины, станки…

— За что их покупать, когда жрать нечего? — спросил Степан.

— Ты, едрена-зелена, слушай. За границей мы можем продать те товары, без которых сумеем прожить: меха, например, пушнину… Смекаешь?

— Их еще надо добыть.

— Вот за этим я и приехал в вашу глушь, — решительно сказал Чимра и повернулся к молчаливо слушавшему Темелькину. — Как, дед, думаешь, добудем?

Темелькин, польщенный вниманием гостя, утвердительно закивал:

— Добудем, паря, добудем. Тайга большой — весь народ кормить может.

Долго проговорили в тот вечер Степан и Чимра. Старик слушал их разговор молча. Только когда начали обсуждать, где лучше вести промысел, старый остяк вынул изо рта трубку и сказал:

— В Шаманову тайгу ходить надо.

Упоминание о Шамановой тайге напомнило Степану смерть отца. Темелькин это заметил и быстро заговорил:

— Пошто, Степан, хмуришься? Всем народом пойдем. Чего шамана Васьки пугаться?

…На следующий же вечер потянулись лисьенорцы к дому Иготкина. Заходили в избу, здоровались и молча рассаживались по лавкам. Изредка перебрасываясь словами между собой, чадили самосадом. Старики, повидавшие на своем веку самых плутоватых купцов, смотрели на нового заготовителя с любопытством, ухмыляясь в бороды, покашливали.

Чимра заговорил спокойно, уверенно. Охотники не перебивали его. Но когда речь зашла о закупочных ценах на пушнину и мясо, старик Колоколкин, считавшийся в Лисьих Норах одним из удачливых охотников, ядовито заметил:

— Высокие цены, паря, даешь. Однако, ловко обманываешь?

— Это не я даю, — посмотрев старому таежнику в глаза, ответил Чимра. — Это, отец, Советская власть дает, а она мужика никогда не обманывала и не будет обманывать.

Зачиркали спички, еще гуще плеснулся к потолку новый залп табачного дыма. Перебивая друг друга, заговорили охотники все враз об условиях заготовок, о начале промысла. Только Колоколкин молчал, пыхтел самокруткой и вдруг спросил:

— Значит, меня с Сенькой намерены уравнять? — Он небрежно показал на самого неудачливого охотника Семена Аплина. — И опять же: где такой артелью промышлять?

— Получать будет каждый за свою добычу, — вмешался в разговор Степан Иготкин. — А места в Шамановой тайге всем хватит.

Будто передернуло Колоколкина.

— В Шамановой? — переспросил он ехидно. — Пусть в нее идет тот, кому жизнь — копейка! Аль забыл уже, Степа, где твой папаша погиб?..

Не успел Степан ничего сказать, как заговорил Темелькин:

— Зачем на Сеньку показываешь, Иван Михалыч? Сенька в Бурундучьей тайге промышляет, потому плохой. Там совсем худой охота. А ты, Михалыч, часто в Шаманову ходишь, с Васькой заодно ходишь! Зачем народ пугаешь?!

Побагровел Колоколкин, резко поднялся и, протиснувшись между охотниками, вышел из избы. Следом за ним вышмыгнули еще несколько человек, но основная масса охотников все-таки осталась обсуждать необычный способ промысла — артелью. Расходились по домам с первыми петухами, а через неделю из Лисьих Нор вышел первый промысловый обоз.

Сезон начался на редкость удачно. Белки было в Шамановой тайге столько, что даже бывалые промысловики качали головами. Попадался то и дело соболь, а дичи уже в первую неделю добыли на добрый обоз. Никогда не охотившийся до этого Чимра и тот приносил за день по нескольку глухарей.

Через месяц двинулся с пушниной первый обоз. Сопровождать его отправились Степан Иготкин, Семен Аплин и Темелькин. Когда проезжали Лисьи Норы, в окне колоколкинского дома увидел Степан седую бороду Ивана Михайловича. Старик смотрел через промороженное стекло, и, вероятно, от этого лицо его казалось искаженным и злым.

На приемном пункте охотников встретили радушно. Хорошие деньги выручили за пушнину лисьенорцы. Даже на долю неудачника Аплина пришлась такая сумма, какой в другое время он и за два охотничьих сезона не выручал.

Темелькин сиял от радости. Он где-то успел по случаю удачи пропустить чарку и теперь попеременно то Степану, то Аплину задавал один и тот же вопрос:

— Кто дурак: Гирманча Темелькин или Ванька Колоколкин?

— Ванька дурак, — подсмеивались над старым остяком охотники.

— Правильно! — подтверждал он. — Шибко злой Ванька Колоколкин, потому дурак. Людей не любит — тоже дурак.

На обратном пути, возвращаясь в тайгу, решили заночевать в Лисьих Норах. Дашутка встретила Степана тревожно. Едва они остались вдвоем, она подала сложенный треугольником листок и, скрестив на груди руки, замерла в ожидании. Степан удивленно развернул записку.

«СТЕПКА УВОДИ СВОЮ КОМУНУ ИЗ ТАЙГИ ЕЖЕЛИ НЕ УВЕДЕШЬ ПОЛУЧИШЬ ТО ЖЕ ЧТО ПОЛУЧИЛ ТВОЙ ОТЕЦ», — без всяких знаков препинания было написано крупными печатными буквами.

Дашутка грамоты не знала, но женским своим сердцем чуяла что-то недоброе. Пока Степан читал, она внимательно смотрела на его лицо, и он, заметив этот пристальный взгляд, спросил как можно спокойнее:

— Кто принес записку?

— На крыльце нашла, — тихо ответила Дашутка. — Что там написано, Степа?

— Так… — махнул он рукой. — Пустяки.

Всю ночь не мог заснуть Степан. Ворочаясь, перебирал в памяти всех, кому мог стать поперек горла выход лисьенорцев на промысел в Шаманову тайгу. Больше всех думалось о Ваське Шамане. Но после смерти Степанова отца Шаман будто в воду канул, и уж более пяти лет его никто не видел. Вспомнилось странное поведение Колоколкина, его злой взгляд сквозь промороженное стекло, когда по селу проходил обоз с пушниной. Только под утро забылся Степан тревожным сном.

…Несчастье всегда приходит внезапно. Так случилось и на этот раз. Рано утром, когда охотники еще спали, на стан явился Темелькин, остававшийся в Лисьих Норах по своим делам. Разбудив осторожно Степана, он сел к потухшей печке и молчаливо стал ее разжигать.

— Ты что это, отец, на ночь глядя в тайгу пошел? — зевая спросил Степан.

— Плохой весть принес, — тихо ответил старый остяк.

— Что случилось?

— Дарью хоронить надо.

— Что?!

— Померла Дарья, совсем померла… — путаясь в словах, с трудом выговорил Темелькин, и по его щекам покатились слезы.

Ночь, когда случилось несчастье, была тихой и морозной. Выщербленный серп луны висел в звездном небе, тускло освещая спящее село. Утром, перед самыми петухами, вышел Гирманча Темелькин во двор и засмотрелся на небо. Холодило… Поежившись, совсем было собрался старик идти в избу, как неожиданно ударил в доме Степана глухой выстрел. Старик замер… Какой-то человек быстро перебежал на противоположную сторону улицы. Метнувшись в избушку, Темелькин сорвал со стены ружье. Выскочил на мороз, пальнул в воздух. Ахнуло над Лисьими Норами эхо, громко залаяли собаки.

Темелькин перезарядил ружье и заковылял к Степанову дому. Дверь была открыта. Старик прислушался: в доме навзрыд плакал ребенок.

— Дарья! — позвал старик. — Дочь!..

Ответа не было, только ребенок закричал еще громче. Нащупав в кармане полушубка спички, забыв об осторожности, Темелькин вошел в дом, засветил спичку и попятился — Дашутка лежала посреди комнаты навзничь. Левая половина ее груди была залита кровью. Держа мать за руку, сидел на полу Василек, плакал. Старик схватил внука на руки и выскочил на крыльцо — там уже собрались лисьенорцы.

Хоронили Дашутку в хмурый морозный день. Студеный ветер тянул над кладбищем поземку, завивая снежные кольца за бугорками могилок. Зябко ежились в полушубках мужики, концами полушалков вытирали глаза лисьенорские бабы. Степан без шапки стоял у свежей могилы. По его щекам катились крупные слезы и падали на стылую землю ледяными дробинками.