Ставка на бандитов - Доренко Виктор (чтение книг .TXT) 📗
Шароев встал с кресла и принялся мерить широкими шагами кабинет, переходя от письменного стола к стоявшему в дальнем углу серому металлическому сейфу. Он заметно нервничал.
Остановившись напротив сидящего на деревянном стуле Фомина, он спросил:
— Ты можешь нам помочь? Если ты окажешь нам содействие, я гарантирую тебе отсутствие всяческого пресса со стороны ментов.
— Что я должен сделать? — в прозвучавшем вопросе послышалась некоторая покладистость.
— Интересующий нас человек никого не подпускает к информации, за исключением ограниченного круга проверенных лиц. Ты единственный, кто может войти в этот круг.
Лицо Фомина подернулось дымчатой серостью, шрам на левой щеке резко побагровел. На полковника смотрела пара злых глаз тюремного пахана.
В первый момент Монаху хотелось разбить стул об эту тупую голову комитетчика, однако, совладав с подступившим приступом бешенства, он холодно произнес, цедя каждое слово сквозь зубы, как будто выплевывая:
— Ты, начальник, меня за последнюю суку держишь? Да чтобы я, как последняя тварь, блатного мусорам сдал? Ты, видать, и впрямь пустоголовый, хоть и бугор крутой на ровном месте. Разорви меня на части, хоть расстреляй — не бывать этому никогда.
— Так я и думал, — произнес Шароев, усаживаясь в кресло, — ну что ж, жаль.
Монах не видел, нажал ли хозяин кабинета какую-то кнопку или еще каким-то образом подал сигнал, только дверь распахнулась и в кабинет вошел майор Тимошин, вопросительно уставившись на начальника.
Полковник, глядя в бумаги, лежащие перед ним, не поднимая головы, распорядился:
— Отпустите задержанных, — он имел в виду и Музыканта с Буром, томящихся в полном непонимании происходящего в соседнем кабинете.
Через десять минут черный «мерседес», в котором сидел Монах со своими подручными, пробивался сквозь пробки у Манежной площади, пытаясь вырваться на Калининский проспект.
Ни один из них не обмолвился и словом по поводу происшедшего, после того как Бур, обратившись к пахану с вопросом, чего же от них хотели в конторе, получил лаконичный ответ:
— Потом, Рома, все потом.
В динамиках стереоприемника звучала какая-то иностранная музыка, время от времени прерываемая голосом ведущей или рекламной информацией.
Путь их лежал к торговому дому, расположенному неподалеку от квартиры Фомина.
Сделав кое-какие покупки и покинув комфортный салон, Монах обратился к своим спутникам:
— Вас о чем-нибудь спрашивали?
Товарищи в ответ лишь отрицательно покачали головой, а затем Музыкант произнес:
— Вообще не въеду, какого хрена надо было нас лакшать, чтобы через час отпустить?
— Главное, так неожиданно налетели, я даже глазом моргнуть не успел, — встрял в диалог Бур.
— Самое интересное, что даже «волыны» нам отдали, — искренне удивился Музыкант.
На лице пахана появилось выражение крайнего неудовольствия:
— Что, скучаете по двести восемнадцатой? — спросил он. — Какого хера носитесь с дурами, как курва с котелком?
— Да у нас разрешение есть, — ответил за приятеля Бур.
— Разрешение, — передразнил его Монах, — мусора его тебе в очко затасуют вместе с «плеткой». Ладно, — сменил тему Фомин, — знаете, из-за чего весь кипиш?
— Откуда? — вяло отозвался Музыкант.
— Эти конторские паскуды приняли меня за последнюю суку, — глаза авторитета жестко смотрели на приятелей, словно обвиняя их в недавнем инциденте, — хотели подписать меня, как последнего кумовского, под стукачество. Будто я змей какой. Совсем они мозги свои поморозили. Хотелось бы лишь узнать, кто из авторитетов, скорей всего здесь, в Москве, связался с «дурью»? Может, кто из вас?
— Ты что, пахан, — искренне обиделся Бур, — мы если и связывались, так это у черных коробок шмали купить, на раскумар.
— Тогда кто же? — на редкость задумчиво спросил Фомин, обращаясь больше к самому себе, нежели к младшим товарищам.
Ответом ему было молчание, которое прервал Музыкант:
— Ладно, мы за кишками для пахана приехали или мозги хламом засирать? Пойдем, Валера, — обратился он к Монаху.
И тот задумчиво побрел за Музыкой, не произнеся ни слова.
ГЛАВА 4
Серебристый джип «мицубиси-паджеро» в сопровождении двух автомобилей «БМВ» третьей серии одинаково темно-синего цвета лихо затормозили у подъезда большого дома на Кутузовском проспекте.
Из серебристого внедорожника вылез представительный господин в белой сорочке и светло-бежевых брюках.
Вслед за ним поспешно спрыгнул на асфальт здоровенный детина, по стилю одежды очень напоминавший своего шефа. Детина, судя по его предупредительным жестам, а также беспрестанно бегающему взгляду, цепко выхватывающему малейшие движения окружающих, безусловно являлся телохранителем первого пассажира.
Почти у самого подъезда их обогнал еще один крепкий тип, проворно выскочивший из синего «БМВ», вплотную прижавшегося к «паджеро». Распахнув дверь подъезда, он сразу вошел в него, и лишь несколько секунд спустя в парадное проследовал господин, привычным жестом теребивший массивную золотую цепь.
Процессия остановилась у обтянутой стареньким, донельзя потертым дерматином двери четвертого этажа. С силой вдавив кнопку звонка, обладатель бежевых брюк слегка отошел назад, давая таким образом рассмотреть себя в дверной глазок.
Однако предусмотрительность оказалась излишней, трель еще не успела отзвенеть, как раздался щелчок отпираемого замка и на пороге появилась высокая фигура Бура.
Проходя мимо Романа, гость протянул тому руку для пожатия и сказал:
— Здорово, Бур. Познакомься, — он жестом указал на входящего вслед за ним громилу, — это Паша.
— Роман, — ладонь Бура утонула в огромной лапе охранника, протискивающегося в непомерно узкий для него дверной проем.
— Витек, останешься на площадке, — обратился господин ко второму своему телохранителю, с выражением полного безразличия на лице послушно застывшему у порога.
Из дальней комнаты навстречу прибывшим вышел Фомин.
На нем были темные брюки достаточно свободного покроя и светло-серая рубаха с короткими рукавами. На лице сияла улыбка.
Широко расставив руки, он принял в свои объятия гостя, похлопывая того по спине и при этом приговаривая:
— Здравствуй, Леша. Давно мы не виделись.
— Привет, пахан, — ответил он.
— Ну какой я тебе пахан? — попытался возразить Монах. — Мы ведь на «вольной», поэтому и «тереть» будем «от вольного».
— Как скажешь, — послушно согласился Леша, проходя за хозяином квартиры в комнату, где стоял роскошно накрытый стол.
Музыкант, приветливо улыбаясь вошедшим, обменялся с ними рукопожатием.
По глазам Фомина угадывалось, что он несказанно рад встрече со старым товарищем.
Когда произнесли необходимые в таких случаях слова взаимного приветствия и выпили первые тосты, за столом воцарилась домашняя обстановка.
Никто не чувствовал себя лишним или незначительным по сравнению с окружающими.
Один раз, правда, Монаху пришлось воспользоваться привилегированным правом хозяина в ответ на резкое замечание, сделанное Алексеем своему охраннику по поводу выпитой рюмки водки:
— Дюк, да тормозни ты. Чего пацана почем зря кошмаришь. — Он, улыбаясь, посмотрел на несколько сконфуженного Пашу. — Что для него эта мензурка? — Монах повертел в руке маленькую стограммовую рюмку. — Такого быка свалить — канистру чистого спирта надо. Пусть человек хоть немного отвяжется, а то небось держишь его на коротком поводке.
— Как скажешь, — вновь повторил сказанную ранее фразу Дюк, — «пахан сказал, значит, гуляй рванина!..».
Верзила не смог скрыть проступившую на устах довольную улыбку.
Когда две пол-литровые бутылки «Столичной» опустели, Дюк, обращаясь к Монаху, спросил:
— Ну, как тебе жизнь?
На лице Фомина не дрогнул ни один мускул, хотя, будь он менее сдержан, неминуемо скорчил бы похабную мину, вместо этого Монах ответил:
— Знаешь, друг, у меня такое ощущение, будто я попал в сучью зону. Вокруг столько «маромоек» и мусоров, совсем легко затеряться порядочному бродяге. Столько бардака и беспредела, что хочется обратно в лагерь. Все покупается и продается. Кругом голимое бычье. Как при этом не скурвиться, удивляюсь. Я себе думами в башке мозоль натер. Воистину говорили старые воры: что на зоне закон наш, воровской, а здесь, на воле, — мусорской. Загнобили людей, дай им волю, они бы всех подряд под шконки забили, лидеры позорные. Я не удивлюсь, если лет через пять в законники будут принимать, как раньше в партию, да требовать, чтобы исправно взносы платил.
