Второй удар гонга. Врата судьбы - Кристи Агата (лучшие книги онлайн .txt) 📗
— Только потому, что нам нечем больше заняться. Не думаю, чтобы из этого что-то получилось… Ого!
— Что случилось? — спросила Таппенс.
— Мне кажется, что я оцарапался или что-то в этом роде. — Томми вынул руку из живота, слегка развернул ее и засунул снова. Наградой ему был вязаный шарф. Когда-то он явно был обиталищем моли, а после этого, наверное, опустился еще ниже по социальной лестнице.
— Отвратительно, — произнес Томми.
Таппенс слегка отодвинула его и засунула в живот свою руку, облокотившись на Матильду, пока ворошила ее внутренности.
— Побереги ногти, — сказал Томми.
— А это что такое? — спросила Таппенс.
Она вытащила свою находку на свет божий. Оказалось, что это колесо от автобуса, или тележки, или какой-то другой детской игрушки.
— Мне кажется, — сказала она, — что мы зря теряем время.
— И тем не менее мы должны довести это дело до конца, — заметил Томми.
— О боже, по моей руке ползут три паука. Через минуту мы можем докопаться до червей, а я их ненавижу.
— Не думаю, чтобы в Матильде водились черви. Я хочу сказать, что они предпочитают жить под землей. Поэтому Матильда в качестве места проживания вряд ли их заинтересует, как ты думаешь?
— Думаю, что ее живот пустеет, так мне кажется, — ответила Таппенс. — А это что такое?.. Боже, да это же набор иголок. Странно, что мы нашли его здесь. В нем даже еще есть иголки, но все они проржавели.
— Наверное, их спрятала какая-то девочка, которая не любила шить, — предположил Томми.
— Хорошая идея.
— А сейчас я касаюсь чего-то, что напоминает книгу, — сказал Бересфорд.
— Что ж, это может нам чем-то помочь. А в какой именно части Матильды?
— То ли в аппендиксе, то ли в печени, — заявил Томми профессиональным тоном. — С правой стороны. Наверное, придется прибегнуть к операции!
— Хорошо, господин хирург. Вытаскивайте, что бы это ни было.
Книга, с трудом походившая на таковую, оказалась очень древней. Некоторые ее страницы еле держались и были в каких-то пятнах, а переплет разваливался на куски.
— Кажется, это какая-то инструкция на французском языке, — сказал Томми. — «Pour les enfants. Le Petit Precepteur» [61].
— Понятно, — сказала Таппенс. — И мне пришла в голову та же мысль, что и тебе. Детка не хотела учить французский, поэтому специально запихнула учебник в брюхо Матильде. Старой доброй Матильде.
— Если та стояла левым боком, то запихивать такие вещи ей в брюхо было совсем непросто.
— Но не для ребенка, — сказала Таппенс. — Наверняка детка была подходящего роста и так далее. Я хочу сказать, что она вполне могла наклониться и забраться под лошадь, А сейчас я нащупала что-то скользкое. На ощупь похоже на шкуру животного.
— Какая гадость, — сказал Томми. — Ты думаешь, что это мертвый кролик или что-то в этом духе?
— Понимаешь, оно не пушистое. Мне оно не очень нравится… Боже, еще один гвоздь. Кажется, оно на нем висит. Здесь какой-то обрывок веревки или шнура. Странно, что он еще не сгнил, правда?
Она осторожно вытащила свою находку.
— Это какой-то бумажник. Да. И из очень хорошей кожи, как мне кажется. Отличная кожа.
— Давай посмотрим, что внутри, если там вообще что-то есть, — предложил Томми.
— Что-то есть, — ответила Таппенс. — А вдруг он набит пятифунтовыми банкнотами? — добавила она с надеждой.
— Не думаю, что их можно будет использовать. Бумага должна сгнить, не так ли?
— Не знаю, — ответила Таппенс. — Иногда случаются совершенно удивительные вещи. Мне кажется, что когда-то пятифунтовые бумажки делали из отличной бумаги. Тонкой, но очень долговечной.
— А вдруг это двадцатифунтовые бумажки? Это нас здорово выручило бы.
— Что? Эти деньги наверняка попали сюда еще до Исаака, иначе он их наверняка разыскал бы. Ладно. Но только подумай — ведь это могут быть и стофунтовые банкноты! А лучше пусть это будут золотые соверены. Соверены всегда держат в кошельках. У моей двоюродной тетки Марии был кошелек, полный золотых соверенов. Она часто показывала его нам — детям. Это был ее неприкосновенный запас на тот случай, если придут французы. Думаю, что она имела в виду именно французов. В любом случае энзэ хранился на случай опасности или чего-то из ряда вон выходящего. Такие милые, толстенькие золотые соверены. Я всегда считала, что это очень умно, и думала о том, как здорово будет вырасти взрослой и заиметь свой кошелек с золотыми соверенами.
— Да кто тебе его дал бы?
— А я и не думала о том, что кто-то должен мне его дать, — ответила Таппенс. — Я думала о нем как о вещи, которая начинает принадлежать тебе по праву, как только ты становишься взрослым. Знаешь, как говорили: настоящие взрослые женщины носят манто. Или что-то в этом роде. Манто с меховым воротником вокруг шеи и шляпка. И большой толстый кошелек, полный золотых соверенов; и каждый раз, когда у любимого внука начинается учебный год, ты даешь ему один в качестве подарка.
— А что с девочками? С внучками?
— Не думаю, что они тоже должны получать по соверену, — сказала Таппенс. — Тетя иногда посылала мне половину пятифунтовой бумажки.
— Половину пятифунтовой бумажки? Но это же никому не нужно.
— А вот и нет. Она разрывала банкноту пополам и присылала мне половинку. А вторую присылала попозже. Делалось это для того, чтобы никому не пришло в голову украсть деньги.
— Боже, на какие только ухищрения не идут люди…
— Ты прав, — согласилась Таппенс. — А это что еще такое? — Она рылась в бумажнике.
— Давай выйдем отсюда на пару минут и глотнем свежего воздуха, — предложил Томми.
Они выбрались на улицу, где смогли получше разглядеть свой трофей. Это действительно был толстый кожаный бумажник хорошего качества. Со временем он утратил свою мягкость, но в остальном полностью сохранился.
— Думаю, что влага не добралась до него внутри Матильды, — предположила Таппенс. — Томми, знаешь, что это такое?
— Нет. Что? Это точно не деньги, но очень похоже на письма. Не знаю, сможем ли мы их прочесть. Они все такие старые и выцветшие…
Томми очень осторожно сложил пожелтевшие листки, отделяя их друг от друга там, где это было возможно. Буквы, очень крупные, когда-то были написаны темно-синими чернилами.
— Место встречи изменилось, — прочитал он. — Кен-Гарденз возле Питера Пэна. Среда, 25-го в 3.30 после полудня. Джоанна.
— Мне кажется, — сказала Таппенс, — что мы наконец-то нашли нечто.
— Ты хочешь сказать, что кому-то, кто собирался в Лондон, сообщалось, что он должен в определенный день встретиться с кем-то в Кенсингтонском саду и принести с собой бумаги, планы или что еще там было? Тогда кто, по-твоему, должен был вынуть это из Матильды и кто это туда положил?
— Это мог быть даже ребенок, — сказала Таппенс. — Положил их туда кто-то, кто жил в доме и имел возможность передвигаться по нему, не вызывая подозрения. Он получал бумаги от морского офицера и передавал их в Лондон.
Она замотала старый кожаный бумажник в шарф, который был у нее на шее, и вместе с Томми вернулась в дом.
— Там могут быть еще бумаги, — предположила она. — Но мне кажется, что большинство из них пришло в негодность и превратится в пыль, как только до них дотронутся… А это что еще?
На столике в холле лежал объемистый пакет. Из столовой вышел Альберт.
— Это принес курьер, — сказал он. — Сегодня утром для вас, мадам.
— Интересно, что бы это могло быть, — сказала Таппенс, беря пакет в руки.
Вместе с Томми они прошли в гостиную. Таппенс развязала бечевку и сняла коричневую упаковочную бумагу.
— Похоже на альбом, — сообщила она. — Так мне кажется. А вот и записка. От миссис Гриффин.
Дорогая миссис Бересфорд!
С Вашей стороны было очень любезно принести мне именинный альбом. Мне доставило громадное удовольствие просмотреть его и вспомнить о многих людях, которых я знала в молодости. Человеческая память так коротка… Иногда мы помним только имена людей, а не их фамилии, а иногда — все наоборот. Недавно я наткнулась на этот альбом. Это не мой альбом — я думаю, что он когда-то принадлежал моей бабушке. Но в нем достаточно фотографий, и среди них, как я полагаю, есть парочка фото Паркинсонов, потому что моя бабушка их хорошо знала. Я подумала, что Вы захотите на них посмотреть, так как Вас так интересует история Вашего нынешнего дома и те, кто в нем когда-то жил. Мне альбом возвращать не надо, так как лично для меня, уверяю Вас, он не представляет никакой ценности.
