Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
— Давай, Валера, присядем. Нам нужно поговорить. Это очень важно.
Они присели. Валерий не спускал глаз с Ладейникова.
— Валера, я не стал тебе говорить об этом там. — Он кивнул в сторону, где за поворотом осталось здание тюрьмы. — Дело в том, что твоя мать сейчас находится в больнице. После такого потрясения у нее сдало сердце. Сейчас она лежит в пятидесятой больнице. Это на улице Вучетича. Больница хорошая, мать сейчас уже пошла на поправку. Калерия Александровна попросила меня передать тебе записку. — Ладейников достал из кармана вчетверо сложенный листок, на котором было написано: «Валера! Навести поскорее маму. Она находится в пятидесятой больнице во втором терапевтическом отделении в восьмой палате. Время посещения с трех часов до шести. С лечащим врачом я уже договорилась. Тебя пустят к маме в любой день. Если не будут пускать — позвони в ординаторскую врачу. Ее зовут Ольга Михайловна. Сошлись на меня. Желаю удачи. Ехать в больницу до метро «Динамо», а дальше на маршрутном такси до конца. А там тебе больницу покажет каждый прохожий. К. А.»
Радость ощущения свободы была настолько велика и глубока, что печальную весть о болезни матери Валерий воспринял несколько приглушенней, чем если бы эта весть пришла к нему, когда он находился в камере изолятора.
— Ты особенно не расстраивайся. Здоровье ее пошло на поправку, а когда она увидит тебя — ей сразу же станет лучше, — успокаивал Ладейников Валерия. — Мелочь-то есть на дорогу? Ехать придется на метро, потом на маршрутном такси.
Валерий стыдливо улыбнулся и ничего не ответил. Ладейников достал из кармана полтинник и протянул его Валерию.
— Потом как-нибудь рассчитаешься. А сейчас — давай в больницу, а я на работу. Я на машине. Хочешь, довезу тебя до «Сокольников», а там ты уж сам добирайся. Адрес в записке есть. Язык до Киева доведет. — Ладейников встал, тронул Валерия за руку, и они пошли к служебной машине, стоявшей метрах в сорока от перекрестка. При виде служебной милицейской машины сердце у Валерия захолонуло.
— А можно, я сам? Я пешком добегу до «Сокольников». Тут почти рядом, пять минут хода.
Видя, что Валерию очень не хотелось садиться в крытую милицейскую машину, кузов которой был зарешечен, Ладейников понимающе подмигнул ему и на прощанье подал руку.
— Смотри из Москвы никуда не отлучайся, за тебя поручилось несколько человек. Расследование по вашему делу еще не закончилось. Так что будь готовым ко всему: к новым допросам, к очным ставкам, к поездкам на улицу Станиславского и даже в Софрино. Над этим гнездом сейчас работает областная прокуратура. А сейчас давай в больницу. — Ладейников хлопнул рукой по плечу Валерия и сел в машину рядом с шофером.
До метро «Сокольники» Валерий почти бежал. Рядом с радостью, озарившей его сердце, с каждой минутой им овладевала тревога. «Как она там?.. Что с ней?.. Ведь до этого она, кроме гриппа и ангины, ничем не болела.
Сердце… Мама никогда на него не жаловалась. Конечно, все это из-за меня. — Валерий отчетливо представлял себе лицо матери, каким оно осталось в его памяти в ту минуту, когда за ним приехала милиция. — Хоть бы все обошлось побыстрее… Ведь я ни в чем не виноват. Мне кажется, что так считаю не только я, но и следователь. Не зря же он сказал, что гроза может пройти мимо меня».
И чем ближе подъезжал Валерий к метро «Динамо», тем волнение его усиливалось. Чтобы не ждать следующего маршрутного такси, от «Динамо» он ехал стоя, согнувшись при своем высоком росте в три погибели.
Больницу ему показали сразу. Белая, многоэтажная, она была построена не так давно и отличалась от старых московских больниц широкими окнами и отсутствием колонн и лепнины на капителях и карнизах у центрального входа.
Халат Валерию дали сразу, а вот пройти в палату, в которой лежала мать, ему разрешили только с лечащим врачом, который, прежде чем направляться к больной, предупредил его быть сдержанным и не рассказывать о вещах, которые могут взволновать ее.
По виду врачу было где-то чуть побольше сорока. Судя по его толстым двухслойным очкам, можно было заключить, что у него была большая близорукость. А поэтому всякий раз, когда Он проходил мимо дверей палат и читал номера табличек, то щурил глаза и замедлял шаг. А когда говорил, то хмурился и ладонью правой руки тер лоб. Как видно, это была его привычка.
— Будьте спокойней, ровней, как будто вы виделись только вчера.
— А как мама себя чувствует, доктор? — почти шепотом, боясь нарушить коридорную тишину больницы, спросил Валерий.
— Сейчас лучше. А было плохо.
— Она лежит или ходит?
— У нее пока строгий постельный режим. Режим больного, перенесшего тяжелый инфаркт миокарда. Всего несколько дней назад она переведена из палаты реанимации.
«Инфаркт», «реанимация»… — все это было для Валерия пугающими, непонятными словами, которые он слышал много раз и раньше, но пока еще никак не мог связать их со здоровьем своей матери, сильной и цветущей женщины, в юности мастера спорта по фехтованию.
Первым в палату вошел врач, сделав Валерию знак, чтобы он подождал его в коридоре. Минута Валерию показалась длинной. А когда врач открыл дверь и кивком головы пригласил его войти в палату, Валерий затаив дыхание сделал несколько робких шагов, скользя взглядом по койкам. На одной из них, слева в углу, у окна, лежала мать. Валерий подошел к ней. Он видел, как вздрогнули ее губы, как к вискам из глаз сбежали две крупные слезы. Она хотела что-то сказать, но губы ей не повиновались.
Валерий склонился над матерью, поцеловал ее. Широко открытыми глазами она смотрела на сына, и в глазах ее светилось столько любви и нежности, что, казалось, ей было страшно заговорить. И только когда врач вышел из палаты, сказав, что через несколько минут он вернется, она еле слышно произнесла пересохшими губами:
— Сынок… Они выпустили тебя…
— Да, мама, они меня выпустили. Я не виноват. Об этом сказал сам следователь.
— Ты видел себя в зеркале? — еле слышно произнесла мать.
— А что, я похудел? — не понимая, что хочет сказать мать, вопросом на вопрос ответил Валерий.
— У тебя седые волосы. Что они с тобой сделали… — К горлу Вероники Павловны подступили рыдания.
— Там очень плохо было, мама, — с трудом сдерживая подступивший к горлу комок, проговорил Валерий. — Ты только не расстраивайся, тебе нельзя… У нас все будет хорошо.
В палату вошел врач и положил пальцы рук на пульс Вероники Павловны. Потом, повернувшись к Валерию, спокойно сказал:
— Для первого раза достаточно. Приходите дня через три.
— Сынок, ключи от квартиры у дворника. Не забудь поливать цветы.
Валерий наклонился над матерью и прислонился щекой к ее губам.
— Поцелуй меня, мама. — По дрогнувшим пересохшим губам матери, которые он ощутил щекой, по ее прерывистому дыханию Валерий почувствовал, что она плачет.
Из палаты он выходил со слезами на глазах. Но мать их не видела. Их видел врач.
Глава двадцать шестая
На двери своей квартиры Валерий увидел приколотую булавкой записку, написанную рукой отчима: «Меня не будет три дня. Я в отъезде. Корреспонденцию и все остальное — оставляйте в почтовом ящике внизу». Ниже стояло вчерашнее число.
«Вот это номер! — подумал Валерий, но тут же даже обрадовался. — А впрочем, зачем он мне сейчас?.. Еще будет расспрашивать, как я попал в тюрьму, за что попал…»
Вспомнив, что свои ключи мать передала дворнику дяде Сене, Валерий спустился вниз и нажал кнопку звонка в квартире на первом этаже. Старуха, открывшая ему дверь, сердито буркнула:
— Нет его!.. — и тут же, не ожидая дальнейших вопросов, захлопнула дверь.
Около трех часов Валерий бродил по соседним с их домом улицам и переулкам, несколько раз возвращался в свой двор и снова затаив дыхание звонил в квартиру дворника. И всякий раз жена его, седая толстая старуха в засаленном цветастом фартуке, открыв дверь и вынося с собой аппетитный запах кипящего клубничного варенья, говорила почти одну и ту же фразу:
