Шерлок Холмс и Золотая Птица - Томас Фрэнк (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
– Я никогда не слышал о таком художнике.
– Не сомневаюсь, Ватсон. Морзе учился живописи в Англии и позднее стал профессором гуманитарных наук университета Нью-Йорка. Видите ли, он был американцем. Посвятив живописи первую часть жизни, он осознал, что искусство никогда не принесет ему славы, а потому приложил свои усилия в другом направлении. В 1837 году было передано первое сообщение по изобретенному им беспроволочному телеграфу.
– Ну конечно, – осенило меня. – Азбука Морзе. Но связь этого с пропавшим бриллиантом ускользает от меня.
– Но ведь это элементарно, Ватсон. Вы отлично знаете, что бывший художник изобрел телеграфный код, основанный на точках и тире. Интересная особенность кода Морзе заключается в том, что половина букв алфавита имеет свои противоположности. Скажите, например, как звучит сигнал бедствия на море?
– SOS, – автоматически ответил я.
– В коде Морзе буква S состоит из трех точек или коротких звуков. Буква O является ее противоположностью, передаваясь тремя тире или длинными звуками. Сейчас вы все поймете, Ватсон. Каковы первые ноты Пятой симфонии Бетховена?
– Та… та… та… та-а-а, – быстро напел я. Не зря Холмс таскал меня на все эти концерты в Альберт-Холле.
– Вы только что передали букву Ж, старина. Три точки и тире. Между прочим, противоположностью Ж является Б.
– Подождите, – возбужденно сказал я. – Шифр Селкирка использует противоположности, основанные на коде Морзе?
– Точно, – ответил Холмс, присаживаясь к столу и доставая из кармана письмо финансиста.
Я порылся в пальто, поискал карандаш и, найдя его, протянул сыщику.
– Так, – продолжал детектив. – В первой строке написано: ОЕТАН. Противоположностью О является С. Е становится Т, Т дает нам Е, а Н становится А. Ватсон, первое слово – стена.
Мой взгляд упал на обшитую деревянными панелями стену, а Холмс лихорадочно работал над оставшимися двумя строками. Наконец он торжествующе посмотрел на меня:
– Стена… шестая… розетка.
И действительно, панели были украшены рядом розеток. Я поспешно подошел к стене. Отсчитав слева, я повертел шестую розетку, но ничего не произошло.
– Попробуйте с другой стороны, – предложил Холмс.
Дрожа от азарта, я принялся отсчитывать снова. Резное украшение под моими пальцами повернулось на сорок пять градусов. Раздался щелчок – и секция обшивки бесшумно распахнулась. Более сильного волнения я не испытывал никогда. Я сунул руку в отверстие и извлек маленькую шкатулку. Сама по себе она была произведением искусства. Подавив естественное желание, я подошел к столу и поставил шкатулку перед Холмсом.
– В конце концов это ваша находка, – пробормотал я.
Холмс явно наслаждался, наблюдая за мной.
– После вас, старина. – Королевским движением он придвинул шкатулку ко мне.
Непослушными пальцами я сдвинул изящные защелки и поднял крышку.
Бриллиант покоился на черном атласе. Казалось, этот невероятно твердый камень впитал в себя весь свет комнаты и возвратил его, многократно усилив. Он слепил глаза, излучая чистый, но пульсирующий белый свет, словно северное сияние, горящее в черноте безграничного пространства. Это сияющее чудо из кристаллизовавшегося углерода, заключенное в совершенную форму, не требовало подтверждения подлинности. Ни один мастер не смог бы воссоздать это удивительное творение природы. Я лишился дара речи, но ненадолго.
– Холмс, я понимаю теперь, почему люди теряют голову из-за подобных сокровищ. Будь я проклят, если посмею осудить их!
– Холоден на ощупь, горит огнем, который не обжигает, но полон ослепительного сияния, способного иссушить душу…
Не знаю, размышлял Холмс или цитировал.
– Да, Ватсон, – продолжал он. – Это нечто.
С видимым усилием Холмс вернулся к своему обычному скептицизму и его длинные, гибкие пальцы извлекли бриллиант из шкатулки. Он подал камень мне.
– Ваш носовой платок защитит эту красоту. Когда я осторожно завернул бриллиант в льняную ткань и опустил его в нагрудный карман, мой друг захлопнул шкатулку и поставил се в тайник. Закрыв панель, он долго смотрел на меня затуманенными глазами.
– Знаете, в течение всего нашего долгого общения я придерживался прагматических взглядов. Но сейчас мне хочется верить, что у этого волшебного и совершенно уникального творения природы собственный путь, своя судьба. Разве не может быть так, что этот древний, неподвластный времени предмет, видевший крушение империи и исчезновение поколений, просто переходит из рук в руки, следуя однажды предначертанной дорогой к неведомой цели.
Я никогда не слышал, чтобы Холмс говорил в такой манере.
Наше путешествие домой проходило в молчании; каждый из нас был погружен в свои мысли.
21
НЕОЖИДАННАЯ РАЗВЯЗКА
До прибытия нашего клиента оставались считанные часы: поезд из Берлина приходил вечером. Вернувшись из Сент-Обри, Холмс не снял по обыкновению свой костюм, а вместо этого достал из ящика стола свое любимое оружие – маленький револьвер, казавшийся мне не опаснее детской хлопушки. Встревоженный этой мерой предосторожности, я тоже захватил свой револьвер. На языке у меня вертелось множество вопросов, но я сдержался, чтобы не отвлекать Холмса от размышлений. Мой друг напряженно застыл возле окна, уставившись на улицу невидящими глазами. В комнатах стояла необычная тишина. Наконец, собравшись с мыслями, я решился обратиться к Холмсу:
– Послушайте, друг мой, я не прерываю цепь ваших размышлений?
– Нет, – ответил он, не оборачиваясь. – Я размышляю о том, что бриллиант в вашем кармане напоминает мне историю Дориана Грея. Если вы помните, герой Уайльда был неподвластен ходу времени. Подобно ему, бриллиант «Пиготт» сиял вечным пламенем все эти годы.
– Вы хотите сказать, что камень получал энергию, калеча судьбы своих владельцев? – откликнулся я, захваченный идеей сопоставить историю «Пиготта» со страшной сказкой о вечной юности.
– Наша изнурительная охота за статуэткой, – задумчиво проговорил Холмс, – подходит к концу. Неизвестных элементов осталось слишком мало. И все же есть в этой истории некая недосказанность. Недаром мне вспоминается Уайльд.
Я бросил на Холмса вопросительный взгляд и не заметил в его глазах и тени насмешки.
– Как только вы выяснили, что Золотая Птица несла бриллиантовые яйца, – осторожно начал я, – мотивы стали ясны. Базил Селкирк разбирался в истории бриллиантов и, получив от вас ключ к решению, понял, что «Пиготт» все еще существует. Он, естественно, извлек камень и был готов расстаться с Золотой Птицей, чтобы удалиться со сцены.
– Прошу вас, продолжайте, – одобрительно сказал Холмс.
– Мотивы Чу Санфу тоже ясны. Ему хотелось достать знаменитый алмаз, чтобы украсить им свою дочь. Он выяснил, что «Пиготт» считается уничтоженным, и решил завладеть им.
– Кстати, позвольте сообщить вам некоторые приятные новости о Чу Санфу. Вы помните, что, когда Лу Чанг ушел отсюда, я велел Скользкому Стайлсу следовать за адвокатом. Наши усилия принесли щедрые результаты. Пока азиат петлял по переулкам, пытаясь оторваться от Скользкого, Тощий Гиллиган забрался в его тайную контору и захватил бумаги, касавшиеся незаконной деятельности Чу. Полиция Лаймхауса до сих пор восхищается истинным размахом незаконных операций Чу Санфу. Очень скоро все его опиумные притоны, публичные дома и аналогичные злачные заведения будут закрыты. Я сказал, Ватсон, что раздавлю Чу Санфу, и я сделал это.
От удивления у меня попросту отвисла челюсть: Холмс сразил короля преступного мира, годами смеявшегося над законом, и преподнес это как обычную запоздалую мысль. И это не было позой: после того как дело было завершено, Чу Санфу занимал мало места в мыслях Холмса.
Между тем мой друг продолжал, задумчиво глядя в окно:
– Вернемся к легендарному камню, Ватсон. То, как Чу Санфу или Джонатан Вайлд узнали о его существовании, можно выяснить с помощью рассуждений.
