Тот, кто шепчет - Карр Джон Диксон (мир книг TXT) 📗
Теперь пришла очередь Барбары взглянуть на него с удивлением.
— К сожалению, я не настолько хорошо знаю латынь, чтобы ответить на ваш вопрос. Почему вы спросили?
— Ну, мне приснился сон.
— Сон?
— Да. — Майлс рассуждал на эту тему с тупой настойчивостью человека, находящегося в смятении и стремящегося занять свой ум какими-нибудь пустяками. — Это был отрывок из средневековой латыни, знаете, со специфическими окончаниями глаголов и "и" вместо "v". — Он покачал головой. — Там шла речь о чем-то и о «panes», но я помню только приписку в конце о том, что было бы безумием что-то отрицать.
— Я по-прежнему ничего не понимаю.
(Почему не проходит эта проклятая ноющая боль в груди?)
— Ну, еще мне приснилось, что я пришел в библиотеку за латинским словарем. Там на пыльных грудах книг сидели Памела Гойт и Фей Ситон, которые начали уверять меня, что у моего дяди нет латинского словаря. — Майлс засмеялся. — Забавно, что я сейчас вспомнил об этом. Не знаю, какой вывод сделал бы доктор Фрейд из моего сна.
— А я знаю, — сказала Барбара.
— Думаю, он углядел бы в нем что-нибудь зловещее. Что бы ни снилось, по Фрейду, это всегда предвещает что-то ужасное.
— Нет, — медленно произнесла Барбара. — Ничего подобного.
Некоторое время она нерешительно, смущенно, беспомощно смотрела на Майлса, и в ее глазах с блестящими белками светилась симпатия. Потом Барбара вскочила со своего места. Оба окна были открыты, моросил дождь, и комнату наполнял свежий, влажный воздух. Майлс отметил, что в витрине напротив уже не горит свет и ужасные зубы наконец прекратили свои жуткие движения. Барбара повернулась к окну.
— Бедняжка! — сказала Барбара, и Майлс знал, что она имеет в виду не покойную Памелу Гойт. — Бедная, глупая, романтичная!…
— Почему вы называете Фей глупой и романтичной?
— Она знала, что анонимные письма и все распускаемые о ней слухи были делом рук Гарри Брука. Но ничего никому не сказала. По-моему, — Барбара медленно покачала головой, — она по-прежнему любила его.
— После всего, что он сделал?
— Конечно.
— Я в это не верю!
— Так могло быть. Все мы… все мы способны на невероятные глупости. — Барбара поежилась. — Возможно, были и другие причины, заставлявшие ее хранить молчание даже после того, как она узнала о смерти Гарри. Я не знаю. Весь вопрос в том…
— Весь вопрос в том, — сказал Майлс, — почему Хедли держит нас здесь? И как обстоят дела? — Он задумался. — Эта больница — как она там называется, — в которую ее увезли, находится далеко отсюда?
— Довольно далеко. Вы хотите поехать туда?
— Ну, Хедли не может держать нас здесь до бесконечности без веской причины. Мы должны разузнать что-нибудь.
Кое-что они все-таки разузнали. Профессор Жорж Антуан Риго — характерный звук его шагов они услышали задолго до того, как он явился перед ними, — медленно поднялся по лестнице, прошел по коридору и вошел через открытую дверь в комнату.
Профессор Риго сейчас выглядел старше и куда взволнованнее, чем тогда, когда излагал свою теорию о вампирах. Дождя уже практически не было, и его одежда почти не промокла. Мягкая темная шляпа затеняла его лицо. Щеточка усов шевелилась в такт движениям губ. Он тяжело опирался на желтую шпагу-трость, придававшую этой невзрачной комнате зловещий вид.
— Мисс Морелл, — начал он. Его голос звучал хрипло. — Мистер Хэммонд. Я должен вам кое-что сообщить.
Он прошелся по комнате.
— Друзья мои, вы, без сомнения, читали замечательные романы Дюма-отца о мушкетерах. Вы должны помнить, как мушкетеры приехали в Англию. Вы должны помнить, что д'Артаньян знал только два английских слова: «вперед» и «черт побери». — Он взмахнул рукой. — Если бы и мои познания в английском языке ограничивались этими безобидными и простыми словами!
Майлс вскочил с края кровати:
— Бог с ним, с д'Артаньяном, профессор Риго. Как вы очутились здесь?
— Мы с доктором Феллом, — сказал Риго, — вернулись в Лондон из Нью-Фореста на машине. Мы позвонили его другу, суперинтенденту полиции. Доктор Фелл отправился в больницу, а я поехал сюда.
— Вы только что вернулись из Нью-Фореста? Как там Марион?
— Ее самочувствие, — ответил профессор Риго, — отличное. Она садится, и ест, и трещит — как вы это называете — без умолку.
— В таком случае… — Барбара, прежде чем продолжать, сглотнула вставший у нее в горле ком. — Вам известно, что ее испугало?
— Да, мадемуазель. Мы узнали, что ее испугало.
И лицо профессора начало медленно бледнеть: теперь оно стало гораздо бледнее, чем во время его рассуждений о вампирах.
— Друг мой, — обратился он к Майлсу, словно догадавшись о направлении его мыслей. — Я изложил вам свою теорию о сверхъестественных силах. Оказалось, что в данном случае я был сознательно введен в заблуждение. Но я не собираюсь из-за этого посыпать голову пеплом. Нет! Должен сказать, что, если в данном случае все было подстроено, это не опровергает существования сверхъестественных сил, точно так же как фальшивый банкнот не опровергает наличия Английского банка. Вы согласны со мной?
— Да, согласен. Но…
— Нет! — со зловещим выражением на лице повторил профессор Риго, качая головой и стуча металлическим наконечником трости. — Я не собираюсь из-за этого посыпать голову пеплом. Я посыпаю ее пеплом, потому что дело обстоит еще хуже. — Он поднял шпагу-трость. — Могу я, друг мой, сделать вам небольшой подарок? Могу я передать вам эту драгоценную реликвию? Теперь она не доставляет мне того удовольствия, которое другие получают от надгробного камня с могилы Дугала или перочистки, сделанной из человеческой кожи… Я всего лишь человек. Я способен испытывать отвращение. Могу я отдать ее вам?
— Нет, мне не нужна эта проклятая штука! Уберите ее! Мы пытаемся выяснить у вас…
— Justement! — сказал профессор Риго и бросил шпагу-трость на кровать.
— С Марион действительно все в порядке? — выпытывал Майлс. — Прежнее состояние не может вернуться?
— Нет.
— Теперь расскажите о том, что ее испугало, — попросил Майлс, собравшись с духом. — Что она увидела?
— Она, — немногословно ответил Риго, — не видела ничего.
— Ничего?
— Вот именно.
— И она так испугалась, хотя на нее никто не нападал?
— Вот именно, — снова подтвердил профессор Риго и сердито откашлялся. — Ее испугало то, что она услышала, и то, что она почувствовала. Особенно шепот.
Шепот…
Как Майлс ни надеялся вырваться из этого царства монстров и ужасов, он понял, что ему не дадут далеко убежать. Он взглянул на Барбару, но та лишь беспомощно покачала головой. В горле профессора Риго что-то булькало, словно там закипал чайник, но это не казалось смешным. Его глаза налились кровью, в них появилось затравленное выражение.
— Это, — закричал он, — это можем проделать и вы, и я, и любой дурак. Меня ужасает, что это так просто. И однако…
Он замолчал.
На Болсовер-Плейс раздался визг тормозов машины, трясущейся по неровной, мощенной булыжником мостовой. Профессор Риго проковылял к окну. Он всплеснул руками.
— Доктор Фелл, — сказал он, снова поворачиваясь к ним, — приехал сюда из больницы раньше, чем я ожидал. Я должен идти.
— Идти? Почему вам надо уходить? Профессор Риго!
Но славному профессору не удалось уйти далеко. Поскольку громада доктора Фелла — он был без шляпы, но в своем ниспадавшем складками плаще и тяжело опирался на палку в форме костыля — заполонила собою сначала лестницу, потом коридор и в конце концов дверной проем. Создалось впечатление, что комнату можно покинуть только через окно, но это, по всей видимости, не устраивало профессора Риго. Итак, доктор Фелл, с безумным взглядом, в криво сидящих на носу очках, стоял в дверном проеме, раскачиваясь, как Гаргантюа или прикованный за ногу к тумбе слон. Переведя дыхание, он напыщенно обратился к Майлсу.
— Сэр, — начал он, — у меня есть новости для вас.
— Фей Ситон?…
— Фей Ситон жива, — ответил доктор Фелл. Потом он отбросил надежду, и она разбилась с чуть ли не явственно слышимым звоном. — Как долго она проживет, зависит от того, насколько осторожно она будет себя вести. Возможно, несколько месяцев, возможно, несколько дней: к сожалению, я должен сказать вам, что она обречена и в каком-то смысле была обречена всегда.
