Тетя Жанна - Сименон Жорж (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
— Вы полагаете, я смогу уложить малыша спать, когда вы так кричите?
— Вы слышите, Жанна? Это я, оказывается, кричу! Всегда я! Я вам не предложила что-нибудь выпить или съесть. Все-таки странно, что Робер не откликается. Он не ушел из дому: он никогда не уходит с непокрытой головой, а я видела его шляпу у входа. Его нет ни в конторе, ни на винных складах. Впрочем, ему там и нечего делать в воскресенье. Поднимайтесь, Жанна. Пойдемте со мной. Вы можете привести себя в порядок в моей ванной…
Даже лестничные ступени были заменены и больше не скрипели. Двери, когда-то темные и покрытые лаком, теперь были выкрашены в белый цвет.
Стены были светлыми. Все стало светлым. Мрака не осталось нигде. Луиза бросила на незастланную постель свою шляпу, которую так и держала в руке, и подобрала с ковра валявшуюся мужскую пижаму.
— Мне стыдно, но я ничего не могу сделать. Бывают моменты, вот как сегодня, когда все объединяется против меня, и длится это иногда неделями, а то и месяцами. Если бы я только знала, где Робер…
Она направилась к лестнице на третий этаж, где когда-то находились детские и ход на чердак, служивший залом для игр. Послышались стремительные шаги, звуки открываемых дверей и голос, кричащий в каждую комнату:
— Робер!
Луиза хлопала дверью, чтобы чуть дальше начать снова:
— Робер!
Она дошла до чердака, толкнула створку двери, пронзительно крикнула:
— Робер!
И почти сразу же:
— Жанна!.. Алиса!.. Кто-нибудь!.. Живо!
Луиза — вся почерневшая, — скрючившись, с опущенными плечами стояла у белой стены, засунув в рот чуть не весь кулак. Свет, как и раньше, струился из наклонного окна, проделанного в крыше; висящий металлический прут позволял приподнимать раму.
Жанне потребовалось какое-то время, чтобы взобраться на ящик и взяться кончиками пальцев за этот прут, а потом привстать на цыпочки.
Над слуховым окном был закреплен огромный крюк, как в мясной лавке; с какой целью он был когда-то там закреплен, никто не помнил.
Но именно за этот крюк Робер зацепил веревку, на которой и повесился.
Он был очень толст, как и его сестра, а может быть, даже толще ее. На нем был костюм из тонкой шерсти, но на ногах — домашние мягкие туфли; одна туфля соскользнула с его ноги.
Пустой ящик, послуживший ему подставкой, валялся перевернутым на полу, а совсем рядом лежал клочок бумаги с единственным словом, написанным синим карандашом:
Простите.
Луиза так глубоко засунула в рот кулак, что вся посинела; казалось, она вот-вот задохнется. Снизу доносился голос Алисы:
— Что там такое?.. Мне нужно подняться?..
— Принесите-ка большой стакан холодной воды! — ответила Жанна, сама поразившись звучности своего голоса.
Через мгновение она добавила:
— И нож… Небольшие ножницы… Быстро!..
Ребенок опять принялся визжать. Луиза смотрела на свою невестку дикими глазами животного.
Робер слегка покачивался на веревке, и лучи солнца, скользнув по его странно деформировавшемуся плечу, высвечивали пятно на боку серой в яблоках деревянной лошади с оторванной гривой; фарфоровый — взгляд этой лошади упирался в мертвеца.
Глава 2
Она помнила впоследствии все мельчайшие детали, действия, движения, но не смогла бы расставить их в строгой хронологической последовательности. Разумеется, у нее перед глазами стояла картина того утра, когда она взялась за дверной молоток под тягучими, словно сироп, лучами солнца — воскресного десятичасового солнца, — и в этот момент она была всего лишь немолодой женщиной, утратившей остаток сил, женщиной, просившей пощады; она вызывала сравнение с бродячей собакой, которая нерешительно останавливается на пороге фермы, где с равной вероятностью ее могут прогнать пинками или же вынести ей миску супа. Может быть, она почувствовала себя еще более опустошенной, потерявшей остатки решительности, когда ее, толстую и задыхающуюся, тащила за собой по лестнице бог знает куда маленькая темноволосая невестка?
Но тогда почему потом, вместо того чтобы дать Луизе выпить стакан воды, принесенный Алисой, она выплеснула содержимое Луизе в лицо? Она сделала это рефлекторно. Что-то в лице Луизы, царапавшей ногтями штукатурку стены, вызвало у нее отвращение.
Другая же невестка, казавшая голой под своим черным платьем — как, без сомнения, и было на самом деле — и ходившая к этому часу непричесанной и неумытой, прикрывала левой рукой глаза, а в правой держала кухонный нож; потом, когда Жанна схватила этот нож, Алиса бросилась к лестнице со словами:
— Я не могу оставаться с мертвецом! Это выше моих сил.
— Хотя бы позвоните врачу.
— Доктору Бернару?
— Да все равно какому. Тому, кто будет здесь быстрее других.
Надо думать, Алиса сделала это. Она, должно быть, сразу спустилась на первый этаж, потому что ребенок на втором этаже все это время визжал не переставая. Позвонив по телефону из столовой — Жанна потом узнала об этом, — Алиса не стала ждать дома, а расположилась на тротуаре.
Лицо Луизы, когда ее окатили холодной водой, изобразило почти комическое удивление, но потом в ее глазах, словно в глазах маленькой побитой девочки, промелькнула вспышка ненависти. Она ушла не сразу. Должно быть, она простояла, прилепившись к стене, еще какое-то время.
Только тогда, когда тело Робера вытянулось на полу, Жанна, повернувшись и открыв рот, чтобы что-то сказать, заметила, что, кроме нее самой и мертвеца, на чердаке никого нет.
Она сохраняла полное спокойствие. Ей казалось, что ни о чем не нужно думать, размышлять, принимая решения. Она действовала так, словно уже давно ей внушили, как нужно поступать. В углу чердака за грудой книг лежало старое зеркало с порыжевшей амальгамой, в черно-золотой рамке. Жанна взяла его, почувствовав, что оно намного тяжелее, чем кажется; по пути к брату она уронила несколько книг, и только приложив некоторое усилие, сумела наклонить зеркало к фиолетовым губам Робера.
Почти тут же на лестнице раздались мужские шаги — быстрые, но спокойные, уверенные. Чей-то голос произнес:
— Я найду дорогу. Займитесь ребенком.
В это мгновение имя, которое она слышала совсем недавно, нашло свое место в ее памяти, а его обладатель приобрел реальные очертания. Когда-то в течение долгих лет у них в винных погребах работал один служащий с угреватым носом, по имени Бернар, но дети по каким-то таинственным соображениям звали его Бабила. Он был очень невысокого роста, широкий и толстый, носил всегда слишком широкие штаны, свисающие сзади чуть не до колен, и это делало его ноги еще короче. Как звали дрессированную свинью, которую дети видели в цирке? Бабила?
Жил он на краю города, около Шен-Вер, и его шесть или семь детишек иногда приходили к ним к концу его работы.
Увидев доктора, Жанна поняла, что он один из тех детей; он был еще совсем мальчишкой, когда она уехала отсюда; его имя крутилось у нее на языке.
— Я думаю, что он мертв, доктор. Полагаю, что я правильно сделала, разрезав веревку. Он выскользнул у меня из рук, и я не смогла удержать его, чтобы он не стукнулся головой об пол. Думаю, впрочем, это уже не имеет значения.
Доктору было сорок — сорок два года, в отличие от своего отца он был высоким и худым, но с такими же светлыми волосами, что и Бабила. Пока он ставил сумку с инструментами на пол и опускался на колени, она осмелилась спросить его, хотя он не обращал на нее никакого внимания и даже не поздоровался:
— Вы ведь Шарль Бернар?
Имя вдруг само всплыло в памяти. Доктор согласно кивнул и, прилаживая свой стетоскоп, скользнул по ней быстрым взглядом.
— Я его сестра, Жанна, — объяснила она. — Я приехала сегодня утром.
Точнее, с поезда-то я сошла вчера вечером, но не хотела их беспокоить и провела ночь в «Золотом кольце».
Неожиданно пришло понимание того, что, позвони она в дверь брата накануне, она увидела бы его еще живым. За эту мысль зацепилась другая — о полутемном обеденном зале в отеле, потом — о Рафаэле, наливающем ей коньяк, и воспоминание о двух стаканчиках наполнило ее чувством вины.
