Чума насилия - Пентикост Хью (версия книг .txt) 📗
— Вам вовсе не обязательно куда-то меня везти, — сказала она. — Я просто хотела, чтобы вы помогли мне сбежать от этих уродов.
— Вы не из России, — с улыбкой определил Джерико.
— Бруклин-Хейтс, — ответила девушка.
— Это непременно должен быть гамбургер?
— И я не сексуальная маньячка, — не отвечая на этот вопрос, сказала Таня.
— Неподалеку отсюда я обнаружил одно местечко, где подают изумительных моллюсков.
— Обожаю моллюсков.
Он снова взял ее за руку и подвел к красному «мерседесу», который так и стоял возле главного входа. Она скользнула на сиденье рядом с ним и расслабилась. Когда они выехали на голубоватое под луной шоссе, он покосился на нее. Ветер трепал ее темные волосы, и, несмотря на тщательно наложенную косметику, она выглядела совсем девчонкой.
— Вас-то как угораздило? — поинтересовалась она.
— Я кое-чем обязан Бобу Уилсону.
— Видно, чем-то серьезным, — засмеялась она.
— Жизнью. Он спас меня в бою за Бункер-Хилл.
— Вы не выглядите таким уж старым.
— Это было в Корее. А вы как попали в логово Бауманов?
— По доброте сердечной.
— Должно быть, вы влюблены в кого-то, кого я не видел. Никто из тех, кто там был, не подходит на эту роль.
— С помощью лести вам это место не занять. — Она смотрела на залитые лунным светом холмы. — Сотни детей напоминают мне о моей собственной судьбе. Я говорю о детях, которые хотят научиться танцевать. Фонд Боба Уилсона может дать им такую возможность.
— Не уверен, что одобряю эти субсидии для тех, кто отобран по принципу талантливости.
— Могу представить, как вы к этому относитесь. Полотна, украшающие американские дома, написаны людьми, которые никогда не учились основам мастерства, художниками, не имеющими представления о технике живописи. Сейчас эпоха самоучек. Но балет… — Она снова отвернулась к холмам. — В танце не сфальшивишь, Джон Джерико. Тут уж вам без техники не обойтись. А кроме того, нужна серьезная физическая подготовка. Потому что, пока у вас не будет выучки, вы не сможете импровизировать. В вашей области Пикассо был новатором, он додумался до кубизма и еще бог знает до чего. Но сначала ему пришлось пройти школу.
— Превосходная речь!
— Если у вас не разработаны пальцы, вы не сможете играть на скрипке. Люди, которые стремятся изучить основы своего искусства, заслуживают поддержки. Я сама вхожу в пятерку первых балерин мира, — она улыбнулась, — только потому, что прошла школу и хорошо владею техникой своего ремесла. Вы стали знаменитым художником по той же причине. Дети, которые хотят пойти по моим или по вашим стопам, вправе ждать помощи. Вот потому я и приняла предложение Боба Уилсона, я поняла, что действительно могу кому-то помочь, и пусть даже заодно моей помощью воспользуются сотни бездарей.
— Я пришел к заключению, что вы очень славная девушка, — сказал Джерико.
Моллюски оказались совершенно исключительными. Таня повязала на шею салфетку, чтобы не испачкаться растаявшим маслом. Насытившись, они заказали мятный ликер со льдом и капелькой бренди. Вечер оказался на удивление легким и свободным. Таня обладала редким качеством — она не вынуждала вас все время помнить, что перед вами звезда.
Когда они не спеша ехали обратно через владения Бауманов, Таня вздохнула. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья и заложив руки за голову.
— В последний раз я так славно отдыхала, когда мне было лет двенадцать.
— Не вы одна, — отозвался Джерико.
— Тогда я дружила с одним мальчиком. Он был моим ровесником и брал меня на рыбалку возле Шипшед-Бхей. Он сам насаживал мне на крючок наживку. И никто не приставал к нам с россказнями про птичек и бабочек. — Она слегка улыбнулась, искоса взглянув на Джерико. — За последние десять лет вы — единственный мужчина, который не хватает меня в охапку и не начинает срывать с меня одежду, едва мы остаемся наедине. Я много раз пыталась убедить себя, как здорово было бы обойтись без этого. И вот теперь так и случилось. — Она рассмеялась. — Что-то не так?
— Это всего лишь дисциплина и выучка, — ответил Джерико.
— То есть?
— Это ваши собственные слова. Проявить перед вами свое нетерпение означало бы обречь себя на неудачу.
Она потянулась и коснулась его загорелой руки кончиками пальцев:
— Спасибо вам за все.
Шины вновь зашуршали по голубовато-зеленого цвета асфальту. Скоро показался огромный серый дом, в котором еще светились окна.
— Что вы думаете о нашей хозяйке? — поинтересовался Джерико.
Легкая дрожь пробежала по ее изящному телу.
— Бог с ней. Она очень напугана.
— Чем?
— Не знаю, Джон. Но она просто больна от страха.
— Выглядит она вполне здоровой.
— Умирают не только от болезней. Я бы очень хотела никогда не встречать ее, потому что не смогу ее забыть, даже когда уеду отсюда.
На террасе Таня остановилась:
— Пойду сразу лягу, пока меня никто не видел.
Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. На него повеяло ароматами «Тысячи и одной ночи».
— До завтра, — шепнула она и ушла.
Он проводил ее взглядом и через открытую французскую дверь увидел, как она буквально вспорхнула на следующий этаж по винтовой лестнице. Потом он почувствовал запах табачного дыма и обернулся. Из тени вышла высокая фигура, оказавшаяся актером Эриком Трейлом.
— Можете не считать меня вашим почитателем, Джерико.
— Это должно меня огорчить?
Трейл перевел глаза, слегка покрасневшие от выпивки, на лестничный пролет.
— Я имел ее в виду для себя. Конечно, трофеи достаются победителям. Может, в следующий раз мне повезет больше. Она действительно так хороша, как мне показалось?
Под рыжей бородой Джерико заиграли желваки.
— А вам не кажется, что ваше неумеренное любопытство достойно крепкой взбучки?
Джерико стоял в пятне лунного света у открытого окна своей спальни и хмуро курил трубку. Лиз Бауман пришла и ушла, а он прочитал ей нотации о сексе, вместо того чтобы вспомнить Танины слова: «Она просто умирает от страха». Джерико умел разбираться в людях, и это чутье редко его подводило. Теперь он не сомневался, что его просили о помощи, а он не услышал призыва. Он попытался убедить себя, что проблемы этой женщины начались не вчера и не завтра кончатся и что утром она будет нуждаться в его помощи не меньше, чем пять минут назад. Тогда он сможет оправдаться перед ней за то, что не расслышал слов, которые она не решилась произнести.