Неестественные причины - Джеймс Филлис Дороти (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Но все это – не более чем предположение. Настоящих улик нет. Как доказать, что Лил направила Мориса именно сюда? Пусть это так – Лил все равно способна держаться выгодной для себя версии с упорством, достойным лучшего применения. Чтобы ее расколоть, нужны средства, которых английская полиция применять не вправе. Не доказано и то, что Морис вообще сюда приходил. Далглиш не мог войти в запертый коттедж, но Реклесс или его люди наверняка там побывали; если бы там что-нибудь можно было найти, они бы нашли. Не доказано даже то, что Мориса убили. Реклесс в это не верит, начальник полиции – тоже, и никто, может быть, не верит, кроме глупого упрямца Адама Далглиша, вопреки всему слепо цепляющегося за свои подозрения. И если все-таки Морис был убит, вставал главный вопрос. Он умер в полночь, а на это время Дигби Сетон и едва ли не все остальные подозреваемые имеют неопровержимые алиби. Так что, пока нет ответа на вопрос «как?», нет смысла ломать голову над вопросом «кто?».
Далглиш в последний раз обвел лучом фонарика безлюдный двор, прикрытые брезентом штабеля досок и кирпичей, двери гаражей с обрывками объявлений. Потом вышел через арку так же тихо, как и вошел, и зашагал к Лексингтон-стрит, где стояла его машина.
Близ Ипсвича его одолела усталость, и он понял, что дальше в таком состоянии ехать небезопасно. Надо было подкрепиться. После сытного обеда с Максом прошло много времени, и с тех пор он ничего не ел. Он не имел ничего против ночлега в машине, но ему не улыбалось проснуться перед рассветом от сосущего голода без всяких надежд на скорый завтрак. Обычные забегаловки были уже закрыты, и его не привлекали загородные клубы и маленькие гостиницы, хозяева которых всегда твердо настроены подавать еду только в определенные часы, да еще по такой цене и такого качества, что лишь умирающий с голоду не убоится. К счастью, проехав милю или две, он увидел придорожное кафе и по веренице стоящих рядом грузовиков и свету в маленьких окошках понял, что оно работает круглосуточно. Внутри набилось много народу, воздух был сизый от табачного дыма и дрожал от громких голосов и бренчания музыкального автомата; но он нашел в дальнем углу чистый, хотя и без скатерти, столик и без помех съел свой ужин, состоявший из яичницы, сосисок, хрустящей жареной картошки и большой кружки горячего сладкого чая.
Потом он отправился на поиски телефона, который оказался неудобно расположенным в узком проходе между кухней и стоянкой машин, и позвонил в «Пентландс». Особой необходимости звонить не было. Уезжая, он не обещал тете вернуться к определенному сроку. Но он вдруг забеспокоился о ней и понял, что, если никто не снимет трубку, ему придется ехать дальше. Он пытался внушить себе, что это все нелепые страхи. Она может сейчас ужинать в «Настоятельских палатах» или даже гулять в одиночестве по берегу моря. Он не обнаружил ничего, что предвещало бы для нее опасность, и все же его не покидало ощущение неблагополучия. Скорее всего, просто сказывались усталость и досада; но, так или иначе, ему необходимо было убедиться, что все в порядке.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он услышал в трубке знакомый спокойный голос. Если звонок и удивил ее, она ничем этого не выдала. Они недолго поговорили под стук грязной посуды и рев отъезжающих грузовиков. Когда она положила трубку, он почувствовал, что немного успокоился, хоть и не до конца. Он взял с нее обещание запереть входную дверь – слава Богу, она была не из тех, кто спорит, задает вопросы или иронизирует по такому мелкому поводу, – и это было все, что он мог еделать. Он досадовал сам на себя, поскольку знал, что тревога беспричинна, в противном случае он поехал бы дальше, несмотря на усталость.
Он еще не вышел из телефонной будки, когда ему пришла в голову новая мысль, и он снова принялся шарить в карманах в поисках мелочи. На этот раз дозваниваться пришлось дольше, и на линии были помехи. Но в конце концов он услышал голос Планта и задал ему вопрос. Да, мистер Далглиш совершенно прав. Плант звонил в среду вечером в «Сетон-хаус». Жаль, что он позабыл об этом сказать. Точнее, он звонил в тот вечер через каждые три часа в надежде застать мистера Сетона. В какое время? Насколько он помнит, примерно в шесть, девять и двенадцать. Не за что. Плант всегда рад быть ему полезным.
Было ли это сообщение действительно полезным? Трудно сказать. Оно доказывало только то, что звонок, который слышала Элизабет Марли, когда оставила Дигби в «Сетон-хаусе», мог быть безответным звонком Планта. Время как раз совпадало, а выявить еще одного звонившего Реклессу пока не удалось. Но это не означало, что другого звонка не могло быть. Требовались более сильные улики, чтобы доказать, что Дигби Сетон солгал.
Через десять минут Далглиш поставил машину за живой изгородью на ближайшей стоянке и устроился в ней на ночлег с той степенью удобства, какая была возможна при его росте. Несмотря на неудобоваримый ужин и изрядное количество выпитого чая, он заснул почти мгновенно и проспал без сновидений несколько часов. Проснулся он от пронзительного воя ветра и стука по окнам машины, в которые швыряло мелкий сор. Часы показывали три пятнадцать. Разыгрывался нешуточный шторм – машина слегка раскачивалась, хоть и стояла в укрытии. Луна светила в разрывы облаков, которые неслись по небу, как черные фурии; длинные ветви живой изгороди стонали и кланялись, как толпа безумных ведьм. Он вышел из машины и сделал несколько шагов по безлюдной дороге. Прислонившись к воротам, он посмотрел на плоские темные поля – от ветра, бившего в лицо, перехватывало дыхание. Вот также подростком во время одиноких велосипедных путешествий он выходил из палатки пройтись в ночи. Одним из величайших наслаждений было для него это ощущение полного одиночества, когда не только никого нет рядом, но и никто в целом мире не знает, где ты находишься. Одиночества в равной мере телесного и душевного. Закрыв глаза и вдыхая густую сырость земли и травы, он вообразил себя вновь юным – запахи не изменились, и ночь была та же, и наслаждение столь же острое. Через полчаса он снова лег спать. Но прежде чем он начал погружаться в дремоту, кое-что произошло. Его сонное сознание без усилий скользило по обстоятельствам убийства Сетона. Это было всего-навсего неторопливое пережевывание событий прошедшего дня. И вдруг необъяснимым образом он понял, как убийство могло быть совершено.
ЧАСТЬ ТРЕТЪЯ
СУФФОЛК
1
В «Пентландс» Далглиш вернулся в начале десятого. Дома никого не было, и на миг его вновь, как минувшей ночью, охватило недоброе предчувствие. Потом он заметил записку на кухонном столе. Тетушка писала, что позавтракала рано и отправляется гулять вдоль берега по направлению к Сайзуэллу. На столе стоял один прибор; на плите – полный кофейник. Далглиш улыбнулся. Весьма типично для тетушки. Утренние прогулки по пляжу – ее давняя традиция, ей бы просто в голову не пришло изменять своим привычкам только из-за того, что племянник мечется между Лондоном и Монксмиром в поисках какого-то там убийцы и ему, видите ли, не терпится поделиться с тетей новостями. А позавтракать взрослый мужчина, находящийся в добром здравии, вполне может и сам. Но, как обычно в «Пентландсе», все было в полном порядке: кухня тепла и уютна, кофе крепок, в голубой миске – свежие яйца, а домашние булочки недавно вынуты из духовки. Тетушка явно поднялась ни свет ни заря.
Далглиш наскоро позавтракал и решил отправиться ей навстречу – размять ноги после долгой автомобильной поездки.
Он полувприпрыжку спустился по неровной каменистой тропе к берегу. Море до самого горизонта щетинилось белыми гребнями – бескрайняя серо-коричневая масса вздымающейся воды, ни единого паруса, и лишь у самой кромки – квадратный силуэт траулера. Прилив быстро набирал силу. Он уже взял в кольцо утесы и подбирался к полосе гальки, что тянулась почти до самых зарослей тростника, за которыми начиналось болото. Идти по берегу было легче, чем по тропе, но время от времени приходилось останавливаться, чтобы, отвернувшись от ветра, перевести дыхание. Слегка оглушенный и забрызганный пеной, Далглиш то ковылял по мокрой гальке, то с облегчением выбирался на твердый песок; иногда он делал паузы, глядя на гладкие, зеленые подбрюшья катящихся к берегу валов – они вскидывались в последнем порыве и рассыпались у самых ног, окатывая его колючим душем из брызг и мелких камешков. Берег выглядел пустынно, заброшенно, бесприютно, словно самый что ни на есть дальний край земли. Ничто не пробуждало сейчас в Далглише ностальгических воспоминаний о детстве и каникулах на берегу моря. Здесь не было ни причудливых лагун среди скал, ни экзотических раковин, ни поросших лохматыми водорослями волноломов, ни желтых песчаных отмелей. Лишь море, небо, болото и пустынная полоска берега – миля за милей унылой гальки с редкими пятнами плавника да ржавые остатки береговых укреплений.
